Елизавета Радванская

Елизавета Радванская

Все стихи Елизаветы Радванской

* * *

 

Всегда есть – жертва, охотник, доктор.

Один пытается падать в пропасть,

Второй ему подстилает камни.

А третий их терпеливо лечит.

И первый плачет тогда: «Как мог ты?!»,

Второй за шуткой хранит жестокость.

Обоим – больно, смешно и странно.

А третий вновь зажигает свечи.

Но если кто-то один исчезнет,

Нарушив ритмы всей процедуры,

Его не станут искать те двое,

Забыв о чувстве своей вины.

И, сочиняя стихи и песни,

Два добрых, сильных и мудрых гуру

Отпустят жертву свою на волю

(А жертвы волей всегда больны).

Она, конечно, без них погибнет,

Упав на камни, когда не видят,

Охотник будет смеяться долго,

А доктор просто опустит взгляд.

И станет, может, чуть-чуть обидно,

Что удержать не сумел все нити –

Связав не сердцем, а чувством долга.

Такие чувства – в огне горят.

 

* * *

 

Иногда обувается прошлое

В чёрно-красные туфли с застёжками

И стучит каблуками по улицам,

Нагоняя невнятную боль,

И звенит золотыми серёжками,

И на солнце болезненно щурится,

И по тропкам, доселе нехоженым,

Рассыпает промокшую соль.

А, когда вечереет над городом,

Возвращается в комнатку тёмную,

Чёрно-красные туфли с застёжками

Прячет в пыльный ореховый шкаф,

Зажигает все лампочки сонные,

И большими столовыми ложками

Месит тесто, чуть ежась от холода,

Чтобы спечь себе два пирожка.

Если вдруг что-то грустное вспомнится –

Напевает под нос колыбельную,

И окно открывает скрипучее

(Там, за ним – проплывает река);

Ест свои пирожки самодельные,

И, чтоб глупые мысли не мучили,

Предлагает старушке-бессоннице

Выпить на ночь стакан молока.

 

 

* * *

 

Когда я стану умирать,

Сядь рядом. Помолчи немного.

Гляди не грустно и не строго,

Боясь хоть раз меня обнять.

 

Напомни мне, что ты сказал

Тогда на набережной тихой,

Где пахли губы облепихой

И спал стареющий причал…

 

Напомни мне ту дрожь руки,

Когда, повенчаны пред Богом,

Из церкви вышли на дорогу

У той же киевской реки…

 

Напомни всё. И грусть, и смех,

И комнату с окном на небо,

И запах праздничного хлеба,

И Рождеством умытый снег…

 

Не плачь, немного подожди.

Твои глаза остались те же,

Но ты теперь смеёшься реже…

Скажи мне, что там впереди?..

 

Что ждёт меня? Какая даль?

Какой я грех не отмолила?

Напомни мне, как я любила

Корицы запах и миндаль…

 

Как я боялась высоты

И как нежнее стать хотела…

И как рвалась душа и тело

Всю жизнь мою – туда, где ты.

 

Когда я стану умирать,

Будь рядом – ведь на этом свете

Мы лишь испуганные дети,

Которых некому обнять.

 

* * *

 

Ломается почерк.

И шпили, что небо щекочут –

Надломлены тоже:

В руках бы держала –

Скрепила бы скотчем,

Как локоть пластмассовой куклы.

Но город стреножен

Избытком пространства и смога,

И хлипкую жалость

Хранит в отражениях тусклых

Витринного чрева –

На площади круглой,

Где пахнет тревогой

Всегда накануне апреля,

И хочется веры,

В которую больше не верят.

Ломается ветер,

Углы по пути не заметив,

И падает навзничь:

Пусть топчут – за счастьем

Бегущие дети

С зелёнкой на острых коленках.

Лениво и праздно

Спускается время на город –

И режет на части;

Снимает брезгливо, как пенку

С какао –

Всю память:

Веков пересменка…

Дух прошлого вспорот.

Столица разорвана в клочья

Чужими зубами.

Мне больно.

Ломается почерк.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Мне страшно.

С востока – ветер,

А с запада – пустота.

Под окнами плачут дети

От холода и стыда.

Идти, не свернув, – опасно,

Идти напролом – легко.

Мне страшно,

Что боль – напрасна,

И ложь

Продиктует ход.

Туман заползает в щели –

Засовами не спастись.

Не этого ли хотели,

Взглянуть побоявшись ввысь?..

Горит, не сгорая, город, –

Безумием подожжён.

И путь – перед нами – вспорот

Сомнением,

Как ножом.

Мне страшно.

Но мы – в ответе,

И падает время ниц…

…Под окнами плачут дети

И кормят голодных птиц.

 

* * *

 

Мой Дом сгорел.

Тот Дом, который я

В порыве счастья в мыслях создавала.

И страшно мне, и воздуха так мало,

И у души обожжены края.

 

Ты знаешь, что такое пустота? –

Обманчивая копия покоя!

И я её впущу – своей рукою…

И будет, верно, мной она сыта.

 

Я не смогу остаться,

Не смогу.

Прости. Прости. Ты мне помочь не хочешь.

Мой Дом сгорел весенней тёплой ночью,

Я – вместе с ним.

Ни другу, ни врагу

 

Не пожелать…

И сил бороться нет.

Встречай рассвет.

Забудь.

Встречай рассвет.

 

* * *

 

Мой город растерзан, измучен и выжат,

Ему уже нечем дышать.

И люди чужие, что песен не слышат,

Поставлены судьбы решать.

 

И мне – прямо в сердце – кричат о свободе,

От злобы всем телом дрожа,

А город – уходит, уходит, уходит,

Как будто из тела – душа.

 

Прощается небо – дождём – напоследок.

Потеряна главная нить,

И падает истина, – листьями с веток, –

К весне ей положено сгнить.

 

На каждом углу – авангардные песни

На выдуманном языке,

И город уже превращается в плесень,

Сползая к огромной реке.

 

Отобраны храмы, забыты истоки

И прошлое втоптано в грязь.

К пустым идеалам ведут все дороги,

На стенах закрашена вязь.

 

Чужие герои – убийцы и воры –

Гранитные, молча стоят,

И плачет, и плачет в удушье мой город,

И птицы над ним не летят.

 

Он больше не пахнет любовью и грустью,

И скошенной майской травой.

А мне бы – на север…

…Но память – не пустит,

Пока этот город – живой.

 

И долго ещё мне бродить вечерами

Да от одиночества выть…

Мой город изранен

Моими врагами.

А мне их – придется простить.

 

* * *

 

Они уйдут. Кто – жить. Кто – умирать,

Кто – продавать всю душу за гроши,

Кто – петь и пить, кто – пыль с любви стирать…

А ты – пиши.

 

Они смеются. Над добром и злом,

Над грустью, над порывами души,

Над холодом, над снегом за окном…

А ты – пиши.

 

Они ночами спят. Кто одинок,

Кто счастлив, кто устал, а кто – спешит,

Кто – километры меряет дорог…

А ты – пиши.

 

Они не плачут. Кофе пьют с утра.

Кто сам ест хлеб, кто – воробьям крошит;

И закрывают дверь, им всем – пора.

А ты – пиши.

 

Они не ждут. Кого, зачем, куда?

Их всех тоска вокзальная спешит, –

Кого – толпа, кого-то – поезда…

А ты – пиши.

 

Они не верят в сказки, оттого –

Кто – просто так, а кто – со зла, – грешит,

Гордясь, что не боятся никого…

А ты – пиши.

 

Они – стареют. С каждым новым днём,

Кто – телом лишь, кто – струнами души,

Кто – сердцем, забывающимся сном…

А ты – пиши.

 

…Они вернутся. Много лет спустя,

И станут пить взахлеб, так жаждя жить,

Твоих стихов чудотворящий яд…

…А ты – пиши.

 

* * *

 

С самой древней колокольни

Звон сползал, как зыбь.

Если сердцу стало больно –

Сахаром присыпь.

В одинокие минуты,

Когда город спит,

Выжми сок из горьких шуток

И своих обид.

Грустно – это если руки

Мёрзнут на ветру.

Ты печаль свою баюкай –

Пусть уснёт к утру.

И не мучайся истомой,

Не сжимай виски,

А горячий чай с лимоном

Выпей – от тоски.

Боль свою ты в очень прочный

Узел завяжи,

И пойми, что можно проще

И любить, и жить.

 

 

* * *

 

Ты знаешь, ведь кроме тебя у меня никого и нет:

Отец ищет лучшей жизни, а мама сходит с ума.

Друзья так живут, как будто бы – им по шестнадцать лет,

А в том, что вокруг чужие – видать, и моя вина.

 

Я строю свой дом, уютный, шалашик для нас двоих.

Его рисовала в детстве я на тетрадных полях.

И он мне – дороже любого из сотен стихов моих.

И дышится легче. Слаще. И раны не так болят.

 

Не важно, на запад окна выходят, или на юг.

Не важно, что слишком много у нас незваных гостей –

От них никуда не деться в том мире, где враг и друг

Бок о бок придут, желая распять тебя на кресте.

 

Мне часто бывает страшно, что я в ответе за тех,

Кого понять не сумею – дай Бог хотя бы простить.

Вокруг говорят, мол, выбрать одну из земных утех –

Нужнее, умнее, лучше, чем счастье своё блюсти.

 

Не спрятаться нам: и это, возможно, всё же к добру:

Гордыне не даст прорваться обуза тоски чужой,

А если все лгут – не верю, что есть среди лгущих Брут.

Потерпим ещё. Потерпим – одной на двоих душой.

 

Потерпим – и станет легче. Не завтра, так через год.

А может, и через тридцать – неважно. Не в этом суть.

Я знаю, что кроме тебя, ко мне никто не придёт,

Когда упаду на землю, не в силах продолжить путь.

 

* * *

 

Уютный дворик. Старый дом.

Тропинка от дверей по снегу…

…И я приду.

И гулкий звон

Колоколов

Застынет негой

Над нами, жившими в бреду

Неизъяснимого «прощаю»…

Весной, наверно,

Я приду,

Когда невмоготу печали, –

Гонцом давно уставших тайн

И из родного мира гостем, –

Пока снега стирают грань,

Колоколов целуя грозди.

 

* * *

 

Что ж ты ходишь и ходишь по рёбрам бессонных улиц

И сжимаешь в руке надежду «а вдруг, а вдруг»,

Ту, что держит в запасе свои холостые пули,

От которых печаль меняется на испуг?

Что ж ты ходишь и ходишь кругами, как чья-то старость,

Или молодость чья-то, хранящаяся в пыли?..

А наградой за то, что ты снова черствее стала –

Понимание: не дано – значит, не моли.

Что ж ты ходишь и ходишь, если ты знаешь точно –

Никогда не случится – хоть на весь мир кричи –

То, что сделает сердце хоть чуточку более прочным

И немного счастливым – без выдуманных причин?..

Что ж ты ходишь и ходишь? Ждёшь ли случайной встречи?..

Ей, увы, не бывать – и никто не придёт за тобой.

Возвращайся домой.

Время даже бессонницу лечит.

И молчи.

И молчи.

И молчи.

Так проходит боль.

 

* * *

 

Я напоследок тебя попрошу:

Больше не смейся над чьей-то печалью.

Будет в конце то, что было в начале,

Зря о любви все вы громко кричали,

Если не ею теперь отвечали

Мне на мольбу, ту, которой дышу.

 

Я не умею бороться, увы –

Можешь меня презирать, забывая,

Что за миры для тебя открывали

Сотни стихов моих. В них я – права ли?..

Враг наш, бесспорно, хитер и коварен,

Мы – теперь жертвы жестокой молвы.

 

Мне всё равно. Но запомни одно:

Страхом не лечат, теплом же – спасают.

В сердце моём так безумно плясали

Чувства, измученными голосами

Звали на помощь – и в миг исчезали…

Душу тянули на самое дно.

 

Жизнь я отмеряю боем часов…

Раньше всё было понятно и просто.

Не упрекай, не смотри же так грозно!..

Небо, как в детстве: не прячутся звёзды…

Только бы не было, не было поздно…

Чем напоследок ответишь на зов?..

 

* * *

 

…а потом я меняла стихи на прозу.

собирала в охапку листья, как розы.

вынимала из горла слова, как занозы,

чтобы бросить на землю, в грязь.

 

…я хотела молчать. обо всём. непременно.

потому что сказать невозможно, наверно,

когда время опять раздаёт перемены,

не спросив, конечно, у нас.

 

…я по капле, по крохе себя собирала,

из того, что мне небо под ноги бросало,

только этого было отчаянно мало.

и никто не мог бы помочь.

 

…а все строчки скатывались комками,

превращаясь в самый тяжёлый камень,

и своими собственными руками

я выбрасывала их в ночь.

 

* * *

 

…и зажгутся опять тридцать восемь седых фонарей

(кроме двух, не сосчитанных мною, пожавших плечами)

где-то между замерзшим «дождись» и неслышным «согрей»,

изо всех ноябрей выплывающим горстью печали.

…и не станет легко: не бывает легко от любви.

только ближе рассвет – тот, что мудростью все называли.

в парке пахнет дождём: он насквозь им, как пулей, пробит,

и целуются пары под взглядом столетних развалин.

…и, конечно же, снег: без него не обходится ночь,

раздающая горечь вины всем случайным прохожим,

а её подсластить –

даже ты мне не сможешь помочь,

оттого, что для горечи этой –

ты слишком хороший.

…и плечами пожмут равнодушные два фонаря,

где-то между несказанным «мой»

и неслышным «моя».