Элина
Рохкинд

* * *

А ведь была когда-то тонка, хрупка,

Воздушна, звонка,

Развевалась по ветру юбка,

Взметалась чёлка.

Куда подевалась эта девчонка?

Сожжена лягушачья шкурка.

В пепельнице окурки,

Радио слишком громко.

Из зеркала глядит на неё взрослая и чужая.

Раны ещё болят, но, наверное, заживают.

* * *

Белый домик у реки.
Заведу себе собаку,
О былом не буду плакать.
Пить я буду чай в стакане,
Вечером писать стихи,
Бегать в утреннем тумане.
А другие пустяки
Пусть живут в чужом романе.

* * *

В небесной прокуратуре всё тщательно учтено.

И когда иссякнут свидетели, и перевесит чаша,

Аннушка разливает масло на трамвайное полотно.

Только не страшной смертью, Господи, прошу, не страшной.

* * *

В этом мире бездонной тоски,

Среди вспышек слепящего света

Отвоюй меня, убереги

От предательских снов предрассветных.

Заглуши эти мысли во мне,

Те, что тёмная ночь нашептала.

Разрушительна сила вдвойне

Под её равнодушным началом.

Разведи золотистый огонь

Разгони этот сумрачный холод,

Исцеляющей будет ладонь,

Будет день неожиданно молод.

И, спасённую, в вальсе кружи,

Пробуждая глубинную нежность,

Чтоб смогла я остаться и жить

В этом мире безумном, мятежном.

Весна

Ну вот, и дождались!

Легкие кофточки пришли на смену.

И небо балует нас,

ошалевших от нетерпенья.

Выдав коронный джаз,

весна покоряет сцену.

До одуренья

вдыхаю её цветы, зелень.

Она не играет на бис.

Она просто играет.

Всё оттает, и выйдут люди на свет.

Солнца, как учёные утверждают,

хватит еще на 5 миллиардов лет.

* * *

Вот и все, так внезапно задули ветры,

И опять так отчаянно зябнут руки.

Стали лица серьёзней и глуше звуки –

В организме опять не хватает лета.

Вот и все – неожиданно, хоть и знали,

Что дожди зарядят, и что будет пусто.

Бурый лист, под ногами тихонько хрустнув,

Свою лепту добавит к земной печали.

И, подняв воротник, со стаканом кофе

Моя тень промелькнёт, в переулке скрывшись.

Все, что будет сказано – не расслышать,

И октябрь поэтому немногословен.

* * *

Где-то ждёт нас цель, но сейчас – дорога.

В вещевом мешке сухарей немного,

да пригоршня радости, сноп печали,

путевой дневник, узелочек чая.

Путь петляет – горы, леса, овраги –

исчезает порою тропа во мраке,

А порой горизонт – без конца и края.

Мы идём, в дороге детей рожаем.

Предаём, спасаем, враждуем, любим,

оступаемся часто – мы просто люди.

А того, кто успешно приладил крылья

остальные не поняли, но простили.

Мы идём упорно, в пыли и саже,

забывая куда и зачем, и даже

забывая свои имена и лица

тех, с кем рядом шли, но пришлось проститься.

Мы могли бы сделать привал подольше,

но не то не хотим, не то не можем.

Где-то ждёт нас цель, только вот какая?

Пересмешник в зарослях не смолкает.

Мы с придём к концу в башмаках из глины,

утомлённые серые пилигримы.

Там в ручье студёном омоем ноги,

и поймём, что, истинный смысл – в дороге.

* * *

Город пахнет палой листвой и тихой печалью.

Ветер тягучим джазом выводит что-то.

Мне ничего от осени этой не надо,

Только б расслышать все до последней ноты.

Запечатлеть наряд её карнавальный,

Собрать её золото в качестве неустойки

И засушить. А, впрочем, к чему возвраты.

Терпкий воздух скоро станет кристальным.

Дворник скребёт шершавой метлой по асфальту –

Золото отправляется на помойку.

* * *

Двуязычие моё, косноязычие,
Доходящее порой до неприличия.
Подзабыла, растеряла свой родной,
Внутривенно не усвоила другой.
Примиряю вас, ревнующих друг друга,
Вас, входящих без приветствия и стука,
Перепутавших мне мысли и житьё
И двуличие чеканящих моё.

Двуязычие моё, моё отличие,
Неприкаянность моя, уже привычная.
Их обоих полюбила – быть войне,
Коль взаимностью не отвечают мне.
Не отчаялась – прилежной ученицей
По крупицам собираю, по страницам
То, что было, то, что будет. Между строк
Мне однажды будет выдан чистый слог.

* * *

Жена рыбака встаёт затемно, готовит снасти и бутерброды. Крошки смахивает с крахмальной скатерти, деловито оценивает погоду. Провожает молча. Он всегда знает лучшее место клёва – у него чутьё. И терпение профессионального рыболова. Она тоже умеет ждать – его, возвращающегося, усталого и родного.

Жена рыбака вялит рыбу на зиму. Волна омывает солью скалистый берег. Что за глупость соседка твердит – про какие-то связи там. Она ждёт его – без слез, укоров или истерик.

Жена рыбака когда-то тоже ходила в море, и ветер, раздувающий парус, был ей мужем. Знает, как сладко порой быть щепкой в объятьях стихии, знает – этот ветер, лохматящий косы, ей все ещё нужен. Белье постирано, пол подметен, глаза сухие.

Рыбак, возвратившись однажды, найдёт лишь холодный ужин.

* * *

За окошком луна белая,

Ты когда-то была смелая.

И смеялась тогда, падая,

Не казалась себе слабою.

Только сердце теперь латано,

Только крылья теперь спрятаны.

Лунный свет, помоги силою.

Все ещё впереди, милая.

* * *

Завидуйте наивным дуракам,

Что глупости своей не понимают.

Не гложет их вселенская тоска,

Вопросы бытия не донимают.

Их простота заманчива весьма,

Там, большей частью, все легко и ясно.

А горе – от излишнего ума,

Об этом нам давно поведал классик.

Спасать не утруждайся дурака –

Старания твои упрутся в стенку.

И ты неправ, что смотришь свысока, –

Незыблема его самооценка.

Есть в глупости чудесные черты –

Завидное в себе же постоянство

И искренность прозрачной пустоты,

Непобедимость, стойкость и упрямство.

И потому завидуй дураку,

На нем весь мир стоял, стоит и будет...

Но просится в последнюю строку:

Где умный, где дурак, и кто же судьи?

* * *

Замечательный сон мне приснился туманною ночью:

Будто вился вокруг белый дым тополиного пуха,

Босиком я шагала по лугу, где травы так сочны,

И летели вдали облака, обгоняя друг друга.

Как банально, подумала я, и, конечно, проснулась.

Белый дым оказался лишь светом в квартире напротив.

Облака – просто тени от фар. Что касается луга,

Вероятно, мечта о каникулах рядышком бродит.

Ну и что из того, в чем тут смысл – расскажи-ка на милость.

Да, наверно, ни в чём, ерунда, если честно признаться.

Но потом до утра мне уже ничего не приснилось,

И всё думаю я: для чего было мне просыпаться?

* * *

Запоминай: в каком-то ноябре 
К тебе придут и постучат несмело.
Пароль: молчание. Тогда берись за дело –
Сжигай сухие листья во дворе.
Собрав рюкзак, запри свой дом и всё,
Что не сложилось, распусти по ниткам.
Не упусти последнюю попытку.
Тебя с собою ветер унесёт.

* * *

Каждое лето она уезжает на юг.

Берёт много книг, кого-нибудь из подруг,

следит, чтобы ровно ложился загар.

Носит очки, чтоб никто её не узнал.

Ест много фруктов и овощей –

и не делает ничего вообще.

Знает соседских кошек по именам.

Шелковица соком мажет её по губам,

море обнимает за плечи.

С каждым днём ей становится немного легче.

* * *

Капризные музы живут, где придётся:

В дремучих лесах и в глубоких колодцах,

Одни – отдыхают под тентом на пляже,

Другие – под снегом (и в Арктике даже).

То в каплях дождя они любят укрыться,

А то – на потрёпанных книжных страницах.

Во снах иногда, прилетев ниоткуда,

Бывает, что в стопках немытой посуды.

Одним нужны травы, просторы и воздух,

Другие над бездной скользят виртуозно.

Есть те, что под лунным живут наваждением,

Другим подавай города и движенье.

Свободные музы живут, где попало:

В кафе, на бульварах, и под одеялом...

Свою, как ни встречу, немного жалею:

Она обитает в нью-йоркском сабвее.

* * *

Когда становится невмоготу, и ссоры выступают потом на лбу,

она включает в наушниках джаз, закрывает глаза,

не различая, где газ, а где тормоза, что было напрасно придумано, и что наяву.

Бежит за ветром, вдыхая  запах полей, на востоке уже светлей.

Её поступь становится легче, на счёт три

она отрывается от земли.

Он находит её туфель, соскользнувший в траву.

* * *

Льются слёзы на подушку,

Голубая бирюза,

Не грусти, моя подружка,

Это просто полоса.

Выйдет солнце за грозою,

Шмель отправится в полёт.

Тот, о ком рыдать не стоит

Ничего ведь не поймёт.

Ну, давай, по шоколадке

Чтобы слаще горевать,

Вырвем листик из тетрадки,

Станем сердце врачевать.

И на девственной странице

Нарисуем небосвод.

Знай, что всё ещё случится,

Всё ещё произойдёт.

* * *

Мальчик со светлым лицом, рассеянным взором.

Жизнь твоя станет иной – теперь уже скоро.

Я вижу безумства печать,

неизбежность печали.

И перья, что топорщатся за плечами.

Ты будешь пить лунный свет, словно ром, и пьянеть.

Томиться, строчки черкая, не утоляя жажды.

И ты решишься и сменишь его однажды –

этот мир, размером с больничную клеть.

Мальчик, рыжие кудри, бедовая голова.

Ты ещё не знаешь об этой напасти,

об этой страсти,

что искать совершенство,

подыскивая слова, –

бесполезно, больно, небезопасно.

Ну а пока живи в неведении святом,

свободным от неприкаянности и страха,

маяком, звонком, разгорающимся костром.

А когда совсем обессилит твоё «потом»,

До свободы довольно будет всего лишь взмаха.

* * *

Мы врастаем друг в друга без оглядки, без задних мыслей.

Привыкаем, привязываемся, приручаем.

Этот сценарий, наверное, не случаен.

Мы становимся сетью из сотни жизней.

Каждый шаг отражается эхом в соседнем сердце –

Только бы не прочесть непрерывных линий.

И стучит молотком в висках – никуда не деться,

С каждой родной душой мы становимся уязвимей.

* * *

Не хочу уходить, не закончив дела,

Не испив до конца уготовленной чаши,

Не успев долюбить, не растратив тепла,

И всего не сказав, что окажется важным.

Не хочу уходить, пока живо всё то,

Отчего бьётся сердце сильнее и чаще.

Пока много ещё ненаписанных строк,

Пока много мелодий, ещё не звучавших.

Не хочу уходить, не оставив следа

В зыбкой глади пути, в отражении неба.

Нет, не время ещё обрывать провода –

Это время опять возрождаться из пепла.

И когда станет нечего больше терять

Даже память отступится, став безнадёжной,

Вот тогда я уйду, чтоб вернуться опять.

Ведь уйти навсегда всё равно невозможно.

* * *

Октябрь уходит проливным дождём

И грустью золота, упавшего с деревьев.

Ещё тепло, но ветер, хлопнув дверью,

Уже грозится стать моим врагом.

Заклеить окна, накупить шарфов,

Перевести часы назад со вздохом

И, завернувшись в ожиданья кокон,

Набраться сил для длинных вечеров.

* * *

Она горюет у окна, она молчит, и он молчит.

Какая странная игра, какой безвыигрышный гамбит.

Тут впору волком на луну иль даже лучше закричать,

Из дней слагаются года, они по-прежнему молчат.

А что творится на душе – ни откровенье, ни намёк.

Тут догадается лишь тот, кто искушён читать меж строк.

То, от чего бурлила кровь, теперь заброшено в пыли.

Какая странная игра, посменно тонут корабли.

Никто ни в чем не виноват, а за окном проходит жизнь.

И если двое тут молчат, то как их упрекнуть во лжи?

В огромной этой пустоте воздвигнут небоскрёб обид.

Какая грустная игра, и кто-то, кажется, убит.

* * *

Париж – коварный любовник:

прекрасен, но тебе не принадлежит.

Ты знакомым путём бежишь –

букинисты у Сены, Лувр, сады Тюильри.

Наслаждайся, смотри,

впитывай воздух неторопливости, как наркотик.

Он потом проявится

смутным томлением неурочным.

Город ведёт тебя, проверяет на прочность

твои новые туфли, и твоё сердце –

на способность все это уместить.

Огни бульваров, булыжники узких улиц,

гаргульи взирают на все с высоты веков.

Тут кафе «Эсмеральда» (без дураков),

и сидишь за столиком, смотришь в город,

как в зрительный зал, (короткая передышка)

а от этого кофе никто ещё не засыпал.

Ты почти влюблена, но пока не снискала любви Парижа.

Впереди обязательные шедевры,

монументы, площади и дворцы,

и, конечно, селфи – туристы похожи, как близнецы,

а ты бессовестно неутомима.

Ещё протопаешь от Маре до Елисейских полей,

заглянешь в небо Монмартра,

потолкуешь о вечном

с вороном в одной из осенний аллей –

и Париж проникнет под кожу необратимо.

Научи меня, ворон, какая мантра необходима,

чтобы жить по полной, но не спеша.

Он глядит с насмешкой:

его жизнь короче, но менее быстротечна.

А мне наутро приходится уезжать.

Посвящение Манхэттену

Я люблю этот остров, его сумасшедший ритм,

Даже визги сирен и раскалённый бетон.

Равнодушным и пёстрым – люблю его даже таким,

На взаимность надеясь, с ним вместе дышу в унисон.

Я люблю этот город, его беспокойный нрав,

Запах кофе весь день, и свет из окон всю ночь.

Он упрям и счастлив, даже когда неправ,

Если ты на его крючке, тебе уже не помочь.

Ты, похоже, связан невидимой нитью с ним.

Как воздушный змей, улетающий в облака,

Возвращаешься снова, ветром в спину гоним.

На его авеню и в скверах поступь твоя легка.

Как туристка, напялив майку I Love New York,

Я пройду по Пятой с камерой наперевес…

Незаметно людской меня растворит поток,

Но вернусь непременно, чтобы коснутся его небес.

* * *

Расскажи мне сказочку

О любви вечной.

Может быть, туда ведёт

Древний путь млечный.

Каждый знает назубок

Все свои роли,

Нет пустой гордости,

Глупости и боли.

Скука там не плетёт

Гибельные сети.

Поцелуи красны

Будто в первый раз.

Мы там счастливы с тобой

И легки, как дети.

Вот такой сказочный,

Сказочный рассказ.

Римское

Несутся стаями motorini

в прекрасном Риме

в безумном ритме.

Шагаем рядом. Огромны кедры

и небо сине

на Палатине.

Усеян дырами древний портик,

обнять колонну

у Пантеона.

Пройти по следу Буаноротти,

в плену восторга

шепча:  ars longa.

Какое счастье стереть подошвы

о мостовую

почти танцуя.

На перекрестках ловить губами

журчащих всуе

фонтанов струи.

И на ступенях под облаками

с толпой смешаться

и затеряться.

Вино в графине и артишоки

alla Judea

вдвоём вкуснее.

За столик сесть на уютной пьяцце

и целоваться,

не расставаться.

Под звёздным небом

поёт гитара:

O mia cara.

Мои монетки на дне фонтана

в последний вечер –

аrrivederci.

* * *

Стихи рождаются из муки,
Из пламени больного сердца.
Стихи рождаются из скуки – 
От серой будничности средство.

Стихи рождаются из пепла –
И те, пожалуй, всех дороже.
Из снов размытых и нелепых,
И из восторженности тоже.

Стихи рождаются из веры

И бесконечности сомнений,
Из чьих-то громких разговоров,
Из чьих-то тихих откровений.

А есть и те, что не рождались – 
Они с дождём стучат по крышам.
Необходима только малость:
Их просто записать, расслышав.

Та девочка, которая читает

Та девочка, которая читает,

Вне времени, её свеча не тает.

Не старится, прекрасна и мудра,

Она живёт в пространствах и мирах.

Та девочка, которая читает,

Чуть выше остальных она летает.

В полёте так естественно легка,

Слегка безумна, облачна слегка.

Та девочка, которая читает,

И озорной огонь в глазах мерцает,

Открыта новому, кружится голова,

Ей дела нет, о чём твердит молва.

Та девочка, которая читает,

Порой  – колдунья и порой  –  святая.

Ей выданы ключи в другой портал,

И счастлив тот, кто в свет её попал.

* * *

Ты надеваешь яркие цвета,
Немного красок добавляя миру.
Палитра по сезону пусть не та,
Но станет чуть прозрачней пустота,
Проникшая давно в твою квартиру.

Ты включишь музыку и выглянешь в окно –
Там осень тоже ярко разоделась.
Вы в этом танце с нею заодно,
И ты взлетишь, внизу оставив дно,
И ты взлетишь, когда накопишь смелость.

* * *

Хвала отвергнутым и не сломившимся,
Боль превозмогшим, оставшись лишними.
Не отвернувшимся с путей не выжженных – 
Да будут свыше награждены они.
А не сумевшие другими красками –
Да будут свыше они приласканы.
Хвала отвергнутым и утешение!
Кого отвергла я – прошу прощения.

* * *

Что я без тебя? Осколок сердца,

Брошен где-то в пыли дороги.

Ты – дом, в котором могу согреться,

Когда не складываются строки.

Что я без тебя? Обрывок ветра,

Неприкаянный и холодный.

Тебе угадывать по приметам,

Где меня отыскать сегодня.

А ты всегда неизменно рядом,

В горе, в радости и в смятеньи,

Чтобы не так было больно падать,

Чтобы встала после паденья.

И в безрассудстве, и в постоянстве,

В неизведанных переулках...

Что я без тебя? Фрагмент пространства,

Незаполненная шкатулка.

Я ошибаюсь, меняю маски –

Принимаешь, прощаешь снова.

Ты будь со мной непременно ласков

В этой жизни, где много злого.

Что я без тебя? Лишь берег зыбкий,

Безымянный, пустынный остров.

Я запечатаю стих в бутылку,

Чтобы выловил кто-то после.

* * *

Что-то есть во временности, непостоянстве –

Открытые рубежи, запах палых листьев,

Ветер, дующий из дальних углов пространства.

Якорь, брошенный у случайного мыса.

Все переменчиво: люди, мысли и небо.

Отпускаю то, что не сбылось, в открытый космос.

В утреннем полусне сливаются быль и небыль.

Если я исчезну, не задавай вопросов.

* * *

Чтобы достичь известности и признания,
надо умереть молодым, лучше всего трагически.
И все будут искать скрытый смысл твоего писания, 
докапываться до глубин твоей личности.
Мусолить подробности биографии, писать трактаты.
Всё такое: конфликт с эпохой, безвременная утрата.

А ты сидишь себе на облаке, довольный и безмятежный,
глядишь, как внизу чудаки проживают смешные жизни.
Ты хотел быть счастливым, покуда была надежда, 
и ничего не имел в виду, кроме простых истин.

* * *

Эта лёгкость вернётся –

Бытие на ладошке,

Если ты увернёшься

С грациозностью кошки

От того, что давило,

От того, что ломало.

Две пригоршни свободы –

Это тоже немало.

На последних аккордах

Уходящего лета

Отвоюй себе право

Жить без чётких ответов.

Просыпайся до солнца,

Забирайся на крышу,

Лейся песней гортанной

По наитию свыше.

Сохрани это чувство

На грядущую осень,

Когда грусть постучится

Неприветливой гостьей.

Никаких обещаний.

Никаких сожалений.

Просто несколько строчек

В этот день предосенний.

* * *

Этим летом мне хватило зноя, 
Не хватило – летних самолётов.
Написать бы что-нибудь смешное,
Только не смеётся отчего-то.

Где-то под водой танцуют рыбы,
К дальним рейсам подаются сходни.
О любви хотелось написать бы,
Только мне не любится сегодня.

В облака унёсся детский шарик 
И, того гляди, сейчас исчезнет.
Написать бы что-нибудь без правил,
Только не взлетается, хоть тресни.

Всё твержу: печалиться не стоит,
Если мне не выпала дорога.
Напишу-ка что-нибудь простое,
Что-нибудь о кладе под порогом.

* * *

Этот лифт везет тебя вверх или вниз,

с остановками на любом из бесчисленных этажей

от пентхауза до гаражей, нажимай уже.

Выбирай жизнь.