От себя к себе
* * *
Чужая душа – темнее потёмок, от своей бы – ловко сбежать,
закинуть за плечи мыслей котомку, двинуться в путь и не знать
куда, к кому, для чего и о чём. Лишь в спину толчки попутного ветра,
лишь бы нежно держал за плечо слабеющий отсвет рассвета.
* * *
Прихожу от себя к себе. Понимания пальцами робкими
прикоснулась к другой судьбе и остались на пальцах тропки,
словно с нежных крыл мотылька я пыльцу содрала нечаянно
и пылает теперь рука, и во лжи меня уличает –
в мире этом не всё прощаемо.
* * *
Борьба с собой – древнейшее искусство, на поле этом не бывает равных
тому, кто был сомненьями искусан, но не боялся сладкого искуса
лицом к лицу поговорить на равных, смотрясь, как в зеркала, в свои поступки
и не прося у прошлого уступок, и понимая каждое движенье
чужого, но родного отраженья.
Грани сна
* * *
Стряхнёшь с ладоней жертвенную пыль
чужих незавершенных откровений
и усмехнёшься, что давно уплыл
корабль крылатый старых сновидений –
он малодушно перепутал роль
и в гавани чужой запасы полнит,
и загружает в трюмы ветра соль,
и заливает в бочки неба волны.
И смотрит вдаль отважный капитан,
о диких ярких берегах мечтая,
а ты стоишь на грани сна,босая,
задумчиво вертя ключи от рая.
* * *
День промелькнул, да и был таков.
В чутких ладонях уснуть легко,
прячется в кокон наитий мысль,
нам не постичь её явный смысл
тайный покажет тебе сама –
только зашторишь окно ума.
Сон прикоснулся ничьим крылом,
стань несгорающим мотыльком.
* * *
Спи, моя девочка, пусть тебе
видится старый город в сетях дождей,
улочек путанных тусклая чешуя,
солнца закатного еле живой маяк.
Тучи закутали горизонт,
парк раскрывает дырявый зонт –
не защитит,но укроет, таков резон
этой мечты, уготованной одному.
Город покорной рыбой идёт ко дну
первого дня не твоей весны.
Спи, тебе снятся чужие сны.
Сильные люди
* * *
У первого майского ветра изнанка теплее шёлка,
когда он ладонью скользит по щеке летяще.
А ты до сих пор из себя прогоняешь волка,
и думать забыл, что чувствуешь ты – настоящий,
уставший до судорог,ведь одиночество – та же работа,
охрипший от споров с судьбой на весеннем пороге,
играющий новую пьесу по старым и пыльным нотам...
а мне каждый камень знаком на твоей дороге,
ведь я их учила подошвами и наизусть, годами:
любить – ремесло, не искусство.
Вот небо покоем дышит и мысли мои легки.
Пусть километры вечности между нами,
под силою наших крыльев
услышим, как нежно хрустнут небесные позвонки.
* * *
Эта земля хранит невесомое,тёплое солнце
и твёрдости дикого камня верна.
Сказочный замок врастает
прямо в скалу на краешке неба,
в зареве сонном морская волна
на песок наступает и отступает,
вся в поиске сущности света.
И воскуряются в сумраке, слаще чем мёд,
горькие, нежные, пряные крымские травы,
и оплетают забывшихся сети не выбранных судеб...
Что бы тогда не решили,скольких коней не сменили
на топких чужих переправах,
сколько бы лиц не забыли,
а все равно ведь будут.
Будут по – своему правы сильные люди.
Вдохи
* * *
Старые совы рыщут во тьме небес,
новые мыши робко шуршат в траве,
строками чёрными в голове
вдруг вырастает рифмованный лес
слов и понятий – они родились внутри
словно из косточек слабых запретный плод,
бьются в тебе: говори,говори,говори.
Как говорить если завязан рот,
если на шепот ловится только крик,
смысла клубится густой туман?
Всех нас спасает то,что в последний миг
мы понимаем – мир наш сошел с ума,
это не первый смертельный бой,
поезд давно ушёл
и каждый болен своей судьбой,
и всё уже хорошо.
* * *
А свет в том доме нестерпимо-гол,
он холоден и ясностью наполнен.
И, проплутавшись в лабиринтах комнат,
в одной из них, на выскобленный стол
я брошу свой несказочный улов,
которого не много и не мало.
Здесь все играют вечных рыбаков
в сетях непроходящего реала.
* * *
Когда-нибудь, нам будет всё одно –
вино из погребов иль воду дождевую
цедить, на дне выискивая дно.
Сбежавшего с рассветом поцелуя
не воротить, молчанием глухим
не посчитать убогих подворотен,
в которых нерождённые стихи
торгуют смыслов зельем приворотным.
Недорого берут, промежду прочим...
Не потому ль, что им знаком наш почерк?
Письма к Улиссу
* * *
Одиссей,ты – мой ветер,
стану парусом тонким,
как жилось нам на свете,
пусть рассудят потомки.
Им – учёным – виднее
наших душ «Одиссея»...
* * *
Знаю, мой милый, знаю – ласковый ветер странствий
в душу проник и поникшие паруса
затрепетали бабочками в пространстве.
Пальцами заплетаясь в карме и волосах,
ты говоришь,что скоро снова наступит лето,
жаркое до удушья, лишь бы хватило сил
нам пережить то острое равнодушье,
что у порога встало. Ты меня попроси
веру не путать с ложью, в сказку не капать былью,
а из простой химеры сложную не творить,
чтобы по возвращении, буднично, без усилий,
смог ты ворота рая медленно отворить.
Сбудется, милый, знаю, если о том молиться,
ждать до потери веры, не предавая память...
Выжданный ключ от рая может не пригодиться,
если не сохранится в душах живое пламя.
* * *
Качнётся время, маятником лун
опишет по касательной пространство,
и будет тот, ушедший, вечно юн
в своём краю незавершённых странствий,
и будет та, прождавшая дотла,
по-прежнему красива и желанна,
но отраженьем тихим в зеркалах
покажется их мир, простой и странный,
который места нам не оставлял.
Мой Одиссей, отравленный презреньем,
твой парус слишком долго ветра ждал,
теперь попробуй вымолить прощенье
у моря не рассмотренных зеркал,
где ждут друг друга наши отраженья.
Венеция Миноре
Il mio caro, кругом вода,
навечно пропахшая серым тленом.
Эта Венеция – словно демон,
путь совершающий в никуда.
Кутаясь в складки его плаща,
я разгоняю свою печаль тем,
что пишу тебе письма,
веря непрочной бумаге.
Только текущие патокой мысли,
в мире несохнущей влаги,
стойко мечты хранят.
Пьяцца Сан Марко полна голубей,
небо над нею всегда голубей,
чем над другими частями
острова, пьющего с нами
терпкую граппу разлуки.
Твёрдой рукой процарапан
на жизненной карте,
город, опутанный стынущим мартом
и обречённый на тихие муки –
танец на сваях плясать,
разлетаясь тысячью мелких осколков.
Ловко взмахнёт треуголкой
призрачный дож,
начиная пустой карнавал
масок без лиц.
Знаю, что это не сердце болит –
просто так действуют сырость и дождь,
и вызывают проклятую дрожь,
где-то на грани ресниц...
ты придёшь?
Старая мельница
Жалею? Нет.
Вспоминаю? Да.
Ответы множатся без вопросов.
Зачем – то тихой реки вода
вертит памятные колёса.
Мельница дней стирает в муку
живое зерно откровений
и загружают недели тоску
в пустые мешки сожалений.
И продают за бесценок года
благословенную манну,
вертит колёса надежды вода,
боль называя обманом.
Но прозвучит запоздалый ответ
в зеркально – чужой Вселенной:
Жалеет? Да.
Вспоминает? Нет.
И снова мы параллельны.
Андерсен
И январь тебе дарит...
изморозь на окне,
ледяное дыханье
не первой бессонной ночи,
прорисованные многоточия
птичьих лапок и белый,
кристальный снег.
Если хочешь-бери,
если нет-отдай,
тем, кому велика привычка.
Видишь, девочка тратит спички,
выжигая свой календарь?
Видишь, мальчик упрямо лёд
перемешивает с мечтою?
Слышишь,как соловей поёт
над уснувшею красотою?
Если тайное стало явным,
это сказкою не зови –
ты сама решилась
быть храброй и оловянной,
переплавленной в сердце,
стучащее о любви.
Сказки августа
Август тянет забыть сценарий, что прописан на сером небе.
Тёплый маленький бестиарий пропускает в реальность небыль –
и ворчит, закипая, чайник, склочным голосом недотроги,
а в ладони накрошен пряник – угощенье единорогу,
что грустит в опустевшем парке,за окошком воркует флейта,
на наречьи напевном, ярком заклинают дракона эльфы,
пролетает усталый ворон, сны кидая на подоконник.
Выхожу в незнакомый город, где в тумане цветёт шиповник
и колышется запах пряный сонных трав, отдающих ласку,
берегам реки безымянной – там печальная Златовласка
расплетает седые косы, солнце плавится янтарём,
преломляя хрусталь вопросов...
лето радужным пузырём уплывает неспешно в осень.
Яблочное
Спелое яблоко
солнца июньского зреет в закат.
Кто его вырастил? Ловко оно укатилось,
на небесах позабыло про Ирий-сад
и превратилось в дневное светило,
стало божественно-ярким,
пророчащим зной,
кожу земли опаляющим до предела.
Так иногда происходит с людской душой:
станет до срока ей тесно в сосуде тела,
вырваться тянет в просторы земных полей,
в тёмных лесах побродить за туман-рекою
и прорасти среди дымчатых ковылей,
и повстречаться с надмирной, иной тоскою.
И покидаешь свой город, и едешь вспять,
долго плутая скупой деревенской дорогой,
и эта глушь помогает в себе принять
всё,что забыто, заброшено и убого.
И проявляется в тишине,
за побеленными солнцем,
простыми крестами погоста,
яблочный сад,
где слышится в вышине
утренний Сирина плач,
да полуденный смех Алконоста.
Начало
Если захочешь, вернись в начало...
ты – эмбрион,окружённый водами
(как ещё люди обозначают
слитность небесно-земной породы?)
Плаваешь в них так легко, податливо –
ангел, забывший болезнь кессонную,
словно не мучила суррогатами
тело в тоске февралей бессонных,
не задыхалась во льду и пламени,
что до кров`и разрывают душу...
Ниточкой длинною пульс дыхания
вьётся в тебе изнутри-наружу,
во`лнами, лаской с морскими схожими.
В любящих водах легко согреться –
видишь, как бьётся под тонкой кожею
точка,
что стать
обещает
сердцем?
Танцуй, Эсмеральда
Танцуй,Эсмеральда-жизнь, под бубен простого счастья,
пускай Квазимодо-смерть завистливо наблюдает.
Не нам понимать, кто за нас решает
прощать ли, прощаться иль ждать причастия,
поверить,проверить,понять,запомнить –
мы можем лишь впутаться в этот танец,
души приоткрыть уголок укромный,
в котором оливы и померанец,
святые и черти, ворОны да голубицы,
мессия на белом осле выбирает город,
но сколько же это ещё продлится?
Открыты ворота,со скрипом вОрот
в засохший колодец спускает вёдра
и не зачерпнуть им ни капли влаги.
Пока на ветру полыхают флаги,
танцуй, Эсмеральда,
смотри, Квазимодо.
© Елена Тихомирова, 2014 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.