извне
я надела потёртые крылья
и вышла извне
по дороге усеянной пылью
небесною – в снег,
обеляющий чёрное,
серое прячущий в дым
над родными просторами
сладкий… под формой воды
замирала земля,
прорастали в себя семена,
и блуждающий взгляд
осторожно лавировал над
неземной красотой,
где клубилась небесная пыль,
где душа на постой
и пространства довольно для крыл.
не по правилам
Море волнуется раз...
– Если ждать, кто первый нарушит молчание, то голос замрёт в одной из нелепых фигур, и даже сам Великий шторм не вызволит его из глубин...
...не знала, что у тебя такой красивый голос... води!
...волнуется два...
– Если не встряхнуть стеклянный шар, так и останется загадкой, откуда взялись снежинки на карнизе соседнего дома...
«...в результате сублимации водяного пара внутри переохлаждённого воздуха...»
– Восьмой «А», не отвлекаемся – сегодня снега не будет! «...молекулы воды в кристалле льда формируют шестиугольную решётку»...
…три...
– Если сойти с тропы… осторожно, не наступите – бабочка!
…четыре…
(...хм... не помню, чтобы там было четыре, ну да ладно, твои правила...)
– И грянет гром...
...пять...
– Если моя улыбка тебе не нравится, то значит она предназначена не тебе.
А могло быть совсем иначе.
...шесть...
– Нравится. И я даже знаю, чем на неё ответить...
...семь...
– Game over. У тебя очень красивый голос...
Смотри – снег...
Хлопьями...
Пустое письмо
Сегодня ничего не напишу,
вложу пустой листочек – будет тайной:
откуда, от кого, какой маршрут
проделало письмо... перелистаю
от дней творенья Книгу Бытия,
и где-то к середине (на «Потопе»)
задумаюсь: кто Ты и кто есть я,
и кто из нас хозяин, кто – работник,
что Ты мне дал и чем плачу в ответ,
чья ноша тяжелее и весомей,
за что лучами первыми рассвет
выводит каждый день меня из комы.
Прижмусь щекой к священным кирпичам,
слезами обожжённым... и на идиш
поведаю, о чём всегда молчал,
забыв, что Ты насквозь всё в мире видишь.
Вложу листок в расщелину камней, –
заполни пустоту своей рукою...
что хочешь попроси в письме ко мне, –
я выполню... но тайну не раскрою.
В разгар веселья
Но что-то пошло не в такт
и в самый разгар веселья
подуло чужим осенним.
Ты как-то взглянул не так,
я сбилась, и мы присели.
И вечер ушёл в себя,
хотя обещал быть томным.
И думали не о том мы,
потом вдруг очнулась я,
но ты ничего не помнил.
Привстали. Без лишних слёз
ты слева пошёл, я – сзади.
Кружилась земля в окладе
потухших далёких звёзд,
и снег равнодушно падал.
Начало
Ты просто сказал: «Отойди, не мешай мне!»
Открыл настежь дверь, полюса полушарий
сместил и размером с адронный коллайдер
окно прорубил в моей крыше. По плану
я мыть собиралась полы и посуду,
томат закрывать и сушить абрикосы.
Но ты приволок двух енотов, косулю,
дракона, убитого горем, и осень...
Поставил палатку на коврике в ванной,
костёр на балконе разжёг, и в прихожей
всю мебель убрал, и сказал: «А в саванне,
наверное, ночь, я вот чувствую кожей!»
Мы жили вдвоём, как дикарь с дикобразом, –
ты шёл на меня каждый день на охоту.
Мне не было скучно с тобою ни разу,
я даже в экстазе поймалась на похоть.
Соседи, что сверху, по трубам стучали,
а снизу – звонили в ОМОН и в психушку.
А мы засыпали как в фильме «Начало»,
ты песни мне пел, я смеялась в подушку.
Однажды ты вышел, и след потерялся,
косуля, еноты пропали куда-то.
Надеюсь, что ты улетел, словно Карлсон...
а значит, вернёшься к какой-нибудь дате.
Пролетая над
Приземляешься в спальне с серыми обоями в клетку,
день дробит последнюю мысль молотками отбойными,
нейронные связи нарушены, питание с перебоями...
Отключаешься.
Глаза открываешь рядом с накрашенной малолеткой
перед самой посадкой на отложенный рейс в Малайзию,
а в спальне остались билеты, визы, чемоданы, новый загран,
случайно купленные по дешёвке на барахолке сабо...
Перед глазами переливается пикселями огромный экран
и голос из репродуктора: «Приветствуем, Вы – в аэропорту Эйр-Харбор!»
Пристёгиваешь ремни и, эргономично оттягиваясь в бизнес-классе,
над самым экватором пролетая: «...за бортом ясно,
самолёт на высоте...
время в пути составит...
с вами командир корабля...
до связи...», выходишь с вещами за грань...
Просыпаешься от резкого толчка, но скорее от страха,
рядом улыбается Тайлер,
но не в Куала-Лумпур – в Айдахо,
вещи застряли на таможне в Си Таке.
А голос за кадром по буквам: «у т е ч к а г а з а»
и думаешь: «данукактак?!.
улетая, заплатил по счетам, перекрыл подачу воды,
отменил доставку еды!..
Тайлер, откуда кругом этот дым?»
«Наденьте кислородные маски... аварийная посадка в аэропорту Глазго!»
И последняя мысль, проевшая кору головного мозга,
внизу мелким шрифтом, бегущей строкой:
«...пожар в Калифорнии, смог над Москвой,
наводнение, затопление, глобальное потепление...»
«Отстегните ремни, выходим в открытый космос...»
семь, шесть, пять – эвакуация души,
четыре, три – полное от тела отделение...
два... Тайлер, ты перепутал клеммы...
за-мы-ка-ни-е... не дыши!
Открываешь глаза – серые обои в клетку,
Протяжное «ц-ц-ц-ц...» царапающей стекло, засыхающей на ветру ветки.
Полёт нормальный – всего-то пара новых седин,
а был на один волосок от жизни...
...всего на одддин, оддин, один, оди...
без лишних слов
Покрепче налегая на весло,
плыви из океана мёртвых слов,
пока тебя заденет за живое –
ранение /напишут/ ножевое.
и выбившись /ослабленный/ из сил,
взгляни ещё разок на это небо
припомни все места, где так и не был,
кого недолюбил, не уберёг,
кому не посвятил и пары строк...
как, школу пропуская, по сугробам
ты грёб отважным крейсером суровым
и, палкой подгоняя колесо,
на зорьке по оврагам за отцом
бежал – и мир в ладонях умещался...
потрескивал костёр под «цвирк» сверчков
отец с ухмылкой спрашивал: «ну чё?
устал небось и выбился из сил?
звиняй, сюда не вызовешь такси!»
ни слова не найдя в пустом кармане,
сливался с навалившимся туманом
и, крепче налегая на весло,
всё глубже погружался в мирный сон.
задача с одним неизвестным
больше не думаю о тебе
и меньше не думаю тоже.
злее которое из двух зол, мало ли бед, –
что толку думать о том, кого нет,
о том, кто не обернётся, не крикнет вослед:
«остановись, задержись...» прохожий –
случайный, рядомтекущий, встречный,
мимокудатобегущий вечно, речью,
словом каким, жестом себя не выдай,
не сворачивай с намеченного,
выбранного, проторённого... выйду
из себя, а никто не ждёт – опоздала, значит!
эх, кабы знать ещё наперёд, да вот незадача.
старые мысли рву на клочки, прессую в брикет
неразборчивым почерком не написанные письма
и отправляю до востребования тому, кого нет
и вычёркиваю навсегда никого из списка.
по законам классики
Девочка чертит «классики»,
а получается чудо-кит –
хвост задирает, ластится
и по-китячьему так мурчит.
Девочку ждут учебники,
правила в рамке про «жи» и «ши».
А по степи кочевники
скачут от шума больших машин
из геометрии города.
Из лабиринтов оседлых дней,
от сновидений морока –
пёстрою лентой воздушный змей.
Девочка кормит с ложечки
мышь полевую, крота с жуком.
Детство однажды сложится
в ящик картонный с большим замком.
И по законам классики –
что-то получится, что-то – нет.
…Девочка лечит ласточку
и на асфальте рисует снег.
Умный мальчик
Умный мальчик, далеко пойдёт…
Г. Горин, «Тот самый Мюнхгаузен»
Умный мальчик идёт далеко пешком,
сумасшедший автобус на скорости едет мимо.
Путевые заметки сбиваются в снежный ком
вдоль обочин, вчерашние дни кувырком –
на застывших гримасах размытые краски грима.
Умный мальчик идёт, а часы стоят –
в интервале р.m. сбились стрелки на цифре восемь.
Всё рандомно смешалось, как в сказке на новый лад:
вдоль дороги, отбившись от сонных стад,
архетипы героев бессмысленно бьются оземь.
Умный мальчик зашёл далеко – внутри
маяки автострады, звенящий вагон трамвая
по накатанным рельсам вразвалку на раз-два-три,
под фонарным столбом у развала ночных витрин
остывающий город с мостом на картонных сваях.
А город в это время...
Мир сузился до вешалки в театре,
до петельки на стареньком плаще,
затерянном меж сношенных вещей,
под номерком. До первого антракта
две сцены и печальный эпизод,
в котором героиня на распутье.
Тревожным сном окутанное утро,
последняя минута – хор поёт.
Мир держится на тонком волоске,
цепляется отчаянно за воздух –
натужны неестественные позы,
расшатаны подмостки, и аскет
осунулся, но всё ещё идёт –
в труху истёрт его дорожный посох
земною накренившеюся осью,
что ангелы смеются: «Бедный Лот,
твой плащик обветшал, печален взор,
неясны очертанья перспективы,
мечты так иллюзорны и наивны…»
Конец второго акта – снова хор.
В антракте разодетая толпа
берёт буфет, как те матросы Зимний.
«Как звали героиню – ну же… имя?»
А город в это время мирно спал.
И мир глазел по-прежнему в экран,
попкорном заедая виски с колой, –
шёл кастинг и расписывали роли,
меж «быть или не быть» стирая грань.
© Елена Ступак, 2021–2022.
© 45-я параллель, 2023.