Вокзалы
волжский… рижский… павелецкий…
здесь – надежда, там – печаль,
этот – тихий, этот – резкий,
этот просто промолчал…
этот – скромный, этот – строгий,
здесь возможно – там нельзя,
но, как прежде, вдоль дороги
взгляды-призраки скользят
и скулит тоска борзая
в конуре поспешных фраз,
неизменно отгрызая
у «сейчас» заветный час,
но желанье не осудит
(дотянуться – оттянуть)
бог, считающий в сосуде
совпадения минут,
сожалений, оживлений,
отпущений в никуда –
бьётся крыльями в колени
привокзальная вода,
не по грудь и не по горло,
вышел – выше не бери,
а внутри годами голо,
не заполнено внутри…
но останутся на курском
ярославском и т.д.
крохи жизни нашей куцей
о несбыточном радеть
оттого что годы – гады,
что дорога, что транзит,
а в дверях земной ограды
неизбывное сквозит…
и, случайные соседи
по купе и по пути,
мы куда-то едем… едем…
или нет... летим-летим...
там, где мантрой станет мука,
где в конце привычных слёз
жизнь спрессована до стука,
нескончаемого стука,
в нас качаемого стука
всепрощающих колёс…
Temporary
неопознанные разные
мы себя сегодня празднуем
в нас качается «вчера»
до утра
тонок мир в котором тонем мы
робкий свет ловить ладонями
уплывая в феврали
просто ли
и дрожим себя обрящие
вдруг заглянет настоящее
снов на сто тому вперёд
и умрёт
Фейсбучно-мытищинское
вдохновенье бьётся в грудную клетку,
но сдыхает, бедное, до стиха,
а в Мытищах – душное злое лето
и сюрпризы «доброго» ЖКХ...
как оно заботливо, в самом деле,
в летний зной тебе не даёт скучать –
ждёшь воды горячей по две недели,
с головой ныряя в фейсбучный чат –
у кого тут – дачи, попойки, ругань...
у кого – Мальдивы и Монреаль,
ну а я в фейсбуке болтаю с другом,
забывая начисто про реал.
не боясь из жизни на сутки выпасть,
окунаюсь в соты словесных па –
он поэт – такое порою выдаст,
что от смеха можно «пацтол» упасть...
вот опять, сплетая со словом слово,
мы свободно странствуем по сети –
мой приятель в этом искусстве ловок
(и, надеюсь, Бродский его простит)
он поёт поэзию «как по нотам»,
произносит фразу, а в мыслях – две.
остаётся только ходить с блокнотом
(веры нет забывчивой голове)...
и пускай в Мытищах жара плюс тридцать
и гулять по улицам нелегко –
океан поэзии без границ и
цинарг зеб иизэоп наеко.
наступает вечер, глаза устали,
прерываем прения до утра...
может быть, горячую воду дали?
я в Мытищах, лето, июнь, жара...
Dance with me
в летнем воздухе – влага, корица и хмель,
ты любила того, кто любить не умел…
выбирая полночные бары,
ты жила в ожидании бала.
на столичные страсти истратила год
королева хрущоб, маргиналка-Марго,
но сегодня скучает напрасно
одинокая девочка в красном.
для чего, подводя безутешный итог,
обнимая забытый родной городок,
ты о прошлом включаешь ремейки
в летнем парке на старой скамейке?
до-ре-ми – мимоходом полночный трамвай
прозвенит «оставляй-забывай-застывай»,
и умчит в заполошную темень
всё, что было не так и не с теми.
ми-ре-до – донкихотствуя в кронах ветвей,
полуночным идальго споёт соловей
и, дохнув резедой и сандалом,
проскользнёт ветерок запоздалый…
до-ми-ре – в доме редко бывает теплей…
ми-ре-до – в мире дождь…на оконном стекле
вырастают небесные струны,
водяные продольные руны…
к дождевому прозрачному телу прижмись,
словно мантру, шепчи «dance with me, dance with me»,
повинуйся волшебному ритму,
королева дождя, Маргарита –
пульс чеканит чечёткой в ночи
«cheek to cheek»
«cheek to cheek»
«cheek to cheek»
И когда с высоты опускался снег…
и когда с высоты опускался снег,
а душа поднималась на новый ярус –
приходил тот единственный человек,
о котором и думать уже боялась.
по привычке включая сердечный чат,
он садился с улыбкой, слегка игривой,
и такое подчас обо мне молчал,
что наверное лучше б заговорил он.
сонный вечер надкусывал лунный лёд,
запивая восторги нектаром млечным,
и хотелось при спуске в судьбы пролёт,
чтобы наш диалог продолжался вечность.
были страннику прочие не чета –
предлагая мне чётки и чай с корицей,
начинал он беззвучно меня читать,
никогда не пролистывая страницы.
и, казалось, нас двое – отец и сын –
мы плывём по течению в лодке утлой,
но чуть теплилась глаз неземная синь
в час, когда наступало земное утро.
вновь бессонница – хмурый февральский скальд –
заставляла умыться водой из крана.
оставались забвение и тоска
по тому, кто со мной говорил на равных...
Город начнётся с вечера…
город начнётся с вечера – серость и суета
выйдут в тираж за вечностью, спрыгивая с моста...
мысли и чувства начерно – сердце строкой бежит,
мечут дворы невзрачные стрелы страстей чужих…
сколько их было – убыло, сколько ещё, взгляни,
тех, что катились кубарем в сырость своих темниц,
мимо ещё не встреченных, мимо молящих рук…
повесть начнётся с вечера – кончится лишь к утру.
время вздохнёт за шторами, время всплакнёт навзрыд,
ночь, как всегда, заштопает дыры дневной коры,
боль прорастёт нечаянно в нервах гранитных плит –
улиц густым отчаяньем город во мне болит.
жизнь за глухими стенами – память стирает стыд,
страшно (душе ли, телу ли) снова сорваться в «ты»…
сросшись с оконной рамою, падаю в «до всего» –
музыка… кофе в гранулах… дым сигареты vouge…
чувства дрожат изменчиво холодом на плечах,
горе начнётся с вечера – нам ли о том молчать?
нам ли словами свёрстывать летопись скудных дел,
чтобы проснуться мёртвыми в новый ослепший день …
Полюса
холодный полюс – жаркий полюс
переплелись в мою судьбу
и мчится поезд мчится поезд
куда-нибудь куда-нибудь...
души голодная волчица
меняет правила игры
а поезд мчится поезд мчится
в необозримые миры
окна железная оправа
в стакане недопитый чай
а мимо тополи и травы
а мимо реки рвы оравы
людских теней
в бои без правил
как в Нарву брошусь невзначай
уже коснулось нёбо ночи
моей спины и позвоночник
по-рыбьи выгнулся дугой
и мир до одури другой
забился на лукавой леске
и смотрит в щель на занавеске
на век состарившийся кот
который год который год
не балует огнями Невский...
усталое немеет тело
опущенное в гроб-плацкарт
но тормоз визгнет сменит тему –
и пассажиры сумки стервы
набьются в тамбуре как стерлядь
а поезд вновь уткнётся в стены
очередного тупика…
Нас не будет но мы останемся…
нас не будет но мы останемся
в бесконечном тоннеле осени
в лабиринтах её останемся
даже если другие бросили
вспоминать приходить по случаю
или просто по зову памяти
потому что бессмертно лучшее
даже если и было в малости
оттого мы навек останемся
слышишь звонница
это мы звоним
нищий молится
это мы за ним
станем градом бить
станем в сны стучать
приходи о нас
помолчать
приходи о нас
покричать
и поставь печать
в горе-чат
и пока свеча
горяча
будет ангел спать
у плеча
нас не будет но мы останемся
если хочешь то мы останемся
по ту сторону снов о старости
там где мы не бывает старости
и сомнения и усталости
потому что слаба зима
оттого что сама тюрьма
в бесконечном тоннеле тьма
но на выходе будет май
принимай же нас обни-май
Осень Блока
осенняя пора... memento mo...
ночь улица фонарь уже не в моде
но ты как будто пишешь мне письмо
но ты как будто дышишь мне письмо
как выдох-вдох на выходе и входе
туда где свет откуда путь назад
заговорён до точки невозврата
но прыгает глазная стрекоза
перебирая строчек образа
внезапной невесомостью распята
нисколько не боясь перегореть
горит свеча среди природной хмари
к заветному приблизившись на треть
приказываю телу умереть
и растворяюсь в палевом тумане
и видит твой печальный материк
что до меня добраться так же просто
как мне остаться в осени на миг
как мне остаться в осени на крик
слегка суицидального подростка
не доверяя дням календаря
ты на мгновенье прикрываешь веки
и видишь как друг в друге повторясь
астральные осколки фонаря
стучатся в дверь заброшенной аптеки
Два слова о тишине
У каждой тишины свои резоны –
Одна гоняет ветер по газонам,
Другая заставляет нас дышать
Особенно пронзительно и часто
И, став невольной спутницей несчастья,
Способно нашу душу возвышать.
У каждой тишины свои границы –
Одна прервётся с теньканьем синицы,
Расколется природе в унисон.
Другая выйдет влагой на ресницы,
Стрельнёт внезапной болью по страницам,
По немоте, которая не сон.
У каждой тишины свои приметы –
Одна, как будто соткана из света,
Для радости одалживает день.
Другая нас терзает до рассвета,
Петляет тропкой из еловых веток,
Становится кругами на воде...
Декубрячное
долгая декада декабря,
холод и уныние повсюду,
брякает немытая посуда,
гитарист терзает деку бря…
по земле, условно-голубой,
ходят одинокие мужчины,
терпкий шлейф отборной матерщины
гордо оставляя за собой…
на мгновенье вспыхнул и потух
красный свет (опасность миновала)
что с прошедшим? кошечка склевала
что с грядущим? вылакал петух…
Если мир…
если стих настоящий –
картина всегда оживает
если стоящий он –
это жажда и боль ножевая
это миг забытья
(всё былое и бренное напрочь)
это видеть себя в небесах
опрокинутым навзничь
бесконечно и странно взрослея –
от слога до слова
от реки до аллеи
взлетая над городом новым
запуская в пугливых стрижей
громогласные стрелы
опускаясь ночами
в барочную осень растрелли
видишь память поправ
к сердцу клонятся клёны и липы –
как последние ра
или первые боги олимпа
и сакральную чушь
шелестят медно-рыжие шали
ощутимым «чуть-чуть»
до иного тебя возвышая
и запасом земным
обнищав до последнего цента
ты живёшь
заповедным глотком золотого абсента
в неприступной дали
где глазами безумного бога
смотрит юный дали
проплывая над небом ван гога
и не муж/не жена
и не он/не она
и не друг/не знакомый
ты от прежнего солнца ушёл
словно вышел из комы
но в сиянии новых лучей
ты до срока растаял
забывая себя
из себя самого вырастая
а в разреженном воздухе
дышится чище и слаще
если стих настоящий
если голос и мир настоящий
Шагал
дурак шагал по небесам
один шагал по небесам
неужто сам? конечно сам!
дурак шагал по небесам
не глядя под ноги себе
и доверяя голубой
его ласкающей траве
и твёрдым был его ответ
зачем шагать по небесам
а снизу умная толпа
такая мудрая толпа
смотря на прелесть этих па
зашикала «вот шантрапа
у нас такие тут дела
беда безденежье бардак
короче полный кавардак
у нас бордель у нас вертеп
а он как будто бы ослеп
ему как будто дела нет
совсем представьте дела нет
до наших слёз до наших бед
от дураков один лишь вред
мечтой бессмысленной своей
живет поёт как соловей
что мир прекрасен и высок
идёт и пьёт небесный сок
по небесам наискосок»
и все кто глух и насеком
и зыбким счастьем не влеком
глаза засыпали песком
чтоб не встречаться с дураком
и не общаться с дураком
чтоб не довлел дамоклов меч
ненужных жутких этих встреч
все встречи надо бы пресечь
от них детей своих отвлечь
а у меня на чердаке
лежит верёвка в гамаке
я так хочу её достать
я так хочу под небом встать
верёвкой в облако попасть
в большую облачную пасть
и нагуляться в небе всласть...
и усмирив свою печаль
кричать из неба «не скучай
и верь что ты не одинок»
ведь знаем я и мой сынок
дурак не шёл – дурак шагал
летел по небу как Шагал
дурак от умных убегал...
* * *
поэтская участь гореть и гореть и
докручивать мысль до конца сигареты
до завтрака образ до кофе либретто
и обморок звуков и снов
не важно поэту ни как-то ни где-то
он в жаре зимы или в холоде лета
в свечении ночи и мраке рассвета
стучит в вековое окно
а там в заоконье юны и нетленны
вийоны и сартры рембо и верлены
и я перед ними склоняю колена
и падаю падаю ниц
и звуками заново взять города бы
ах мне бы туда бы ах мне бы to double
познать синеочие блоковской дамы
и света восторг без границ
быть может до срока закрыто живое
окно вековое окно ветровое
быть может о пропуске высшую волю
не стоит до срока просить
но это подобие звёздной хоругви
бессчётную вечность ваяет витрувий
и вновь собирает планет кубик рубик
на леску вселенской оси
Р. С.
Когда ты был искателем, а я
Твоей ещё не найденной находкой,
Мы плыли по теченью в разных лодках,
Мы шли по тёмным граням бытия.
Когда была неузнанной, а ты
Своей тоской был смутно опечален,
Мы вместе что-то важное молчали,
Сгорая в эпицентре немоты.
И плавился под солнцем белый грим,
На сердце запечатывая поры,
И не хватало сил на разговоры –
Зато теперь друг с другом говорим.
Пусть под ногами разная земля,
Но голоса все звонче и сильнее:
То я услышу: «Дуся-Дульсинея»,
То ты услышишь: «Мальчик февраля».
Окутывает дни фейсбучный смог,
Стесняют грудь неласковые сети,
Но вновь из их глубин приносит ветер
Целительной энергии комок.
С того конца мне руку протяни,
Признай случайных судеб сопричастность,
Ты – талисман, мной найденный на счастье,
А я теперь искателям сродни.
© Елена Севрюгина, 2018–2020.
© 45 параллель, 2020.