равноденствие
1.
на вдохе – март, на выдохе – апрель,
в глазах весна и на ресницах вечер,
в грудном кармане тает карамель,
и в сердце боль стрекочет, как кузнечик.
ты падаешь на небо и летишь,
ты облако пронизанное птицей,
ты дождь, не расплескавшийся, а лишь
нависший над раскрывшейся страницей.
2.
паводок, затмение, запруда,
нежности скопилось через край,
счастье подвалило ниоткуда,
хоть от овердоза умирай.
с чувственностью, с толком,
с расстановкой
пей весну, по капельке цеди,
и, глядишь, появится сноровка
засыпать у бога на груди.
3.
весна, и значит, наши в городе,
и гавриил вовсю трубит,
не важно где – в нью-йорке, вологде,
мы в снова сделали кульбит
и приземлились на передние
легко, отчаянно, стремглав,
преодолев среду и сплетни, и
весенних дров не наломав.
4.
люблю короткие стихи и длинные романы,
сразить пером – так наповал, простить – так от души.
ложится солнце в лопухи, зализывая раны,
и у весны что ни глава, вишнёвый ад в глуши.
вишнёвый цвет вишнёвых бед, малиновое в белом,
ночь обрывает лепестки и складывает в стих.
а я пишу тебе памфлет длиннее, чем хотела,
но впереди обрыв строки – я падаю, прости!
5.
пришёл и привёл семь демонов
и выстроил у дверей,
сказали – теперь есть дело нам
до бренной души твоей,
мы все твои думы вешние
поставим судьбе в укор,
а то, что мы сами грешные, –
неправедный разговор.
6.
у марта замашки садиста,
глухой капюшон палача,
он ветер срубает со свистом,
и утро слетает с плеча,
и солнце течёт на ладони
густое, как липовый мёд,
когда оно сердце затронет,
подснежник в тебе расцветёт.
7.
тетива натянута и отпущена,
и теперь хоть кайся, хоть умирай.
ты лети, стрела, над земными кущами,
упади нечаянно в божий рай.
ты пронзи, стрела, ангелочка светлого,
чтобы сердце дрогнуло под крылом,
дай-то бог ему не вкусить запретного...
пусть ему достанется поделом.
на вдохе – март, на выдохе – апрель,
в глазах весна и на ресницах вечер,
в грудном кармане тает карамель,
и в сердце боль стрекочет, как кузнечик.
ты падаешь на небо и летишь,
ты облако пронизанное птицей,
ты дождь, не расплескавшийся, а лишь
нависший над раскрывшейся страницей.
2.
паводок, затмение, запруда,
нежности скопилось через край,
счастье подвалило ниоткуда,
хоть от овердоза умирай.
с чувственностью, с толком,
с расстановкой
пей весну, по капельке цеди,
и, глядишь, появится сноровка
засыпать у бога на груди.
3.
весна, и значит, наши в городе,
и гавриил вовсю трубит,
не важно где – в нью-йорке, вологде,
мы в снова сделали кульбит
и приземлились на передние
легко, отчаянно, стремглав,
преодолев среду и сплетни, и
весенних дров не наломав.
4.
люблю короткие стихи и длинные романы,
сразить пером – так наповал, простить – так от души.
ложится солнце в лопухи, зализывая раны,
и у весны что ни глава, вишнёвый ад в глуши.
вишнёвый цвет вишнёвых бед, малиновое в белом,
ночь обрывает лепестки и складывает в стих.
а я пишу тебе памфлет длиннее, чем хотела,
но впереди обрыв строки – я падаю, прости!
5.
пришёл и привёл семь демонов
и выстроил у дверей,
сказали – теперь есть дело нам
до бренной души твоей,
мы все твои думы вешние
поставим судьбе в укор,
а то, что мы сами грешные, –
неправедный разговор.
6.
у марта замашки садиста,
глухой капюшон палача,
он ветер срубает со свистом,
и утро слетает с плеча,
и солнце течёт на ладони
густое, как липовый мёд,
когда оно сердце затронет,
подснежник в тебе расцветёт.
7.
тетива натянута и отпущена,
и теперь хоть кайся, хоть умирай.
ты лети, стрела, над земными кущами,
упади нечаянно в божий рай.
ты пронзи, стрела, ангелочка светлого,
чтобы сердце дрогнуло под крылом,
дай-то бог ему не вкусить запретного...
пусть ему достанется поделом.
карпаччо
по вайлю – пройти к арсеналу,
минуя глухие дворы,
и бризом с большого канала
развеять душок камбалы.
коснуться расшатанной тверди,
зеркальной мозаики плит,
там голубем кружится верди
и чайкой вивальди парит,
ключом отворяя скрипичным
двоящийся видеоряд,
где храмы на тлеющих спичках
колодой краплёной стоят.
в них полные гордой осанки
полотнами окон влекут
бессмертные венецианки,
иммунные к материку.
но втянуты в траурный танец
гондолы, плывущие в грот,
где рьяный турист-мавританец
слезу покаяния льёт.
минуя глухие дворы,
и бризом с большого канала
развеять душок камбалы.
коснуться расшатанной тверди,
зеркальной мозаики плит,
там голубем кружится верди
и чайкой вивальди парит,
ключом отворяя скрипичным
двоящийся видеоряд,
где храмы на тлеющих спичках
колодой краплёной стоят.
в них полные гордой осанки
полотнами окон влекут
бессмертные венецианки,
иммунные к материку.
но втянуты в траурный танец
гондолы, плывущие в грот,
где рьяный турист-мавританец
слезу покаяния льёт.
венеция
ночь, улица, фонарь, венеция –
мир перевёрнутых зеркал.
петляет лодочка-трапеция,
веслом царапая астрал.
сложна наука рисования
по переменчивой воде:
там ждёт интрига, тут – признание,
а в этом месте быть беде.
ей надоели отражения
толпы в расплесканном аду,
она вздыхает: «неужели я
всю жизнь на сушу не сойду?
увы, дано кому ни попадя
ловить мой профиль в объектив
и восхищаться цветом копоти
венецианских перспектив...»
вздохнёт, и сумрачные здания
возьмётся красить в новый цвет,
но привлечёт её внимание
к себе мужской велосипед...
дорисовать дела сердечные
она оставит на потом
и тронет запахи аптечные
оттенком йода за бортом.
мир перевёрнутых зеркал.
петляет лодочка-трапеция,
веслом царапая астрал.
сложна наука рисования
по переменчивой воде:
там ждёт интрига, тут – признание,
а в этом месте быть беде.
ей надоели отражения
толпы в расплесканном аду,
она вздыхает: «неужели я
всю жизнь на сушу не сойду?
увы, дано кому ни попадя
ловить мой профиль в объектив
и восхищаться цветом копоти
венецианских перспектив...»
вздохнёт, и сумрачные здания
возьмётся красить в новый цвет,
но привлечёт её внимание
к себе мужской велосипед...
дорисовать дела сердечные
она оставит на потом
и тронет запахи аптечные
оттенком йода за бортом.
лидо ди езоло
«....температура воды в адриатическом море:
италия, город венеция + 25 градусов цельсия....» –
оповещает метеосводка.
имеем представление.
незабываемые пляжи венецианской лагуны двулики,
как тривиальная карнавальная маска –
справа слеза пьеро, слева ухмылка арлекина,
выбирай настроение на свой вкус.
– выбираю второе:
ветер щекочет под коленной чашечкой аппенинского сапога,
италии не привыкать к назойливости слепней.
купальщицы декаданса
разложены рядками форели на лотке,
продавец разогревает покупателя.
солнце уже достало свою итальянскую тефлоновую
и бутыль тосканского оливкового.
песчаные косы венеции – у твоих ног.
кайся грешница! умасли кожу ладаном.
апостольский голос предупреждает о последствиях загара,
предлагает спасительный крем.
«джелато, джелато, джелато» – шепчет волна.
«солёный лёд быстро снимет ожог» – выложено ракушками на берегу.
через неделю старая кожа слезет,
не вынеся готических пыток,
и нарастёт молодая.
смоется вкус венецианской лагуны,
оставив на память пару незаживающих следов
от солнечных укусов
в твою коллекцию.
– выбираю первое.
италия, город венеция + 25 градусов цельсия....» –
оповещает метеосводка.
имеем представление.
незабываемые пляжи венецианской лагуны двулики,
как тривиальная карнавальная маска –
справа слеза пьеро, слева ухмылка арлекина,
выбирай настроение на свой вкус.
– выбираю второе:
ветер щекочет под коленной чашечкой аппенинского сапога,
италии не привыкать к назойливости слепней.
купальщицы декаданса
разложены рядками форели на лотке,
продавец разогревает покупателя.
солнце уже достало свою итальянскую тефлоновую
и бутыль тосканского оливкового.
песчаные косы венеции – у твоих ног.
кайся грешница! умасли кожу ладаном.
апостольский голос предупреждает о последствиях загара,
предлагает спасительный крем.
«джелато, джелато, джелато» – шепчет волна.
«солёный лёд быстро снимет ожог» – выложено ракушками на берегу.
через неделю старая кожа слезет,
не вынеся готических пыток,
и нарастёт молодая.
смоется вкус венецианской лагуны,
оставив на память пару незаживающих следов
от солнечных укусов
в твою коллекцию.
– выбираю первое.
фонари
в плену телесного оттенка
венецианских фонарей
вода разыгрывает сценку
из пантомимы прошлых дней
где тонут в пышной свистопляске
пересеченья площадей
и глухо спрятана под маски
вся нелюбовь к морской воде
шафран
сентябрь – шафрановый закат –
китайский рис на тонком блюдце,
вновь осыпаются и бьются
сухие дни о циферблат.
густой оранжевый отлив
у кромки неба, горечь специй
в вине столовом, ветер дверцей
играет простенький мотив.
в бокале – лёд. на сердце – снег.
в окне – поблёкшие афиши
'CirqueduSoleil', цветные крыши.
шафран и осень – на столе.
китайский рис на тонком блюдце,
вновь осыпаются и бьются
сухие дни о циферблат.
густой оранжевый отлив
у кромки неба, горечь специй
в вине столовом, ветер дверцей
играет простенький мотив.
в бокале – лёд. на сердце – снег.
в окне – поблёкшие афиши
'CirqueduSoleil', цветные крыши.
шафран и осень – на столе.
акведук
время ржавеет, хной золотит виски,
модный октябрь – в жёлтом твиде, букле, маренго.
утром туман густой – не видать ни зги,
вечером – воздух кристальный, обыкновенно.
кофе не согревает и не бодрит,
выдохнешь пар – на окне электрички змейка
вьётся кругами; лунный александрит
прячет за пазухой туча – глядит злодейкой.
падает небо под ноги – кувырок,
и распласталась лужами, эквилибристка;
дождь закосил безбожно, озяб, продрог,
выпал в крещендо под пальцами пианиста.
по аквeдуку холод несёт вода,
мост накренился – прогнили подпорки радуг,
время течeт из прошлого в никуда,
против теченья, со скоростью листопада.
детдом
унылы пенаты казённого дома –
засохшая глина и пыль.
не выпорхнуть с местного аэродрома,
как крылышки не растопырь.
цыплячьи лопатки, поникшие плечи,
испуг воробьиный в глазах.
дежурный по цеху приплод изувечил,
мальцов за отцов наказав.
от кровной родни до седьмого колена
плати по счетам, не балуй!
опомнись, родитель бездомной вселенной,
и каждого в лоб поцелуй.
сними с малолеток судебные иски,
отсрочь эти тяжбы с детьми,
и впрок, за оплату счетов материнских,
талантом с руки прикорми.
засохшая глина и пыль.
не выпорхнуть с местного аэродрома,
как крылышки не растопырь.
цыплячьи лопатки, поникшие плечи,
испуг воробьиный в глазах.
дежурный по цеху приплод изувечил,
мальцов за отцов наказав.
от кровной родни до седьмого колена
плати по счетам, не балуй!
опомнись, родитель бездомной вселенной,
и каждого в лоб поцелуй.
сними с малолеток судебные иски,
отсрочь эти тяжбы с детьми,
и впрок, за оплату счетов материнских,
талантом с руки прикорми.
подарок
парочку песен тебе в новый год подарю,
что ещё взять с поэтической бедной души?
за неимением лучшего, календарю
ворох страниц подошью, чтоб нам выпало жить
тридцать второго и дальше по списку числа
лунного месяца, звёздного года, и снег
чтобы ложился строкой на дощечку весла,
чтобы гондола скользила по льду без помех.
что ещё взять с поэтической бедной души?
за неимением лучшего, календарю
ворох страниц подошью, чтоб нам выпало жить
тридцать второго и дальше по списку числа
лунного месяца, звёздного года, и снег
чтобы ложился строкой на дощечку весла,
чтобы гондола скользила по льду без помех.
пусть это будет весна и сентябрьский наряд
будет к лицу ей, как млечный атлас декабря,
если ты будешь подарку такому не рад,
я обменяю его у судьбы на себя.
ты не прими сей достаточно смелый ва-банк
за подкидного коня и зубастую прыть,
если же в просьбе такой вдруг откажет судьба,
нечем, увы, новый год мне останется крыть.
© Елена Максина, 2008–2010.
© 45-я параллель, 2010.