Елена
Лазарева

Delete

Бессонница бесшумно плавит мозг.

Я, кажется, взорвал последний мост.

Желанный март – удушлив и промозгл.

На ощупь я почти добрёл до края,

И каждая рождённая строка

Проносится, как пуля у виска.

Услышь меня, войди в меня, река –

Я жечь устал и, верно, догораю.

Лишь ты одна могла б меня спасти…

Ещё в запястьях силы есть грести.

Я не пытался никого пасти

И за собой вести. Какого чёрта

Ещё кому-то нужно от меня?

Я самому себе не изменял.

Другим – случалось, это не отнять

И не прибавить. Сбился уж со счёта,

Кому на площадях читал стихи,

Прикидывался сонным и глухим,

Наутро встретив… Просто быть лихим,

Коль голова пуста – и сердце чисто.

Когда все помешались на войне,

Едва ли кто заплачет обо мне –

Сегодня рифмоплёты не в цене,

А ценятся танкисты и артисты.

Бесславие бессмертию сродни…

Ни Родины, ни брода – лишь одни

Круги от камня: поздно, мол, тони.

Но мне ничто не ново в этой бездне –

Я в ней всплывал, оставшись на мели.

Грядущий день виднеется вдали…

И, Боже… Если Ты нажмёшь delete–

Погаснет свет. Но я-то не исчезну.

Бремя

…А когда обветшает ложь

И обнажится дно,

И окажутся все слова

Бурей в пустом стакане,

Ты полюбишь – или умрёшь.

Третьего – не дано.

Брось тоску свою заливать,

Слаще уже не станет.

Потому, что твои пути

Все к одному ведут,

А в конце – оборвётся нить,

Даже не будет боли.

Ты себя самого прости.

Страшно гореть в аду,

Но страшнее при жизни гнить,

Только ведь кто неволит?

На работе, в метро, в кино –

Музыка. Просто фон:

Отгоняет все мысли прочь,

Если они – о вечном.

Ты боишься открыть окно,

Пялишься в свой айфон,

Отравляешь снотворным ночь

И алкоголем – вечер.

От рожденья считаешь дни,

Словно мотаешь срок,

Прожигая в пространстве брешь

И убивая время.

Коль наскучило плыть – тони,

Или спусти курок.

Ну, хоть вены себе порежь –

Тоже поступок. Бремя

Отбывания бытия…

Воздух взрывает грудь,

И сползает в колени дрожь,

И отступает сумрак.

Воля Божья, но жизнь – твоя,

Значит, не обессудь,

Ты полюбишь – или умрёшь.

Если уже не умер.

Дачный вечер

Облако цвета морской волны

Влажно скользит по небесной глади.

Зреет гранатовый плод луны

В дымчатой майской густой прохладе.

Хлеба краюшка да мятный чай –

Наш на двоих деревенский ужин.

Спрячь свой мобильный – не отвечай,

Нам ведь сегодня никто не нужен.

Плещется рыба в ночном пруду.

Рай на земле – без метро и пробок…

Только окликни – и я приду.

Наш мегаполис свою утробу

Вряд ли насытит. И мы с тобой,

Как ни прискорбно, но часть процесса.

Там продолжается вечный бой

За торжество… Говорят, прогресса,

Впрочем – не важно… Летят на свет

Бабочки, словно погибель – милость.

То, что вдали – суета сует.

Время как будто остановилось.

Ночь коротка, тишина – легка.

Небо прищурилось с укоризной.

Люди, подобные мотылькам,

Так невесомо скользят по жизни,

Чтобы однажды сгореть дотла,

Точно они и не жили вовсе…

Страшно увязнуть в своих делах.

Странно, что дышит в затылок осень.

Время стоит, но часы идут.

Воздух пропитан чужими снами.

…Жизнь состоит из таких минут,

Что навсегда остаются с нами.

Детокс

Всё, что было... Всё, что будет – жить и умирать...

Своенравно память будит огненная рать. 

Память шепчет: всё напрасно, ты уже пришёл, 

Но прядут устало пальцы новых мыслей шёлк. 

Нити-ноты, проливаясь, растопляют снег,

Беззащитно омывая боль, что спит во мне.

Свет враждебен – разве ново плакать на краю? 

Верить в чудо: не проснулся – и уже в раю?

Своды храмов поглощают робкие шаги – 

Там Всевышний отпускает нам Свои грехи. 

Я стою случайным гостем на чужом пиру

Пропуск в небо – то ли сила, то ли ловкость рук...

На меня глядят с опаской мёртвые глаза.

Я любил – и я остался, что ещё сказать? 

Покаяний лесть убога – стала не нужна. 

Здесь – ни Бога, ни порога, только тишина. 

И опять на перепутье, и опять в пути. 

Всё, что было, всё, что будет – падать, но идти...

Пальцы в кровь стирая, веришь: вечность – твой удел. 

Пустота за каждой дверью, пустота везде! 

Так сложилось – отмеряешь время по часам.

Обретая, вновь теряешь суть, не зная сам: 

Ты ли это – новый идол взбалмошной толпы?

Под ногами – карта мира и седая пыль...

Говорят, огонь небесный очищает – врут. 

Я смотрю в себя, как в бездну, и напрасный труд

Убеждать, что всё на благо – и война, и вой...

Мне в любви пророчат плаху – я ещё живой. 

Мы разжать не в силах руки, погружаясь в сон... 

Дождь играет соло стуку сердца в унисон.

Разбавляет космос краски, звук теряет вес.

Я твоей поддался ласке – значит, я воскрес!..

Дорога

Снимает зима порыжелый скальп 

С верхушек деревьев нежно. 

Дорога, которую ты искал,

Завалена пеплом снежным. 

С насмешкой метель завывает: «Ишь,

Попался какой упрямый!»

А ты на распутье один стоишь:

Направо, налево, прямо?

Сгибаясь под гнётом вселенских бед,

Отвергнув доспех из фальши,

Настойчиво ищешь в себе ответ – 

Куда, ну куда же дальше?

Ты молод. Высоких материй шёлк

Лежит на челе вуалью.

Дорога, которую ты нашёл – 

Твоя ли она? Твоя ли?..

Всё те же деревья. Всё тот же лес.

Дыханием пальцы греешь.

На карте – отнюдь не страна чудес,

А ты – не Иван-царевич.

Метель подгоняет – вперёд, вперёд!

И где-то за поворотом

Дорога, которую ты берёг,

Настойчиво ждёт кого-то.

Она ускользает. И смотришь вслед 

Без жалости, но с печалью. 

А там, в отдалении, виден свет.

В конце? Или нет, вначале?

И слёзы бегут, как январский дождь... 

С тобой в неразрывной связке

Дорога, которую ты пройдёшь –

Когда-нибудь в новой сказке.

Здесь и сейчас

Ночь непроглядно чиста –

Птицей лесной пролетела.

Требуют ласки уста –

Сопротивляется тело.

Ломится утро в окно.

Горечь вчерашнего хмеля

Перебродила. Давно

Реки мои обмелели.

Ветхое солнце моё

Лижет края горизонта.

Ветер играет бельём.

Близится смена сезона.

Грозы стихают вдали –

Зной подползает лениво.

Можно ли быть на мели,

Но оставаться счастливым?

Жалко скукожилась лесть –

Всякое мы повидали.

Это неправда, что есть

Две стороны у медали.

Истина только одна,

То, что с изнанки – осадок.

Призраком бродит луна

В сумерках майского сада.

Не искушают мечты

Пеплом вчерашнего пыла.

Правда важней правоты.

Всё наносное – остыло,

Будто погасла свеча

Или фонарик бумажный…

Главное – здесь и сейчас.

Всё остальное – не важно.

Королевская история

Королева была беспробудно и горько трезва,

Как трезвы только смертники перед последней атакой,

А бескровные губы беззвучно шептали: «Не плакать...»

Он ушёл – и, конечно, её за собой не позвал.

Вспоминались турниры и войны, пиры и чума,

И роскошная спальня – холодный альков одиночки.

Этот, новый властитель похож на того – и не очень.

Но молчит с наконечником в сердце распятый шаман.

Королева могла бы отречься – хотя бы назло –

От престола, что ей опостылел давно и надолго,

Только предок с глазами усталого старого волка

Улыбался с портрета, и жгла диадема чело.

Королева не верила в сны. Осквернённый алтарь

Остывал, и над ним угасали бесстрастные звёзды.

Всё, что было отложено – стало безжалостно поздно...

Догорали леса и дымились руины – как встарь.

Этот, новый – он статен и строен, кудряв и высок.

Тот, ушедший, в минуты обиды казался уродом.

Но она – королева, наследница пыльного рода...

Отчего так предательски знойно пылает висок?

И, казалось бы, кто и за что осудил бы её?

Все свидетели прочно упрятаны в серые глыбы.

Отчего же так тягостен, так изнурителен выбор,

И любые попытки избегнуть – по сути, враньё?

Королева готовилась. Не было сцены пошлей,

Но расчёт оправдался: он дрогнул, притворно суровый.

Вытирая брусничные спелые бусинки крови,

Театрально за ней волочился истрёпанный шлейф,

И бесшумно захлопнулась дверь на пороге беды.

Ну, а свадьба, по-варварски пышная, выдалась шумной.

Правда, новый король (вероятно, советник был умный)

Не спешил задаваться вопросом: а кто победил?

Крестоносец

День свернулся клубочком. Стучится в окно луна,

Освещая жилище опального крестоносца,

Что не стал паладином. Луна, обозрев, смеётся:

Мол, убого и скудно. А, впрочем, твоя вина.

Променял безвозвратно карьеру на ржавый меч –

И подался в священники в самом глухом приходе,

Лишь война отгремела. Измучила, чай, икота:

При дворе не смеётся ленивый! Остыла печь,

Завывает обиженно ветер в сыром углу

И лучина над книгой дрожит – норовит погаснуть…

«Кто поверит в твои, крестоносец, дрянные басни?» –

Усмехается дьявол. И слышит в ответ: «Я глуп,

Все мирские соблазны отверг, бросил замок свой,

Не женился на дочери графа, не стал придворным,

Всё раздал, чем владел, чтобы бесов голодных своры

Не насытились грешной душой. До сих пор живой,

Хоть соперники смерти желали в бою не раз…

Разве это – не знак, не свидетельство Божьей воли?

Поболтали? Теперь убирайся. Ты, верно, болен –

Повторяешься, не изменяя набору фраз».

Дьявол бесится. Стены дрожат, источая тьму.

Крестоносец, зажмурившись, молится: «Pater noster…

Не прошу малодушно избавить меня от гостя –

Дай мне силы противиться, не уступить ему».

Он прощения просит за каждый удар мечом –

И за каждого смертного, павшего от удара.

Дьявол бьётся в конвульсиях: столько усилий – даром.

Обещает вернуться. Швыряет, в сердцах, свечой.

Рыцарь крестится – ну и манеры, даёт обет

Крест нести свой под градом камней – до седьмого пота.

Личный бес не уснёт – порождение грешной плоти.

Значит, надо молиться, иначе – погаснет свет.

Лысая Гора

Здесь тихо так, что слышно, как стучат,

Впиваясь в кожу сосен, когти дятла.

Здесь путь не исчисляется по датам

И нет нужды святое расточать.

Вот идолы – живее всех вождей

И тех, кто их возводит повсеместно.

А воздух весь пропитан терпкой смесью

Грибницы, хвои, киевских дождей.

Здесь голуби – не братья городским,

И всё по-настоящему, как в детстве.

Не нужно совершать комичных действий

И клясться тенью гробовой доски.

Ты – сын земли. Подросший – спору нет.

А город растворяется бесследно

В лиловой дымке. Здесь мечты – бессмертны.

Реальность нервно курит в стороне.

Твоя душа распахнута. И ты

Вкушаешь хмель свободы, Богом данной.

Рождается она не на майданах,

А здесь – вдали от праздной суеты.

Твоя страна закатана в бетон.

Твоя судьба – заказана на третье.

Твоё лицо на глянцевом портрете

Кунсткамера оставит «на потом».

Горе-то что? Она видала всех –

Язычников, монахов и поэтов.

Видала и похлеще – но об этом

Загадочно молчит. Печальный смех

Сквозь дымчатое кружево ресниц.

Прохлада капель мятного ликёра.

Лишь птицы голосят нестройным хором...

...А небо – никогда не ляжет ниц.

Мама

А.

Можно пройти круги и квадраты ада,

Остановившись перед простой чертой…

Можно родиться лишь потому, что надо,

Так до конца и не уяснив – за что?!

Можно слагать стихи, не боясь цензуры,

Но замирать под взглядом – острей ножа,

Втягивать сердце в пятки, заслышав: «Дура!»,

Робко кивать, под кожей душой дрожа.

Можно в глазах мужчин быть прекрасной феей,

Пышностью персей и золотом кос маня,

Но замирать от окрика, вмиг слабея,

И лепетать: «Мамуля, прости меня!

Ты у меня единственная, родная!»,

Всхлипом в груди немой подавлять протест.

Мама, бесспорно, много о жизни знает:

Вон, прожила свою – и твою доест.

Можно влюбляться, если никто не слышит,

Слать sms возлюбленному тайком,

Под одеялом прятаться – тише, мыши,

Кот не на крыше, глупая, он – кругом,

Вовсе не кот, а твой персональный ангел,

Ночью и днём грызущий родную кость –

Он из любви тебя посадил бы на кол,

В гроб уложил и выстрадал каждый гвоздь.

Впрочем, ещё не поздно расправить плечи,

Выпорхнуть из удушливо-нежных пут.

Время, вино, кино никого не лечит –

Лишь притупляет боль, но себе не лгут.

Можно успеть очистить от гнева память –

Лишь бы хватило воли себя спасать.

И не ваять фальшивых стихов о маме,

Чтобы однажды искренний написать.

Марь Иванна

Душный сентябрь в кровавом и дымном зареве.

В тесном котле столицы – людское варево.

Счастье, что мы с тобой не родились тварями:

Лучше уж быть никем, чем не в меру всем.

Здесь единица плоти – как ноль без палочки.

Сонная Марь Иванна сидит на лавочке,

Перемывая кости соседке Галочке.

Сунула Богу свечку – и нет проблем.

Этот мирок – в агонии. Только кажется,

Будто бы в нём отыщется место каждому.

В здешних широтах небо – и то загажено,

Что говорить об улицах и лесах?

Вновь Марь Иванна бредит о славе нации –

Делится политической информацией.

Как метастазы, в души ползёт стагнация.

Хочется выть. А где-то на полюсах

Тают снега. В глобальное потепление

Люди не верят. Молча лежат поленьями.

В затхлых своих углах мы – всего лишь пленники.

Тонет корабль. И крысы идут ко дну.

В обществе брёвен страсти давно обузданы,

Жизненный смысл теряется в тоннах мусора,

А Марь Иванна сетует: слушать музыку –

Грех, и похвально слушать её одну.

Вроде бы, безобидна в своём невежестве,

Но посещает все городские шествия,

Веря, что все напасти её – от беженцев,

И продаёт недорого самогон,

Чтобы внучок, под пиво хрустящий снеками,

Дальше менял айфоны и дрался с неграми...

Брёвна гниют под солнцем – бежать-то некуда,

И над планетой глохнет последний звон.

Мученикам искусства

Твой аккаунт – китайский веер,

Прячет истинное лицо.

Жизнь поэта – сплошной конвейер.

Снисходительно и с ленцой

Критикуют беднягу мэтры –

То ли гении, то ли нет,

Чьей поэзии километры

Опоясали интернет.

Ты слова говоришь простые –

Кисло морщатся: графоман!

Стихотворная индустрия

Начинает сводить с ума.

Ты возделываешь, как грядки,

Забракованные стихи,

Твой порыв подчинён порядку,

Что далёк от живых стихий.

Каждый день – то какой-то конкурс,

То за рейтинг кровавый бой,

И всё тот же жестокий фокус

Ты проделываешь с собой:

Беспощадно ровняешь строки,

Засыпаешь со словарём,

Будто школьник, твердишь уроки…

…Мы себе беспробудно врём,

Полагая, что эти муки –

Восхождение на Олимп.

Если пишется не от скуки,

Поздравляю: ты крепко влип –

Не в историю, хоть хотелось,

А в заманчивое дерьмо.

Быть поэтом – дурное дело.

Ляг, поспи – и пройдёт само.

На обочине мира

Здесь – плакучие сосны и колючие вербы,

Быстроногое небо – нипочём не догнать.

Мы, влюблённые в город, одинокий и нервный,

Ни о чём не жалели, допивая до дна.

И ступени брусчатки, и метро – как некрополь,

И весёлые тризны по ушедшим снегам...

На обочине мира я – седеющий тополь:

Здесь гламурного гнома не ступала нога.

Было утро туманным, и кривые дороги,

Извиваясь, как змеи, утопали в траве.

Я не знала, что дальше, только там, за порогом,

Одичалые звёзды свой дарили привет.

Говорят, что надежда, как святые, нетленна,

Даже если погибнет, даже если – дотла.

Я тебя полюбила на закате Вселенной,

На пожарище мира – острой вспышкой тепла.

Мне не надо от Бога ни богатства, ни славы,

Ни уютного быта – это всё ни к чему,

Лишь бы встретиться снова у небесной заставы –

Я найду, я узнаю и покрепче прижму.

И не страшно на север, в запредельные дали,

Где из пепла и мрака возрождается свет.

Где без разницы, сколько мы с тобой повидали,

На каких горизонтах свой оставили след.

А на улицах – те же безмятежные лица,

Череда уик-эндов, жилмассивов огни...

Мне, наверное, проще умереть, чем смириться

С унижением сердца, неспособного гнить.

Я его отогрела, собрала по осколкам –

Из-за хрупкости этой мы опять на мели...

...И как будто деревья на могиле Аскольда

Что-то важное знали, но сказать не могли.

Не прощай

Ничего не случилось – вроде бы,

Только порохом пахнет Родина

И полны закрома уродами,

Чьи стихи – гладкоствольный флуд.

Вы, кто ищет беды, обрящете

Мимолётную славу – в ящике...

Только хочется настоящего,

Предлагают – сплошной фаст-фуд.

И хотелось бы – да не можется

Наточить поострее ножницы, 

А рулоны – они всё множатся,

Будто сходит лавина с гор. 

Даже если маршрут изменится,

Я не верю, что бег замедлится,

Завожу с предпоследней мельницей 

Доверительный разговор. 

Мол, живу, никого не трогая –

Просто карма такая строгая.

Где-то в памяти, за порогами 

Все ответы – лежат на дне. 

Годы жизни мелькают главами. 

С перепуга постигла главное,

И летать научилась, плавая – 

Из глубин-то всегда видней. 

И когда ничего не хочется, 

Свыше данному одиночеству 

Отдаю без печали почести – 

И довольно меня стращать.

Да, не скованы строки ГОСТами,

Негодует небесный госпиталь,

Только будь справедливым, Господи:

Невиновна я. Не прощай.

Передоз

Я знаю, что значит – поздно,

И поздно менять кумира

Тому, кто всю жизнь молился

Набитому животу.

Я знаю, как светят звёзды

В холодных подвалах мира,

Где запах прогорклых истин –

Как будто уже в аду.

Под звон заказных куплетов

Летят в пустоту эпохи,

И чьи-то жиреют рожи

У грязных корыт систем.

Я знаю, что мы – поэты –

Живём под крылом у Бога,

Но с нас ведь и спросят строже

На самом святом Суде.

Не надо твердить о чести,

Что продана и пропита,

Пророк из тебя – ни к чёрту,

Не пламя – зола в груди.

Ты смог наизусть прочесть бы

Фрагменты Бхагавадгиты,

Но вряд ли бы спел о чём-то,

Что душу разбередит.

Ты пьёшь и слагаешь гимны,

Эффектные ищешь позы

И веришь – твоя Отчизна

Оценит мартышкин труд.

А рядом поэты – гибнут

От острого передоза

Суровой и трезвой жизни,

В которой себе – не врут.

Поговори

Поговори со мной, слышишь? Поговори…

Плещется солнце в ошмётках чумной зари,

Мы ни живые, ни мёртвые – посмотри,

Мы ножевые, осколочные, сквозные…

Видит ли небо хоть в ком-то из нас врага?

Не умолкай – и однажды, наверняка,

Сердце моё затрепещет в твоих руках,

Воспламенится – едва ли, но не остынет.

Поговори, приоткройся, шепчу, сим-сим!..

Мы за плечами таскаем немало зим,

Сколько же лет в беспросветном аду висим,

Ночи считая? Не припоминаю даже.

Хочется малого – хочется просто жить.

Только в потёмках скитаюсь, как Вечный Жид,

Вроде, приучена не отворять чужим –

Сердце томится запретных желаний жаждой.

Поговори же, вдохни же в меня тепло!

Окаменело нутро от небрежных слов,

Я отправляю терпение на засов

И замираю: так сделай уже, что должно.

Томная сила со слабостью пополам

Медленно переползает на задний план.

Не долетим – ничего, доберёмся вплавь.

Манна иссякнет – мы выживем на подножном.

Всё не напрасно, ко времени всё – не зря,

Даже треклятая – мать её так – заря,

Даже башка бестолковая без царя…

Вдруг на обочине этой дороги звёздной

Наши потомки построят четвёртый Рим?..

И угасает солёная рябь внутри.

Поговори со мной, слышишь, поговори!

Боги не врут, просто шутят – ещё не поздно.

Правила деления

Где-то в ЖЖ, в тридевятом блоге,

Голосу разума вопреки,

Два человека делили Бога,

Два человека – теперь враги.

Кто не согласен – того за двери!

Логика вдребезги, совесть – в хлам.

Два человека делили веру,

Праведным гневом сжигая храм.

Где-то на кухне, где раньше пили,

В сладком бреду коротая дни,

Два человека страну делили –

Ту, где украдено всё до них.

Вроде бы, сами вражде не рады,

Но правдолюбие не пропьёшь…

Два человека делили правду,

Правда делилась на ложь – и ложь.

Это лишь кажется – где-то тише,

Под оглушительный звон монет

Делят имущество и детишек,

Делят границы, которых нет,

Делят, ни с кем не делясь, наживу,

Мир, задыхаясь, трещит по швам.

Ты затыкаешься – быть бы живу,

Задницей чуя, что дело швах.

Делят кормушки, бюджеты, взятки,

Делят народ – на «своих», «чужих»…

Делят без устали, без остатка

Шкуру твою – только знай, держись.

Мне математика эта чужда –

Страшно под знаком делёжки жить…

Как хоть на миг, но поверить в чудо –

Как бы хоть что-нибудь, но сложить?

Пророк

Город в зыбучем тумане тонет,

Напоминая похмельный сон.

Ядерный снег на твоих ладонях

Медленно тает, стирая всё: 

Пепел и кровь, раскалённый порох,

Пятна ожогов от горьких строк...

Ты растворишься в легендах скоро,

Даже не ведая, что – пророк. 

Между людским «хорошо» и «плохо»

Правда – огнём выжигает рот. 

Каждый правитель в твою эпоху

Был не паскуднее, чем народ. 

Псевдопоэты кропали вирши,

Жрали друг друга – как есть, живьём

Кто в Иисусы пошёл, кто в Кришны: 

Лишь бы платили, а мы – споём. 

И понимаешь – ничто не вечно.

И поминаешь своих врагов. 

Ангелы смерти не гасят свечи – 

Некогда им в урожайный год. 

Ты изнутри выгораешь в стужу.

На баррикадах из мёртвых книг

Боги и черти за наши души

Бьются. По факту – ничья у них. 

Значит, за нами – последний выбор,

Что перевесит – тому и быть.

Будто в отместку могильной глыбой

Сверху налёг неизбывный быт. 

Кажется, ты от рожденья проклят...

Странную участь свою прими:

В данном Отечестве – нет пророков. 

Ты был последним, кто выбрал мир.

Разгадка

Мы любили, чудили, хлестали водку,

Отдавали себя «знатокам» на откуп,

В интернете нечёткие наши фото

Затмевали парадный иной портрет.

Иногда засыпали под небесами,

И камнями свой путь устилали сами,

Но по праву считали себя творцами,

Хоть порою творили полнейший бред.

Это было счастливое время века,

И почётное звание человека

Мы несли, не ломая былые вехи,

А свои загоняя в земную твердь.

И казалось – уже никакая сила

Нас не сломит, неистовых и красивых,

Словно нет во Вселенной таких Бастилий,

Из которых на волю стремится смерть.

А потом – грянул гром. Зазвенели трубы.

Легендарные, медные. Слишком грубо

Голоса зазвучали. Пошла по трупам

Напролом, не считая шагов, беда.

Ты читал заклинания – Будде, Шиве...

Я звонила друзьям: слава Богу, живы!

И дана мне проверка была на вшивость –

От вчерашнего брата принять удар.

Устояла. Проклятия и насмешки

Заглушала горячего сердца нежность.

И осколками солнца во тьме кромешной

Пробивалась любовь сквозь кровавый снег.

Ты же – гений поэзии, честь эпохи –

Существуешь бессмысленно и убого,

Ведь в тебе ни осталось ни капли Бога,

Что немыслимым чудом, но жив во мне.

Ревизия

Стольный град. Вместилище всех иллюзий,

Где «хозяин жизни» – по жизни лузер,

И тебя, как шар, загоняют в лузу,

А в июле с неба – дождей десант.

Ты искал полжизни – ну с кем обняться?

Догорела вера в единство наций,

Но тебе останется восемнадцать,

Даже если стукнет за пятьдесят.

На помойку выброшен зомбоящик,

Ты устал от пьянок ненастоящих,

И какой-то бешеный звероящер

Из тепла тебя выгоняет в ночь.

В голове – обрывки забытых песен,

Мир людей в масштабах Вселенной тесен,

Ни к чему орать во всю глотку: «Здесь мы!» –

Тем, другим, наверное, всё равно.

Как летят часы на закате века...

Ты устал от их кругового бега,

Втайне мысль – «Остаться бы человеком!» –

По привычной схеме бинтует мозг.

Омываешь веки прохладой улиц

И мечтаешь: «Только бы не проснулись...»

От густого воздуха сводит скулы,

Не имея гор, ты идёшь на мост.

Так бывает – переоценка хлама:

Что уже ни мама, ни Далай-лама

Не угасят жажды ошибок пламя,

И нирвана – хуже, чем просто смерть.

Под мостом издохнуть смешат угрозы,

Не слепит подержанных истин россыпь,

Ты раздумал вдруг становиться взрослым –

И смягчилась, дрогнув, земная твердь.

Суд

Ты, пришедший с мечом и крестом,

Я, избравшая участь блудницы –

Каждый в праве своём… Не о том

Будет речь. Пламенеют зарницы.

Ожидается адская ночь –

Нашептали мне предков могилы.

Я не в силах в себе превозмочь

Жажду жить. Никого не любила,

Никому не бывала верна –

И не буду тебе, чужестранец.

Лучше выпей немного вина.

Сколько там до рассвета осталось?

Ты не с миром пришёл, но – с войной.

Да и я не с любовью явилась.

Ты сегодня остался со мной,

Уповая на Божию милость?

Разве послан ты был для того,

Чтобы с девкой блудить беспробудно?

Злобных духов неистовый вой

Предвещает, что день будет судным.

Этот храм – как последний оплот

Тех богов, что меня направляют,

И твоя ублажённая плоть

Не восстанет… Ты видишь, петляют,

Словно звенья цепочки, следы?

Это боги стекаются к храму…

Взгляд мой – отблеск холодной слюды,

Нет, не пламя. Кровавые раны

От позора тебя не спасут,

Погибай же – бесславно, убого.

Я тебя отпускаю на суд

К твоему всемогущему Богу.

Судьба поэта

Когда слова не для красы,

Когда печаль не для забавы,

Твоя судьба – дурная слава,

Твоя слеза – сестра росы.

Когда душа твоя горит,

И Дантов ад манит прохладой,

Иди на сцену – без бравады,

Но никому не говори

О том, куда ведут мечты,

О том, чем сердце успокоят…

Среди поэтов мы – изгои,

Среди изгоев мы – шуты.

Когда войска одной страны

Бесславно гложут кости мира,

Поэт не может быть кумиром,

Певцом единственной струны.

Когда любимое плечо –

Твоя последняя опора,

Рождают истину не споры –

Не нанимайся палачом.

Изобличая, не кори

Раба – за страх, за праздность – Бога.

Насквозь прогнившая эпоха

Сама себя приговорит.

Не будь ни чёртом, ни святым,

Не верь толпе, лихой на подкуп.

Не поливай кровавым потом

Бессмертной мудрости цветы.

Обиду в сердце не тая,

С котомкой песен за спиною

Шагай по жизни. Остальное –

Уже забота не твоя.

Твикс

Мы отныне с тобой на равных.

Днём с огнём не отыщешь правды

В этом странном бою без правил –

Ты же, Господи, сам просил.

Я к тебе не приду с повинной,

Как с оборванной пуповиной,

У прозрения – запах винный:

По-иному – не хватит сил.

Во хмелю всё намного проще,

Только веру душа на ощупь

Не находит. Святые мощи –

Не спасение от потерь.

Но когда с обнажённой кожей 

Выползаешь на свет безбожный,

Понимая: не выйдет позже –

Сгоряча не захлопни дверь.

В этом царстве – ни звёзд, ни терний.

Здесь экзамен сдают экстерном,

Выпивая по две цистерны,

На груди выжигая крест.

Я не знаю другой планетки,

Где ручные марионетки

Отдавались бы за монетку –

И похвален такой инцест.

Он уложит на стол любого.

Не хирург – искушённый повар,

Оглашая вердикт: «Game over»;

Мол, отмучился – подавись.

Ты в порыве сдираешь панцирь,

От сакральных устав экспансий,

А вдогонку тебе: «Не парься.

Сделай паузу – скушай «Твикс».

Храм

Был рассвет, как смертная кара,

Небеса иссякли от плача,

И плясали черти в угаре,

Словно впали ангелы в спячку.

Разлетелись призраки истин,

Что поднять из пепла могли бы…

Видно, бросил спичку нечистый,

Предложив «по скидке» погибель,

И разверзлась адская бездна,

Поглощая левых и правых,

И толпой командовал бездарь,

Призывая к скорой расправе…

Стало всем давно не до смеха,

Но доколе пишутся главы,

Будет нас преследовать эхо

Заключённой сделки с лукавым.

Я сама не знаю ответа,

Как душа удержится в теле…

Не конец, и даже не света –

Лишь начало новой недели.

Лишь страница нового блога,

Лишь приметы нового века…

Человек ошибся ли Богом?

Бог ошибся ли человеком?

Я живу, покуда живётся,

И наивно хочется верить,

Что зажжётся новое солнце,

Распахнутся новые двери,

Но выходит, кажется, плохо…

…Был рассвет. И новые драмы.

И торговцы бросили Богу:

«Уходи из нашего храма!».

Чёрная дыра

Глухой не услышит немого. 

Слепой не прозреет от боли,

Сливаются в линию даты. 

Закрыта дорога назад. 

Отмерьте тепла – хоть немного!

Но нет – отшвырнули на волю... 

И чёрные дыры – в когда-то

Знакомых счастливых глазах. 

И больше не хочется счастья. 

И поиск себя – по привычке. 

Всё найдено. Всё – невесомо. 

От этого грустно вдвойне. 

А люди вокруг – безучастны,

Для них катастрофы – обычны, 

И сколько невинных спросонья

Погибнет на чьей-то войне?

И тянет в кого-то вцепиться, 

Под боком – одно только небо, 

Но даже оно ускользает

Из рук. Остаётся лететь.

Приходит вчерашний убийца – 

Как будто убитым ты не был, 

Вторгается в душу, спасая,

И вяжет одну из петель,

В которую ты не попался, 

Хотя затянули на совесть. 

Пускай безоружным и пленным,

Ты принял решающий бой. 

До крови истёртые пальцы

Выводят заветное слово

На грязной изнанке Вселенной. 

Оно означает – Любовь.

Чёрный тюльпан

Вначале твоя душа 

Прозрачными лепестками

Ласкает небесный свет,

И, кажется, – не печёт.

И молится, чуть дыша...

Господь, как заправский Каин,

Смеётся тебе в ответ:

Неправильно, незачёт.

Смятение. Пустота.

Прозрение – и тревога. 

Спасение – утопать,

Пока не коснёшься дна.

Кружение – просто так,

В надежде найти дорогу,

Ходьба по чужим стопам,

Попытка себя поднять. 

А после, забив на всё, 

Творить – до потери пульса, 

Творить, постигая смысл

В бессмысленной суете. 

Ни Бродского, ни Басё,

Ни модных поветрий буйства – 

Омытый дождями мыс,

И Космос, где ты – везде,

Хоть место твоё – в углу,

А жизнь – как турнир по гребле...

На свежий рубец – ожог,

Ни истины на потом. 

И ты прорастаешь вглубь,

Качаясь на тонком стебле,

Закутавшись в чёрный шёлк – 

Закрытый для всех бутон.

Шипы

Ты помнишь, как надо. Ты видишь, как лучше. 

А годы проходят – и время не учит,

И праведник Бога отчаянно мучит

Молитвой о благе для всех. 

Планета не сможет вращаться иначе. 

Ты служишь тому, для чего предназначен,

И тонешь, как будто оброненный мячик, – 

В реке, под предательский смех. 

Спасут – переступишь любые пороги, 

Но в здешних краях не в почёте пророки

И грудой пылятся хрустальные строки

Под грузом блестящих томов. 

Дороги пусты, притупляются чувства – 

Попробуй свою в полумраке нащупай.

Бредёшь в одиночку, в надежде на чудо – 

Авось, доберёшься домой. 

И все совпадения будто случайны,

И есть искушение просто сначала 

Игру запустить. Угасают свечами

Иллюзии юности. Ночь.

Унылая постная вечная слякоть.

Напрасно себя умоляешь: «Не плакать!»

В набухшую сочную памяти мякоть

Вонзаешь прозрения нож.

А кто-то в тебе обретает кумира. 

Отмазка железная: «Он – не от мира...»

Шипы простираешь, как вечная мирра, 

Суды над собою верша. 

В твою бесприютность никто не поверит,

И в гневе со стуком захлопнутся двери...

Но ты подготовлен: в земной атмосфере 

Не принято громко дышать.