Вольный проезд
Мы временем разлучены, убиты.
Размолоты кувалдами колёс
Твоих колец серебряных орбиты
И шёлковое облако волос.
Горошина для маленькой графини –
Дощатый пол, тряпье, вокзальный смог.
Как праздничен звон битого графина
И юнкерских сапог!
Москва, разъезд, испуганная Шуя,
С подошвой отрывающийся год.
К веселью человечьему ревнуя,
Начало века замедляет ход.
Я – мальчик в тёплой шапке не по росту,
Ты – девочка, что плачет за стеной.
До красного промерзшего погоста –
София! Ты останешься со мной.
Зверь
На грани между тьмой и светом
Живет мой старший брат Февраль –
Игрок, пропойца, хитрый враль,
Изрядный декадент при этом.
Ему по нраву Мандельштам
И тень Прекрасной дамы Блока.
Как жаль, что нынче так немного
Осталось в мире этих дам.
Он засевает серебром
Ступени старого собора,
Но даже нищенскую свору
Не соблазнить таким добром.
– Уймись, смирись, мой вьюжный зверь,
Колючих ласк не трать напрасно:
Ты был уже однажды красным,
Побудь сияющим теперь.
Инфанта
Двадцать первый век мне не по росту –
Заплутала в нём, как в сосняке.
Как сто лет назад жилось мне просто,
Как по свету шла я налегке!
Может быть, в ботинках тупоносых
По Арбату бабочкой вилась,
Тонкие курила папиросы...
Может быть, я Сонечкой звалась.
И в Борисоглебский переулок
Приходила, как к себе домой,
Где колодец потолочный гулок,
Полон неохватной синевой.
Вновь – как что-то важное забыла! –
По Москве декабрьской блукать.
Знаю: здесь я пела и любила,
Только вот следов не отыскать.
Метель
Погасите лампу – ну же, сглазим!
Ночь кухаркой пьяной поскользнулась
На ледке, упала, охнув, наземь.
Соня, почему вы не вернулись?
С язычком длинней, чем ваша юбка
По севильской (что – Москва!) погоде,
Целый мир впитавшая, как губка...
Соня, в Белой гвардии Володя.
Если бы тем летом у фонтана
Вы ему – хоть в шутку – улыбнулись!
Ветер. Крики. Снег. Темно и странно.
Соня, почему вы не вернулись?
Феникс
Такое небо – Господи, спаси!
Я всех сынов бы перецеловала
Всех белых, красных, выцветших Россий!
Не хватит сил – начни меня сначала,
Как ты однажды начал этот мир,
Поля, Дунай и розовые грозы.
Я – танцовщица, званая на пир,
Взимающая данью – слёзы.
Ты выдумал меня в седьмую ночь
И положил запрет на сон и пищу,
Чтоб тело человечье превозмочь,
Чтобы – сильней, и чище,
И ярче – до костяшек! – прогореть
В кострах всех смертных ласк и революций.
Я так боюсь чего-то не успеть
И – не вернуться,
Забыть, как на неласковой земле
Глотают зимний воздух раздраженный...
Но просыпаюсь поутру в золе –
По птичьему закону.
Душа
Я куплю тебе голубое платье,
Завяжу банты, посажу на полку,
Чтобы ты жила над моей кроватью
Между томом Брюсова и кофемолкой.
Никакого слада с тобою нету:
То грустна, то капризна, то вдруг хохочешь,
А теперь замолчала с утра и не хочешь
Ни платок, ни кольцо с янтарём, ни конфету.
Вот возьму и сдам тебя антиквару:
Может, бледный лик соблазнит кого-то.
А найдёт хозяин изъян в товаре –
Не моя, слава богу, уже забота.
Что ты плачешь, глупая, тише, тише –
Напугала кота, молоко расплескалось...
А она дрожит, прижимаясь ближе:
– Ты взяла бы на ручки,
недолго осталось.
Кукла Инфанты
Без разбору столько душ перелюбила,
Столько маленьких смертей превозмогла,
Что уже не разобрать – что вправду было,
А где выдумка пунктиром пролегла.
Угнездившись в необъятном старом кресле,
Замираю: лоб пылает, пальцы – лёд.
Я пойду за первым встречным – даже если
Поиграет и оставит у ворот.
Я, наверное, такого жду от века,
Чтобы выгравировал внутри кольца:
«Я люблю в тебе живого человека,
Не фарфоровую куклу без лица».
Прогулка
Я поднимаю воротник отцовской тёплой куртки.
Мне холодно, а он привык. Метёт вторые сутки.
Палёным пахнет; что-то жгут за сломанной котельной.
Двадцатый век и снег идут всё больше параллельно.
В такие ночи все равны. Плывёт ковчег Арбата.
Одним предчувствием полны дома в искристой вате
И беспокойные жильцы: до праздников неделя!
Надвинули на лоб венцы обиженные ели.
Фонтан и голубь: Арарат. Я доплыла до дома.
Мне чёрный клён всех больше рад, как дедушка знакомый.
Простого счастья не щадя, приходит косарь-время
И, младшего из нас найдя, целует молча в темя.
Игра
Раскинув руки, падаю назад
В надежде на сугробы и удачу.
Как нестерпимо лезвия горят!
К таким конькам не нужен мир в придачу.
Лови меня, мой друг, лови скорей!
Мне кажется, я падаю полвека.
Не ловкость проверяется в игре,
А вера человека в человека.
Твое лицо – в кругу морозных звёзд.
Не размыкай случайного объятья!
Облиты серебром река и мост
И юбка гимназического платья.
Среди беды ли, снежного дождя
Я удержу, не струшу, не покину,
Когда, иной опоры не найдя,
И ты моим рукам подставишь спину.
Болезнь
Лишь два тёмные глаза на остром лице
Вороватой болезнью оставлены.
Неоткрытых фронтов молодой офицер,
Февралём на излёте израненный!
Ты становишься легче, чем ветер и свет.
Тише рек подо льдами – дыхание.
Я держу тебя крепко. Неправедней нет
Наказания – расстоянием.
На больничной постели, как в белом огне,
Запелёнат нездешними звуками…
Отпусти свою душу на руки ко мне –
Я её до утра побаюкаю.
© Елена Фельдман, 2010–2021.
© 45-я параллель, 2021.