Елена Безрукова

Елена Безрукова

Четвёртое измерение № 20 (584) от 11 июля 2022 года

В краю заколдованных бед

* * *

 

Мама поцеловала, отвела в детский садик:
играй с другими!

А эти другие растеряны, как и ты.
И воспитатель не так моё
                                    произносит имя
Режущим звуком с вышколенной высоты.

Мама, не вижу лица твоего овала,
Но, как луна, оно высветится ввечеру.
Мама, щека, куда ты поцеловала,
Меньше горит на ветру.
 

Бог целовал, с рук отпуская:
живи с другими!
(Шумно и душно в детском его саду.)
Он обещал: "Как день за своротком сгинет,
Так я за тобой приду."

Долго гляжу в окно, в его цвет чернильный.
Ты там смотри, не забудь меня  насовсем!

Твой поцелуй горит на щеке так сильно.
Я не пойму, зачем...

 

* * *

 

Ненастный свет. Прощёная вода.
Я между "навсегда" и "никогда".
Ты между смертью и её повтором.
На реверсе, на вечном колесе
Мы выживаем, кажется, не все.
...Я прилечу к тебе на самом скором –

На световом, – а он так невесом,
Что мне самой останется, как сон,
Не воплощаться, а висеть на грани,

На грани между вечным и живым,
Где Бог в окне смирен и недвижим,

Как подорожник, прикипевший к ране.

 

* * *

 

Мёртвые голуби в дом не стучат.
Спящие пчёлы мёд не приносят.
Мы, вырастающие из девчат
В осень,
Двери откроем листву замести,
Мох пришептать и ворон убаюкать –
Я посчитаю им до десяти –
Ну-ка!

В этом краю заколдованных бед,
Женских, протяжных,
проветренных песен
Нету смертей и прозрения нет,
Хлеб на столе пресен.

Там, на другой половине Земли,
Смертные всадники бьются лучами.
Кажется, были мы вместе вначале,
Ну а потом не смогли...
Ну а потом, наконец, разошлось
Чёрное с белым, и прочие дали.
Как горячо мы других забывали!
Но в забытье не спалось...

Как бы не стать нам обратно людьми,
Чтобы любовь не просилась наружу!
Лёгкая дудочка, пчёл не буди,
Пусть засыхают их лёгкие души.

 

* * *

 

Протяжное сплетение корней,
Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.
Я в бронхи мира вплетена, верней –
Я воздух в их подземных переходах.

Ещё не жизнь, а только кровоток.
Ещё не плод, но музыка над садом.
Услышь, как распускается листок,
Заранее пронизан листопадом!

Скрипиным вздохом, выпавшим из рук,
Замри в огромном небе и не сетуй:
Вот-вот смычок в тебя проденет звук
И понесёт на ниточке по свету.
 

* * *

 

На бельевой верёвке за окном
Спят капли, пропустившие минуту,
Когда зима прошла сквозь этот дом,
А нас не разбудила почему-то.

И в этом сне мы долго не умрём.
Пусть мы не знаем, – мы и так не знали! –
Что происходит в воздухе сыром,
Пугливом, как забытый звук в рояле.

Лишь паучок скребёт у потолка,
Мы часть его пейзажа – ну и что же?
И выпускает спящая рука
Ключи от городка, куда мы вхожи.

И падают они сквозь ветхий пол,
И город исчезает постепенно.
И всё, что в нем томилось до сих пор,
Исчезло и растаяло, как пена.

И только снег очнулся и пошёл,
Сугробами пустыми громыхая.
Прости меня, что нам нехорошо.
Что жизнь длинна, как музыка плохая.
 

* * *

 

В прошлой жизни, ты помнишь, я была воином.
И когда мне башку проломили копьём,
То река из дыры понеслась так упрямо и вольно,
Что собою пробила Великий каньон.

И когда мне потом возвращаться пришлось
в темноту родового припадка,
Прикрывая ладошкой в слепой голове незаросший пролом,
Разве знала она, из советских сестёр повивальная бабка,
Как закрыть
то, во что ей не верилось
в будущем светлом своём.

На младенческой лысой моей голове оставались родимые пятна,
А потом вырастали забвение, волосы, лён.
Но когда я стою на ветру,
то он дует всё время обратно,
Прогоняя коней по хребтам беспокойных времён.

Отражай белый свет, останавливай
в воздухе камень.
Как пружинит земля,  будто вздыбленные стремена.
Через брешь в голове до сих пор
фиолетовый дождь протекает
И сочится по радуге, чтоб не увяла она.
 

* * *

 

Руки в муке измазаны,
В солнце и чешуе.
Лето парит, не сказанное,
В выжженной тишине.

Каплет, как мякоть дынная,
Солнце и плечи жжёт.
И, бесконечно длинная,
Жизнь не торопит счёт.

Ты не спугни, пожалуйста,
Этот слепящий кадр –
Лето, второе августа,
Жаркое, как пожар,

Небо, водой объятое,
Волны, ребячий визг,
Эта вода крылатая
С чайками вместо брызг.

Крылышка стрекозиного
Призрачный божий глаз,
Дай нам для счастья зимнего
То, чего нету в нас. –

Не уготовь из жалости
Вечного лета, нет, –
Выучи благодарности
И отпусти на свет.
 

* * *

 

Доходя до прозрачности,
Воздух находит предел
Состояния, где ни спешить,
Ни теряться не надо.
Ты стоишь в ослепительной точке
Огромного сада:
Это света прибавилось
Или же сад поредел?

Доходя до прозрачности,
Речь опускает на дно
Прошлогоднюю траву,
И камни, и лодку, и остров.
Остаются такие слова,
За которые просто
Полюбить и простить,
Но остаться собой заодно.

И стоит небывалая синь
На земле, на реке.
И летит в измеренье другое
Последняя мошка.
Доходя до прозрачности,
Память оставит немножко.
Чтобы было смешно и свободно
Ходить налегке.

 

* * *

 

Как долго мы болеем, точно снег
Летит вовнутрь, не замечая кожи.
И на углях пугливой нашей дрожи
Он тает в нас и каплет из-под век.

И мы зовём, разинув в небо рты,
Кого-то, чтобы жить бесповоротней.
И в нас ещё так много пустоты.
И снег в неё летит, как в подворотню.

 

* * *

 

Когда я поняла, что не умру –
Вот так, по-детски, от непониманья,
Как тлен растет внутри воспоминанья
И костенеет ночью на ветру,

Когда я поняла, что не умру,
В любви, поскольку в ней
одно бессмертье,
И ты летишь, как весточка в конверте,
Как свет к окошку к самому утру,

Когда я поняла, что не умру
От жара и кровопотока строчек,
О свой неровный спотыкаясь почерк,
Сшивая в строфы разную муру,

Когда я поняла, что не умру
В палате, отрезвляющей от рая,
И где звенит – по ком, не разбирая –
Не колокол, а швабра по ведру,

И со своим бессмертием вдвоём
Когда я поняла – и жизнь зависла, –
Нельзя сказать,
что мир прибавил смысла
В животворящем хаосе своём.

 

* * *

 

Как хорошо быть девушкой из Сибири.
Переселенье, ссылка,
а нам – домой.
У нас запасная жизнь, наши вехи шире,
Нам некогда жить разною ерундой.

Покуда доверие наше едва оттает,
И резко континентальный проснётся взгляд –
Какие-то люди были – и перестали,
Отчаялись, разлюбили, сменили стаи,
Уехали и вернулись уже назад.

А нам возвращаться всегда –
в самый центр мира,
где ось пролегла от космоса до ядра!
А прочее – командировочная квартира,
Непрочная и простудная, как ветра.

Мы сдержаны и тяжелы –
ничего, привычка
Молчать на морозе
бескрайние наши дни.
Сибирь, вековая песня, тоска и притча.
Мы ведьмы твои. Хранительницы твои.

 

* * *

 

Нити светонакаливания.
Сонный Бог изнутри...
Поезда покаяния,
Фонари, фонари...

Ночь высокая, целая,
Даже целая мгла.
Я так много не сделала
Для тебя, а могла ...

Мы так много растратили
Слов, и жизней, и бед.
Я как будто сестра тебе,
А как будто и нет...

Как учиться прощению
И не жить правотой,
Раз имеет значение
Только свет пролитой?

Только вещая вкрадчивость.
Только боль про тебя.
Только взгляд – оборачиваясь.
Только жест – уходя...

 

* * *

 

Пролетая над жизнью,
успей рассмотреть,
Как она уязвима.
Ты-то думал, что самое главное – смерть,
Будто ей, словно ластиком,
можно стереть
Всё, что живо и зримо.

Ты-то думал, что главное – то, что грубей.
Проигравшись вчистую
В ненадёжной игре меж идей и рублей,
Ты как будто в беспечных стрелял голубей,
В их ненужность пустую.

Но от слабых людей станут сильными те,
Кто в защиту им призван. –
Так с ребенком в опасной бредя темноте,
Ты бесстрашен, как призрак. –

Ты несёшь мотылька в нерушимом огне,
Будто всадник бессмертный на вещем коне,
Потому что любовь – одержимость.

Потому что я верила в то, чего нет:
В невесомую жизнь и спасательный свет.
И скажи мне, что я не ошиблась...
 

* * *

 

Хорошо
гореть
бессонницей молодой,
Когда понял всё, 
не вопрошая дважды.
Боже, я не могу
напиться твоей водой.
После крови твоей
вода не сбивает жажды.

Хорошо
притихшей скрипкой
дышать в чехле
за твоим плечом,
от жизни тебя врачуя.
Боже, я не могу
вкусить твой горючий хлеб.
После плоти твоей
я вкуса его не чую.

Хорошо
в прихожей тёмной
на ржавый гвоздь,
чтобы болью в лоб
убить и цвета, и звуки.
Боже, я твоих слов
больше не слышу сквозь.
Только руки твои
слышу я,
только руки...
 

* * *

 

Молоком горьковатое слово запить,
Чтобы вдох был по-прежнему светел.
Глубина, на которой нельзя разлюбить,
Всё прощает, заметил?

Через медленный сад, где гудит чернозём,
А листва говорит еле слышно,
Мы идём, будто мы никогда не умрём,
Собирать перезрелую вишню.

Что делить нам с тобою на этой Земле?
Нам и так-то по темечку било:
Не остаться в гордыне, в обиде, во зле.
А иначе – зачем это было?...