Елена Асенчик

Елена Асенчик

Четвёртое измерение № 25 (85) от 1 сентября 2008 года

Карточный домик


* * *

 

До сумерек – лишь несколько минут,

и снова птицы облаком кудлатым

остатки дня на крыльях унесут

туда, где небо ранено закатом...

Шкатулка снов закрыта на «сезам».

Да к чёрту! В ночь-обрыв лечу, не веря

твоим улыбкам, собственным слезам –

всей той странице прошлого, что пере-

листнула, ни строки не изменив...

 

Ну вот, опять я – в образности тропов...

Какой «обрыв»?! - типичный нервный срыв,

а может, бунт каких-нибудь микробов,

то бишь болезнь... Ату её, ату!

Пойду-ка съем таблетку аспирина,

а то жую какую-то мечту,

реальный мир бессовестно отринув!

Горячий душ. Потом – горячий чай

с гречишным мёдом. Или нет – с бальзамом:

прощай, простуда! И хандра, прощай:

пойду взгляну в лицо телепрограммам;

в уютности диванного нутра

боевичком каким-нибудь помаюсь.

И – крепкий сон. До самого утра.

 

Но это будет не моя реальность...

 

* * *

Ну как же мне теперь называться взрослою

(не много значит, что детские мерки жмут!),

когда так явно заполнено небо звёздами,

и я под ними – невидимый лилипут...

Вот было же время: задумайся и – нанизывай

слова на нити мыслей: святые дни.

А нынче период не то чтобы очень низменный,

но слишком уж прозаический, чёрт возьми!..

Заполненный суетливо делами малыми

да знойным маревом: лишнего не дыши...

Как будто его очерчивали лекалами

по старым меркам меняющейся души...

Дни наступают завтраками и завтрами,

лелеют когда молитву, когда грешок.

А ночи к осени делаются внезапными,

и мне в них спится, правда, не хорошо.

И мне молчится – яростно, до испарины,

до тонкой грани: чуть-чуть – и порвётся нить...

До тех стихов, которые не исправлены

пока никем из умеющих говорить...

 

* * *

 

Я всё придумала сама,

И вы, друзья, не виноваты,

что время выдало сполна

моих фантазий результаты.

Как много в мире дивных мест!

Но я себя лишила места,

создав отчаянный подтекст

несуществующего текста.

В сюжет вписаться и не тщусь:

виной придавливает плечи...

 

Я миру верить научусь,

когда за все долги отвечу.


Карточный домик


И было у отца три сына:

двое умных, а третий дурак

 

Грешных, спаси нас, Господи, сохрани!

Бездна за краем остро щекочет нервы.

Время колодой карт разбросало дни:

поровну всем, но кто-то закончит первым.

Кто-то везучий (к такому и карты льнут

только высокой масти да всё по паре)?

Или кому натурою – ловкость рук,

если другая удача – увы – в опале?

Или азартный, всецело вошедший в раж –

тот, что ни мига сомнениям не оставил?..

Вся наша жизнь – не более чем мираж,

карточный домик с глухим лабиринтом правил.

Много ли значат – козыри на руках

в этой никем не познанной круговерти?

 

Тот, кто остался якобы в дураках,

чаще всего выигрывает у смерти.


На целую вечность

 

1.

 

Скрыла тучами зима

звёзды.

До Христова Рождества –

постно...

Мир заснеженный белёс,

пресен...

мне же хочется – до слёз! –

песен.

«Замолчавшее» перо –

плата?

Но, сменив на серебро

злато –

солнца свет на озорной

вечер,

наколдую нам с тобой

встречу,

где, коснувшись неги уст

(устья),

в душу тёплою вольюсь

грустью;

разомкну твои уста

страстью,

потому что нет поста –

счастью.

 

2.


Ты в тело входишь, как в собор

молитвой входит прихожанин,

где осторожно, словно вор,

за витражами многогранен

и осуждён извечно, мир

струится гибкими лучами...

Ты, уходящая ночами

отсюда – в сумрачный эфир

(легко минуя шесть небес,

в своё заветное – седьмое),

рождаешь смутный интерес –

земным проверить неземное.

А возвратившись, не спеша

обрывки снов сплетаешь в ересь...

 

Но как же мы с тобою спелись,

моя мятежная душа...

 

3.

 

Ещё от горя в горле ком,

а я угадываю звёзды

над туч мохнатым потолком.

 

Так неожиданным мазком

бывает новый мир воссоздан

(слияньем тысячи примет,

себя не вписывая в драму –

случайно выплеснут сюжет

за позолоченную раму):

в морозный воздух – дым из труб

исторгнут: печи «надышали».

 

И вьётся, тёплое, у губ

моих дыханье...

Не душа ли?..

 

4.


Вчера ещё грусть меня –

в молчании уличила,

но как же в смятенье я

вдруг стала красноречива!

 

Душа от рутины – прочь

спешит, презирая даты,

в ту – выдуманную – ночь,

в тот нежный момент, когда ты

 

закроешь (ох, неспроста

любовь называют драмой)

своими – мои уста:

я стану безмолвной самой

 

на целую вечность –

миг…


Стрела


Вся жизнь – преддверие разлук

того, что нам казалось целым...

 

Судьба натягивает лук,

в него закладывая стрелы,

и, словно мастер, не спешит

лишить творение опеки.

Как подошли! Как хороши!

И вместе – думали – навеки...

Головку положив на грудь

слегка взволнованного лука,

стрела ещё не знает: суть

соединения – разлука.

 

* * *

 

Всё это было: город чужой, но милый,

Душное лето, высохшее до пыли.

Помню, какую бурю в душе носила,

как по ночам рыдала, теряя силы,

а по утрам опять надевала крылья.

Всё подчинялось логике катастрофы;

всё никогда и не было бы иначе.

Ночью дневную боль изливала в строфы,

а поутру, нутро обжигая кофе,

нежной улыбкой приманивала удачу.

Долго хранила письма твои – в коробке,

спрятанной – лишь бы дальше – в потёмках хлама.

Счастье? Конечно, выдалось! Но коротким.

И ненадёжным. Даже каким-то робким:

я от него, убогенького, устала.

Мне-то хотелось – бешеного, ознобом,

или пожаром, или девятым валом:

детская вера в то, что сюжет основан

нашей любви – не разлукой, а чем-то новым,

чем-то особенным, ранее небывалым...

Время шепнуло: меняются только даты!

Всё остальное миру известно столь же,

как и гадалке, раскидывающей карты...

 

Господи, я ничего не боюсь, пока Ты

веришь в меня, даже если – никто больше…

 

* * *

 

Мысли прозой, казалось, проще:

говори себе, говори.

Меньше ритма, компактней площадь

(ничего себе алгоритм?!)

Проговаривай, примиряясь,

сочетание «быт и я»,

в пышный куст превращая завязь

немудрёного бытия...

«У меня всё отлично!» – тренинг,

«Кроме...» – дальше идёт сюжет,

тот, что выпестовало время

на невидимом рубеже;

просчитало немало партий,

лучший вычислив вариант,

но опять я смешала карты,

и штрафной потянула фант:

то грущу, то болею, ноя;

и кошмарные вижу сны.

Всё, конечно, пройдёт: весною

нет спасения от весны!

Отсвирепствовали морозы,

март капелью красноречив.

Вот и я выдаю (не прозой!)

бесполезный речитатив.

Запереть бы сундук наитий,

ключ на радости променяв...

Если ищете вы событий,

то найдёте. Не у меня.

Не в стихах.

Словно спящий улей,

жизнь рассвета смиренно ждёт.

 

Счастье – вечное «накануне»,

а событья – уже не в счёт.

 

* * *

 

Вкусней чем любовь

отравленный кофе.

Владимир Бродский

«Мистерия-буфф»

Гуща тумана к стёклам окна прилипла;

тени рассыпаны, словно конструктор «Lego».

Осень бредёт по городу, дышит хрипло,

кутает плечи – ветром, а ноги – снегом.

Холодно. Снова холодно. И тоскливо.

Столик в кафе сегодня – ковчегом Ноя,

точкой опоры – и время течёт мимо,

на поворотах, как ветер в трубе, воя.

Знаешь, а я согреться хочу всё меньше;

даже стихи – с метелями притерпелись.

Счастье? – напраслина: взбалмошно, сумасшедше –

не выходя из комы, впадает в ересь.

Беды похлеще умеют слагать строфы,

ставя автограф морщинами в междубровье...

 

Чувствуешь горечь? – опять отравили кофе.

Кто этот яд умудрился назвать любовью?

 

* * *

 

Лето закончилось. Круг разорван. Ночь просочилась в окна.

Сердцу наскучил обычный ритм: выпрыгнуть норовит.

Рыжий фонарь посреди газона в сумерки светом воткнут:

ночь для него – это тьма снаружи, а для неё – внутри.

 

Руки повсюду находят дело, мысли находят память,

полную боли, и прячь не прячь её – отзвуки налицо.

Так, без кольца показался голым ей безымянный палец

правой руки, и кричащим – левой, если надеть кольцо.

 

Фотоальбомы ласкает взглядом: призрачный мир подобий,

ставший реальней, чем всё, что рядом: зрячесть любви и снов.

Целые числа давно в опале: время слагает дроби,

словно осколки совместных дат – прежних её основ.

 

Господи, есть ли на свете солнце, что золотисто тронет

бледные будни её событий, нервный её покой?!.

Ей не хватает одной-единственной линии на ладони –

той, что была – на двоих – судьбою: он её взял с собой...

 

* * *

 

Впасть не в отчаянье – в стихи,

как только ночь права предъявит

на мир, внося в разряд стихий

сон, омывающий от яви.

Забыться. Впрочем, не дано:

дурные мысли всюду вхожи,

особенно – когда темно,

когда мурашками по коже

картины виденного днём.

Я от тоски спасаюсь чаем...

Согреться. Думать об одном –

что этот мир необычаен;

что всё на свете по плечу

тому, кто не страшится ноши

(так жертва верит палачу

в слепой агонии: «А может..?»)

А может, всё - черновики

ещё не высказанных истин?

...Мост у задумчивой реки

моими помыслами выстлан.

Бежать от этого моста,

не зная, дальше делать – что мне?

(мои глаголы неспроста

все в НЕопределённой форме).

 

Но мир в уставшие мехи

души вдохнёт беспечность дали,

где суждено моей печали

впасть не в отчаянье –

в стихи.

 

© Елена Асенчик, 2005–2008.
©45-я параллель, 2008.