За тобой на двадцать пятый…
«… А Я говорю вам: не противься злому.
Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…»
– Матфей, 5:38–39
За тобой на двадцать пятый.
Да, без лифта. Да, бегом.
Сверху вижу крыш покатых
Полусферы за углом.
Красный град, каменьев стоны –
Кровь за кровь – таков урок.
Я ж за принцип талиона
На манер христианских щёк.
Дно без дна – дом небоскрёбный.
Здесь вдвоём, глаза в глаза.
От нагрузки аэробной
Расползается слеза.
– Ты зачем?!
– С тобой, любимый.
– Не нужна.
– Да наплевать.
Данный принцип справедливый –
Не противлюсь умирать.
Видишь – слева крыш покатых
Полусферы за углом?
Всех прости. Пойдём «до хаты»,
А покаешься – потом.
Чужой муж
Истерил диван продавленный,
Тихо плакало бельё.
Лез в окно туман подавленный.
А под окнами быльё
Попримято то ли стопами,
То ли вытоптано в прах
Ввечеру чужими ботами.
Если сеется, то страх,
А не радость. Одержимая...
Но боится Божий суд.
«Ох, ты, матушка родимая,
Появилася бы тут,
Поддержала или двинула
По затылку – тот же срам».
На могилке зреет примула
Колокольцами на храм.
Нет ни чести, ни бесчестия.
Совесть будится к утру.
Ближе к ночи та же бестия
Подбирается к нутру.
Семейная диалектика
Он сказал: «Листва уныла –
Мокнет тряпкой вдоль забора».
Он сказал: «Тоской накрыла
Любопытная Пандора».
Я ответила: «Едва ли.
Ты страдал тоской и прежде.
Мы в движенье по спирали
Мы идём к своей надежде..!»
Согласился: «Да, возможно.
Я в развитии спиральном
От религии к безбожью
В поглощении спектральном».
Я ответила: «Быть может
Просто осень? Солнца мало?
Всё, поверь, не так уж сложно».
И... его поцеловала.
Непогода в доме
Бил ветер ивами в забор,
Стучал неистово-тоскливо.
Ему под стать сосновый бор
Скрипел над пропастью залива.
И тот буянил и хандрил,
Бросался волнами на берег.
Скажи, откуда взять мне сил,
Чтоб избежать слепых истерик?!
И весь надрывный этот шум,
Штормов природную немалость,
В разлуке годы, тяжесть дум –
Терпеть всё это мне досталось...
День субботний
День субботний. Странный день.
Будто сон анабиозный.
Он спокойно-неморозный.
Не отбрасывает тень.
Да... суббота – странный день.
И, казалось б, несерьёзный.
День субботний. Дремлет дом.
В полутьме горят экраны:
Будоражит кризис страны,
Терроризм, война кругом.
Но... суббота. Дремлет дом.
Мир зализывает раны.
Не встречу по уму…
Не встречу я, пожалуй, по уму –
Самой бы знать, где ум, а где безумство.
Быть может, заглянула бы в суму
С надеждой на простое вольнодумство.
Такое, чтоб ни скептика словарь,
И вовсе не наивность легковера,
И чтобы и не жертва, не бунтарь,
Но некая вещественная мера.
Даёшь опроверженье? Не грешно.
Смакуешь оправданье с новым толком?
Философу любому хорошо
Известно то, что истина в иголке –
Сшивает бытовые лоскутки
Волшебной нитью логики.
Отрада? –
Хотелось бы мне верить... вопреки,
Что логика, воистину, есть правда.
Он думал о ней
Он думал о ней постоянно.
Он именем бредил её.
Любил безрассудно и пьяно...
И пахло лавандой бельё.
Он думал о ней ежечасно,
Из офиса часто звонил,
Чуть-чуть ревновал, но напрасно.
Не жаль было денег и сил.
Он думал о ней ежедневно
И десять супружеских лет.
И эта забота, наверно,
Спасала от горя и бед.
Он думал о ней раз в неделю.
Из командировок возил
Ей вещи. И после борделя
Отчётливо помнил: любил.
Он думал о ней... в магазине
И если горит на плите.
Он спал на диване в гостиной,
А в спальне она – на тахте.
Он думал о ней лишь в аптеке...
И стал забывать как зовут,
Уже миновало полвека,
И вечный мерещился суд...
Вздыхал он, заплаканно-пьяный:
– Как пахнет лавандой бельё!..
Он думал о ней постоянно
Ещё десять лет без неё...
Утренняя прогулка
Лапа моя, лапа.
Носа моя, носа...
Р. Рождественский
Сизым утром
Тротуарным бродом,
Тяжко, нудно,
С пёсом беспородным
Вдоль заборов
В тёмном переулке,
Мимо стонов
Утренней побудки.
Тут чихает
Дед на табурете,
Там читают
Новости в инете,
Здесь косички
Заплетают дочке,
Вот наличку
Спрятали в чулочке...
Дааа! Начало
Утра у народа...
Что печален,
Пёс мой беспородный?
Нет подружки?
Столбиков хватило?
Нос мой, ушки...
Были б только силы...
Лапы, ноги
Ходят еле-еле.
Нам, треногим,
Хватит впечатлений!
Кошачий март
Мой сосед угрюмый трагик.
Впору нам дружить до лета.
Март пришёл – погодный странник:
Ни припева, ни куплета.
Крайне скуп глазок на дверце.
Как назло, дрожат колени,
Шаг от сердца и до сердца –
Между маршами ступени.
И про то лишь кошки плачут.
А коты, что понаглее,
Каждой ночью, не иначе,
По подвальным галереям
Пробираются к невестам
И стихи читают смело.
Что ж ты, милый, не повеса?
Я бы многое посмела...
© Екатерина Журавлёва, 2017–2018.
© 45-я параллель, 2019.