* * *
здравствуй, Иуда
да нет, разумеется, не обиделся. всё в порядке,
ведь кто старое помянёт – тому глаз вон
я нормально. и, вроде, неплохо ребятки
иногда подают идеи, помнят древнюю Иудею,
ездят кушать в кафе «Хеврон»
если хочешь кого-то из нас увидеть –
прежних твоих приятелей и приятельниц
в новой их свят-апостольской красоте
заходи в любой день,
кроме пятницы, страстной пятницы
в это время мы на кресте
кусто
я утащу тебя на своё русалочье дно где слова больше не нужны
мы поселимся в батискафе гуру по имени жак ив кусто
там познаешь мой сокровенный страх увидеть тёмную сторону у луны
проснуться в городе где нет катастроф переспать с женщиной лет за сто
мы умрём в один день – так сказал мой знакомый гарсон
обслуживающий кальмаров на затонувших пароходах
а ещё он сказал что ты спрятал в карман нелегальный миелофон
он уже барахлит – вот что сделала с ним вода
представляешь мурены мне чешут что ты приплывёшь к любой
кто мормышкой покормит со скользкой как линь руки
вот дурёхи мурены. ты мой психотропный морской ковбой
никому не отдам эти сладкие плавники
а тут ещё феодал кусто поучает что время идёт метать супер-икру
так бы осенью сделал в своём эскимосском иглу
любой счастливый осётр
я ему говорю перестань жак ты умер ты мёртв мёртв мёртв
ты сел на рыбу-иглу
* * *
я узнала секрет, мой друг.
расскажу его всем подряд.
больше всего о любви говорят нелюбимые
больше всего говорят
больше всего церквей там, где в людях нет святости
раздают презервативы на улице тем, у кого нет секса
а как громко смеются те, кому чёрствы простые радости,
кто не может найти себе места
а вот и я, человек с двумя высшими незаконченными
тремя невыученными иностранными языками,
обезврежена, раскурочена, обесточена,
но размахиваю руками, чтобы ты
меня видел, мой друг с вертолётов и вездеходов
несмотря на засилье ветров и вьюг, на непруху и непогоду
и ни слова любви тебе, друг. ни в одном и е-мейле. мнимых –
никаких изречений сердечных и точек в ряд.
ведь я знаю, что больше всего о любви говорят нелюбимые
больше всего говорят
* * *
у таких как ты всегда рыльце в пуху, в облаках голова
руки по швам и глазища так пристально-пристально голубят
только нежные ткани ценишь – легких девочек в кружевах
а что я… а куда мне там до тебя
у таких как ты всегда есть темечко, родничок
жены-дети на полупальцах – дрессированная семья
венский кофе без пенки – чтоб не слишком уж горячо
а я… да куда там я
да куда же там мне до тебя до упрямых высоких лбов
ветер волос ерошит и платье совсем велико – кАк мир
в бардаках, в сквозняках, в вечных траблах моя любовь
в плену у съемных квартир
у таких как ты ключ не подходит к замку, а замок – к ключу
такие как ты спешат, хоть и не к кому им спешить
не удивлюсь если вместо люблю скажешь я за вас заплачу
не смеши.
дека-данс
спишь не с теми с кем хочешь и даже не с теми с кем можешь
шепчешь девам-дикаркам на ухо павших героев мифы
ты – оноре де бальзак, но где шагреневая у тебя кожа
ты – поэт-футурист, но где твои гениальные рифмы?
ты можешь быть тем, чье имя найдут между строк в Новом Завете
ты можешь стать и родным лжецом и нестерпимой обузой
но если ты сам караваджо, то почему не рисуешь портреты?
где твоя лира, ангел? где твои блюзы, блюзмен?
и пускай у тебя нет платинового альбома, тяжелый рокер
железный кузнец, не сковавший еще ни одной подковы
я верю в тебя и ни в кого больше. так верят только пророкам
и докторам, дающим надежду на новый приток крови
цена
прошло сто два полка. но ты держался
в тебя стреляли градом. ты держался
тебя никак не взять на дурака
все уезжали к морю. ты остался
все улетали к небу, ты остался
в конце концов сдержал сто два полка
тебя ругали матом ты мужался
тебя пахали трактором мужался
ломали – говорил я не из тех
смотрели страшным взглядом не боялся
рычали диким тигром не боялся
и с чаем грыз в прикуску едкий смех
и жгли тебя огнями – был спокоен
водою заливали был спокоен
и никогда не прикрывал рукой оскал
и вдруг заметил на щеке былинку
коварную внезапную былинку
противную занятную заразу
колени подкосились как-то сразу
и ты упал.
* * *
и челки уже нестерпимо редки, и джаггер в наушник сипит негромко
Че обесценился, выдохся как легенда. где-то просыпался твой молодецкий пыл
незаметно для всех засучив рукава, ты сметаешь в совок обломки
всего, чем ты раньше был
а хозяева жизни тебе говорят о прошлом, учат тебя быть жестоким
никого не жалеть, не сворачивать с выбранного пути
тебе нечего возразить: ты влюблен в легкость бабочки,
в солнце, спешащее к нам с востока
остальное тебе претит
и в полудреме мечтаешь: положен конец совещаниям-завещаниям
и ты снова пацан в тертых джинсах – бежишь домой за вещами
их совсем ничего. пара удочек, кепка.
в подъезде ребята
родные, знакомые, дворовые –
вместо скучных коллег с их словами – приемами болевыми
ржавый велосипед прозябающий в сальной гаражной чаще
воскресает.
и ты такой юный, такой по-наивному настоящий
мальчишки, похожие на тебя, уступают места в трамваях
а в машинах – не выживают
расстегни наконец пиджак. лето в самом разгаре.
как славно совпался случай
не внимай напущениям тех, кто считает себя всех лучше
кто считает себя всех любезней, слащавей, выше
кто спит крепче и даже ровнее дышит
как же страшно, должно быть, тебе безо всякой карты и компаса
каждый день рассекать город взрослых, лелеющих свои комплексы
* * *
если уж милая что-то пьешь то изволь допивать, изволь
если к морю тогда не забудь собрать мидии до прибоя
говоришь, уважаешь закуски, ликеры, нарезанный карамболь
но что ты знаешь о честности перед самой собой?
обожаешь воздвиженку, водку и тюркские грубые имена
на айпод заливаешь нью-ейдж, раскрашиваешь фракталы
до утра лихорадишь. бессовестна и больна
и что ты врешь поездам как ты ждешь меня на вокзале
если уж милая что-нибудь куришь то набивай с лихвой
и любая музейная дверь распахнется без всякого там ключа
я не вспылю – разденусь, всю ночь проведу с тобой
но что ты знаешь о том, как тебе обо мне скучать
* * *
вот он, небойша, который без спросу приходит ко мне ночами –
начало любого конца и конец начала
клекот неулетевший птицы, скольжение локтя по еще довоенным перилам.
это идет небойша – кому только говорила
немного отпит и кленовый сироп и водицей разбавленный кофе – подарок другой державы.
и небойша стоит на пороге. встречай и жалуй.
с портмоне из созвездий, с глазами, кефиром и ряженкой с вечера налитыми.
в похоронке небойши неверно расставлены запятые
небойша раскладывает патроны по плошкам,
китайским фарфоровым блюдцам, исследует книги в нише.
небойша читает коэльо
небойша плюет на ницше
небойша в боснийской наплечной сумке находит начес на свитер.
небойша теперь хохмач, литератор, хипстер
небойша становится популярен среди подростков,
его узнают, как когда-то кобейна, чуть раньше – цоя
небойша, ты много знаешь, ты много видел, скажи мне, кто я.
дочь темных подъездов, племянница брашова, гордость польши?
– земля под босыми ногами в тылу небойши.
* * *
снова бросаешь мне под ноги астры, снова хвалишь свое совершенство
снова в аптеке горчичник и пластырь, снова соборы – Василий Блаженный
снова подъезды, бандиты, засосы, крапленые карты, сургуч, передряги
растянутый свитер, потертые кроссы, все важное снова на чайной бумаге
в тетрадную клетку, в линейку, в заплатку. и снова заминки, и снова закладки
и снова вокзал, ожидание, поезд. и в снег по колено, и в воду по пояс
и снова за руки годами не взяться. и снова молебны, форзацы, абзацы
и шквалы молчания, и литры бульона. простуды уборщицы, смерть почтальона
усталость, паласы, палацы, матрасы. какая там совесть, какой еще статус
не хочешь уйти и боишься остаться
* * *
первая ласковая любовь случилась в дубровнике. вот представь
узкобедрая маленькая француженка стриженная под мальчика. танцы
на столе до упаду. пивные разводы. он читает меню с листа
для нее. и хорватия просится в лоно франции
первая раскатистая любовь случилась под бостоном. бывший раб
разведенка-француженка с фамилией заканчивающейся на –ич
в бычью шею вцепилась зубами. и осталась бы в этом клоповнике до утра
если бы не истекшая виза и страх перед пограничниками
первая настоящая любовь случилась у нее непосредственно в мулен-руж
пожилой галисиец цыган-полукровка лет двадцать не видевший дом и мать
приписав я люблю вас к обложке подкинул в гримерку «прощай, оружие»
ей, неграмотной. впрочем, а знал ли он? мог он знать?
* * *
корабли улетели в печали. в печати – письма. в бумагу – семга
патриотов подвозят на катафалках, патриархов – на лимузинах
каждый вечер целуешь мне бедра – целуешь корсет в тесемках
как хорошо. мы с тобой пережили зиму
никогда не хватает денег на билетики и жвачки
банкомат выдает купюры по соткам. беспечный климат
на реке по старинке стирают прачки под звездами мокнут крачки
как хорошо. мы с тобой пережили зиму.
на балконе пахнет талой водой и вчерашним снегом
кошачьей мочей в подъезде. соседи невыносимы
из кино узнаю что фрида была никем без ее диего
как хорошо. мы с тобой пережили зиму
завтрашний поезд утащит нас прочь из этой берлоги. сонно.
ждет блестящий лас-вегас, брно, каракас. ждет лима.
я ныряю в твой запах. ты кажешься мне бездонным.
как хорошо. мы с тобой
пережили
зиму
* * *
первый раз оказался сильным, когда никто его не просил
вынул себя из петли и руки не дал об угли обжечь
вспомнил манку из детства, в жару – абрикосы, а в самый мороз – кизил
и тарани с базара – костлявая соль да желчь
первый раз оказался взрослым когда никто не хотел, чтобы он взрослел
собрал чемоданы вылез из всех не своих домов арендованных им квартир
представлял в голове войну, перекрестный допрос, приговор, расстрел
смачно плюнул под лавку, спросил продавца в бакалее а где тут ближайший тир
первый раз оказался смелым, когда ни к чему совершенно было смелеть ему
застегнулся под самое горло, купил себе лыжный костюм, промокаемый анорак
вечерами шатался по улицам прятал волосы в локти тонул в сигаретном дыму
как-то раз даже в театр и в ложе дождаться не мог бутерброд, антракт
первый раз распланировал время когда ежедневник в цене наконец упал – тем лучше
первый раз купил галстук когда стало пошлым на галстуки тратить шелк
первый раз она закрыла двери на самый хитрый замок и спрятала где-то ключик
первый раз он сказал открывай, я твой. я к тебе пришел.
* * *
мэри пожалуйста не забирай у меня билет
не отменяй мои самолеты и коньяки
у тебя есть зимний пушистый плед
а от меня одни сквозняки
я вернусь к апрелю и мы выпьем ром
и я спою тебе как пират
о лихе – оно обернется добром
о чудо-горе арарат
мэри я прошу чтобы ни одной слезы
ни одной – ты пообещай
я привезу тебе в банке чуть-чуть грозы
и таинственный корень в чай
мэри я плохо воспринимаю на глаз
тяжесть прощальных лиц
мэри я бросил уже столько пьявок и метастаз
столько упрямых ослиц
у них каждое очередное «люблю» –
словно сказочка без начала
поэтому мэри когда я это говорю –
я хочу, чтобы ты молчала
* * *
до времени спиц и шарфов и высокого воротника
осталось всего чуть-чуть. может быть, час с небольшим
я умею спасать от себя, от портвейна, от сквозняка
от не взятых людьми вершин. реже – от сдутых шин
а ты – на досадное зло. так бесконечно хорош
и не просишь тебя спасать – кем-то выкормлен еще до…
не идешь на осенний зов, на весенний азот не идешь
каждый вечер я жду в кафе. апельсиновый сок со льдом
приносит мальчик-бармен. другим напиткам – отказ
неудобный я компаньон, не напиться – скрестив ножи.
не отведать бездумный секс. не сгубить поволоку глаз
до времени спиц и шарфов. до времени птиц и крестов
всего один час с небольшим. куда ты опять спешишь?
* * *
утро начнется с двух пшиков баленсиага. дорога в светлое завтра
перекрыта из-за ремонта на целое лето. конец цитаты
если ты помнишь я не из той европы, где гренки едят на завтрак
я не люблю прошутто не признаю фритатты
мне до сих пор страшновато теряться в разверстой пасти
капитолиев, форумов, арок и колизеев
звать закуски на новый манер: мне пожалуйста, антипасти.
и я ношу эмигрантские платья – приманки для ротозеев
и все что я могу рассказать о моей европе – ее принято звать восточной
до небес здесь возносят культурный львов и ругают киев
удивительно: время течет иначе – страшнее, дольше. я знаю точно:
мы уснем на подоле, проснемся совсем другими.
тебе никогда не понять ни меня, ни мою европу. я пропитана ей как пончик
спина еще помнит надежные верхние боковые любых плацкартов
и не скрыть ни одной туникой, ни спрятать под ламовым мягким пончо
шрамы-родинки городов той другой европы. ее не найти на карте.
* * *
каким было бы бесконечным счастьем по утрам делить с тобой кашу и разговоры
предлагать тебе лучший кусок в тарелке последнюю ложку хлопьев глоток кефира
охранять с тобой город от воеводы, от невиновных – тюрьмы, пустую суму – от вора
ты – мой горячий завтрак, английский полдник, густая подлива, поданная к гарниру
каким было бы бесконечным счастьем припрятать для тебя под подолом
горсть самых острых индийских специй и пончики с яблочным настроением
все забыть для тебя: имена и числа, существительные, правильные глаголы
и неправильные глаголы и личные местоимения
оставить в памяти только мастику, сироп кленовый, аптечный экстракт женьшеня
комбинации хлеба и соли, масла и рыбы, изобилия чувства и чувственной голодовки
радость нового дня, и внезапно имбирное, пряное, слегка даже пьяное жжение
поцелуев под зимним нечаянным солнцем на каждой автобусной остановке
© Екатерина Янишевская, 2012–2014.
© 45-я параллель, 2014.