* * *
Над Петропавловскою крепостью – дымок,
Пришедший полдень разрывает воздух,
И каждый, кто решил, что одинок,
Услышав выстрел, разрешает отдых
Тоске, овеян пылью золотой
Дня, вечного, пока есть дым и камень,
Пока Нева вздыхает за спиной,
Пока горит, путь указуя, пламень
В твоём ручном и дивном фонаре,
И ты стоишь с ним на моём пороге,
Пока земля согрета в янтаре
Его дыхания, не взятого тревогой,
А полного надежды и любви.
Но бабочки хрустят вокруг крылами,
Как смерть. Ты просыпаешься в крови.
Забвения и плачешь именами.
* * *
уходишь на дно, не успев допеть,
пузырями надутые рукава,
больше тебе не ждать, терпеть,
перестилать кровать,
больше не нужно во тьме освещать окно
бледной свечою – треснувшее стекло –
жадная память твоя – густое вино,
раздавленный виноград.
нежность моя, это уже не ты,
тёмные занавеси колеблются на ветру.
время сотрёт не тебя – только твои черты,
как ласточку на лету.
* * *
Ты умираешь, точнее, просто перестаёшь звать
Акробаток, спускающихся вниз на атласных шнурах,
Беленьких девочек в газовых платьях сна,
Разбивающих ананасные кольца льда.
Они висят над тобой, раскачиваются, дрожат,
Хрустальные шарики небесных люстр,
Они улыбаются, глядят без чувств,
И невидимые зрители вместе с тобой в темноте глядят
На эти балетные туфельки с вощёным носком,
Юбки, крутящиеся, как серсо,
Круглые рты – нежные буквы «о»,
Растягивающие твою жизнь, как аккордеон,
Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, имена легче, чем беличий мех,
И ты замираешь, прислушиваешься, сам вытягиваешься вверх,
Вытаскиваешь белые ленты из их волос,
Опустошённый, как коробка из-под папирос.
* * *
Ночной веранды тонущий кораблик
Пока живёт. И, вглядываясь в злую темноту,
Она повыше лампу подымает,
И осень замирает на лету.
И в глубине израненного сада
Складные лапки всех жуков и жаб
Блестят, как ножницы, как звёздные заплатки
На времени, глухом, как чёрный драп.
О, шелест ласточек с намокшим опереньем,
О, сладкий запах керосина и разбухших рам,
Застывших в водяном оцепененье,
О, голая трава, напополам
Распластанная, будто рыба
На кухонном бесчувственном столе,
Отчаянье поваренною книгой
Раскрыто, но записано нигде.
К тебе твои любимые вернутся,
Но не твои, поэтому – твои.
Ты думаешь – они не отзовутся,
Но имени не нужно для любви.
* * *
Елене Сунцовой
Летя дворами и домами,
Ломаясь в свете фонарей,
Снег со спины казался нами,
Невинно пьющими эрл-грей;
Мигание жужжащей лампы
В смешном фонарном колпаке
(Его придумали мы сами),
Ладонь на глохнущем стекле,
Как маленький неспящий город
На карте призрачной страны –
Невыносимее любови,
Пятиконечнее звезды.
Елена
Елене Баянгуловой
1.
знаешь, Елена, время нас не щадит,
только деревья в саду становятся выше,
только осеннего света тугой накрахмаленный бинт
местность лишает деталей, про это напишешь
то, что запомнишь, то есть лишь то, что поймёшь:
красная душная ткань, застеклённые двери
и снегопад, стоящий в дверях, точно дождь,
и обнимающий край постели,
как обнимают того, кто ушёл,
жалким лицом потерянно зарываясь
в жёсткие юбки простынь, ещё сохранивших живое тепло,
нет, не прощаясь, а просто прощая.
ты закрываешь окно, садишься за стол,
переставляя бессмысленно вазу пустую,
тело твоё, точно древесный ствол,
вниз прорастает корнями, и воздух, недвижим, по груди
к ночи сгущается в тёмную воду, ты тонешь в ней,
внутрь, в потускневшие окна глядят олени
или их тени, не знаю, уже никого нет,
и прощанье встаёт само перед тобой на колени –
ты не плачь, ты не плачь, всё пройдёт,
повторяю в который раз откуда-то сбоку,
и последнее яблоко вверх подкидывает восход,
самому далёкому облаку – за щёку.
2.
Елена, не оборачивайся, подожди, постой –
лицо не точнее голоса, как не точней воды
зачерпывающая её ладонь,
не оставляющая на воде следы.
тебя подводят только мои слова –
овеществлённая тяжесть, заключённый в стекло дым,
прости, Елена, только эта вода
нас обнимает со всех сторон, как сады
обнимают восставшее ото сна
существо – не мужчина, не женщина – то,
что готово стать и тем, и иным,
простым и прозрачным, как облако или цветок,
пока не вырастет на дереве змей,
пока раскрашенные игрушечные плоды
не станут свисать с круглых ветвей,
пока рассказываешь мне ты,
не оборачиваясь, как всё могло бы быть,
раздвигая ветви руками, голосом – темноту.
я уже почти не вижу тебя, прошу, постой,
я иду за тобой, я просто иду.
3.
ты говоришь со мною во сне,
так потихоньку пустеет дом,
я понимаю: тебя тебе
мало, поэтому ты со мной.
сон забирает твою печаль,
ты оборачиваешься ко мне,
и свет засыпает всё тот же пустой дом,
пока мы не остаёмся на дне
долгой зимы, состригающей шерсть
с бледных деревьев, с небес,
застывших, как указующий жест
статуи, её поглощает лес,
плывущий, точно облако, вниз
с чёрных холмов, просвечивая насквозь,
напоминаю, Елена, тебе: берегись,
пока горяча твоя кровь.
ведь, пока знаешь: любовь – слепа,
ты узнаёшь руками, сжимая в руке
лёгкое пёрышко тоски, сама
обманываясь в этой густой тьме,
сама зажигая, плача, гася
бумажные фонари, отпуская их вверх,
пока ветер раскачивает, ломая, жестяные поля.
верь мне.
4.
имя твоё заставляет плыть
через море, слушать выдох и вдох
воды, поднимающей потихоньку из тьмы
тяжёлый лоб.
верности граммофон закружит вновь песенку о былом,
имя твоё выводит золотая труба,
позади, точно лодка, раскачивается голубой дом,
и занавески в окнах растут, как трава,
зима разлуки обнимает за плечи и
повторяет сто тысяч раз:
«любовь – это то, чего нет у любви –
«сейчас».
и потому леандр вечно плывёт,
не доплывая, поэтому свет
на маяке вечно горит, зовёт
то, чего уже нет,
но потому-то и ты ждёшь,
не поборов человеческое в себе:
Елена, Елена, надежда похожа на то,
что удерживает якорь в песке.
5.
Елена глядит в зеркало, под её рукой
кошачий клубок, тёплая тишина.
не обманись: за тобой
стоит кто-то чужой, сжигая дотла
всё, что ты говоришь себе, мне и опять себе,
чуть светясь, тополиный пух
проплывает мимо почти во сне,
на рукава садясь, точно кормящийся с рук
голубь на утренней площади, где плеск
серой воды забирает горе и память, да,
и в каждой второй волне,
завёрнутой сдобным кренделем, большая звезда
ждёт, пока, надвое разломив волну,
она не пойдёт на дно, на мгновение отразив
колонны домов, их смутную белизну,
как ноги бегущих нимф,
и всё повторяется, что
должно повториться по правилам слёз и любви:
помни, что, кроме тебя – никто,
умоляй, молчи.
* * *
Три котёнка: старшая сестра, средняя сестра, младшенький недодел –
Самый счастливый. Глядят голодайки, коленки, вшивая простота,
Пестрота, петроградский мел –
Раскрошится через год – через два,
Развеется меховая жалкая пыль, дрожанье зимнее тел,
Останется в тайнике кошачья косточка-вилочка: положишь её в рот
Станешь невидимым, будто смех в темноте,
Потеряешь себя, как незамеченный поворот,
Разобьёшь, как глиняную чепуху,
Эту тоску, ночной скрипучий карниз, сердце моё.
Ты засыпаешь, и кто-то поёт (мурлыкает?) наверху,
И потирается о плечо.
* * *
Фотографируются на память, говорят, молчат,
Осенний воздух намазывая на бутерброд,
Ольга заваривает чай,
Ирина к чаю зовёт.
Время закутывает дом в шаль,
Ложкой позванивает в стакане, целует в лоб,
Складывает простыни, дни в расписной ларь,
Вздыхает, как спящий кот.
Дождь перечёркивает окно,
Как бумажные полосы, крест-накрест, и
Мария выходит в гаснущий коридор,
Не зная того, готовая к смерти так же, как и к любви,
И вот, в проёме между светом и тьмой двоясь,
Она оборачивается, невидимая ни для кого,
И только раз по-настоящему видит тебя,
Видящего её.
* * *
замёрзшее слово пытаешься отогреть во рту,
как монетку, ту самую, медную, светящийся снег падает мимо тебя,
ты прижимаешься дыханием к стеклу
с деревянным лицом тонущего корабля,
смотрящего не вперёд – запрокинутого вверх:
последнее, что увидишь – звёзды, поднимающаяся вода,
милосердно не давшая вспомнить тех,
кого ты любил, не ждал.
Cвеча
1.
В окне холодном белое стекло
Трещит пустым берёзовым поленом.
Пока любовь течёт по тонким венам,
Неву ещё совсем не замело
По чёрные чугунные края
Нечеловечным и последним снегом,
Сухим, как поминальный хлеб, наверно,
Ты говоришь, почти не говоря.
2.
Мы все умрём здесь, знаешь, мы уйдём
В нелетний сад незимнего вниманья,
Где птицы пьют из воздуха молчанье
И опускается в вечерний водоём,
Как божество индийское, звезда,
О, тающее дивное незнанье,
И ты целуешь руку на прощанье,
И оставляешь это навсегда.
© Екатерина Симонова, 2010-2013.
© 45-я параллель, 2013.