Екатерина
Реджебова

* * *

«Мы не устанем, мы не упадём...» –

Глазами одинокого ребёнка

Ты шепчешь мне надорванно и тонко,

И прячешь руки под седым дождём.

Уходишь в ночь размытым силуэтом,

Ссутулив плечи, сдерживая всхлипы.

А я б могла душой своей разбитой

Тебя спасти, укрыв от злого света!

Но я робка... напуганная дура!

Мне б за тобой – ломая все преграды!

Мне б за тобой – растерянной, распятой!

Мне б за тобой!..

А я тушу окурок

В цветочной вазочке своей обиды...

Мне б за тобой – заброшенной, забытой!..

И как упрёк мне песня за окном:

«Мы не устанем... мы не упадём...»

И смотрят в душу беззащитно-тонко

Глаза потерянного мной ребёнка.

Безысходность...

1)

Выстрел в спину

Или в грудь –

Суета, маята.

Шарф на шее затянуть,

И над пропастью шагнуть –

Просто так.

...Вороньё над головой

Думает: Я не живой.

И зовёт меня с собой

Полетать...

2)

От голода руки сжимаю покрепче –

Давно научился прощаться с любовью.

И раны свои, посмеявшись, прикрою

Расплавленной розой – огрызком от свечки.

И буду смотреть без надежды и страсти

В глаза тех, кто дорог мне десятилетья...

Некчёмное счастье, чуть слышное «здрасте»,

И дальше, по снегу, к проклятью отметин –

К любви розоватой, стекающей лавой,

К верёвке, к обрыву без переправы.

Бескрылыми...

Я давно не писала стихов, –

Они стали похожими

(эти строки) на пьяный угар,

И на чёрную похоть,

На седую дорожку в моей голове,

На раздробленный локоть

Того друга, что в спину пихал,

Чтоб ты первой – на ножик.

Я сама научилась тебя предавать

и смеяться

Над нелепостью фразы:

«Навеки тобою приручен».

Мне не стыдно плевки вытирать

И с лица, и с тетради

измученной –

Я не верю словам,

И давно разучилась бояться.

А старуха-тоска

надо мною смеётся и дразнится:

«Я – от плоти твоей, я – из глаз твоих,

Я ль не красавица?

Наш горячий инцест,

моя девственность –

всё тебе, милая!..»

Как итог моих поисков – память –

Стихами бескрылыми...

Буду любить...

В осеннюю ночь мы с тобою одни,

Задёрнули шторы, –

Пусть нам не мешают луна, и огни,

И неба просторы.

Я буду мурлыкать забытый мотив –

Дремотная нега...

И пить, как янтарь, с губ прощальных твоих

Вкус сладкого снега.

А завтра – вагонов хвостатая нить,

Душевные ломки...

Сегодня, печальная, буду любить –

Как любят ребёнка.

Часы... словно колокол, нервы порвут:

Семь лет – это много!

А нам остаётся последний маршрут

По разным дорогам...

* * *

Веткой плакучей ивы,

Или дорогой вдаль,

Соком от спелой сливы –

Стала моя печаль...

Льётся горячим воском

Мыслей шальная блажь:

«Стала бы я неброской,

Чтобы служить... Твой паж

Верности не обучен,

Верность в его крови.

Самый прозрачный лучик

С нимба святой зари

Он принесёт умыться,

В ноги не смея сесть...»

Для нелегала есть

Только одна граница.

Выход

Выход – три слова в одном:

Выход – на сцену-постыдность,

Выход – в оконный проём,

Из ситуации – в сытность.

Клоун смеётся сквозь страх,

Публика – не рукоплещет,

С красной дырой на устах...

Кто твою рану залечит?

И по стеклу – босиком, –

Телом скользящим, змеиным...

Кровь разведя молоком, –

Так распинали невинность.

Денег коварный покров,

Нищим – с улыбкою – мелочь.

Сытость – и смерть бедняков,

Золота горькая немощь.

Выход-надежда? Горчит...

Мается, тянет резину.

Я раздарила ключи

Нежности с жалом осиным.

Давай забудем?

Давай забудем о закате,

О том, что ночь уже в пути,

Давай расстанемся, не глядя

В глаза друг другу... Не спасти

Ладоням – прежнего богатства,

Глазам – бушующих морей.

Кто расстаётся – тем расстаться,

Дорогой тёмной наслаждаться

Не для слепых поводырей.

Дисгармония

Дисгармония мыслей... Разбивчатость и размывчатость,

и забывчивость песен, которыми преданность строили.

Всё без слёз (и ногами), и ласок твоих половинчатость...

Утверждаешь: «Забудем!» И я соглашаюсь: «Не стоили

эти сны ни гроша, чтобы ими пропитывать скатерти

стольких прожитых зверств...» (Сумасшествия новая стадия):

Я стою доходягой с улыбкою жалкой на паперти –

не прошу, а насильно всучаю, что нами украдено.

Запредельная...

Запредельная тоска – неземная,

Разменяла эти губы – для рая,

Разменяла эти руки – для ада,

Разменяла-обокрала... Так надо.

Для того, чтобы с тобою –

быть тленьем,

Для того, чтобы к тебе –

на колени,

Для того, чтоб

умолять – распиная,

Для того, чтобы –

для ада и рая...

Разломала – разгребла – радость,

Чёрных дней, чёрных нег – сладость,

Чёрной сыпью на грудь – ляжет –

Неусыпная моя стража.

Как смерть на коленях...

Как смерть на коленях тоски –

Так в самое сердце заденет

Слепой и смеющийся гном...

О чём он мечтает, о ком?

Насколько улыбки горьки? –

Как слёзы, как дождь, как стекло,

Как раны в разорванных жилах?

Задело зачем и застыло

Осколком холодным вино?

В огромных глазах не читаю

Ни мысли, ни строчки, ни взгляда...

Паденье моё и отрада,

Ты знаешь, как тени рыдают?

Как слышно гуляет тоска!

Как в самое сердце задело!

Как пальцы дрожат на висках –

О том, что тебя не хотела...

Как страшно, когда ты молчишь...

Мне страшно, когда ты молчишь.

И время становится болью.

Так сладко и жутко грустишь,

Меня отпуская на волю?

В висках затерялся вопрос,

В холодную линию – губы.

Сегодня уже не до слёз, –

Ты стала насмешливо-грубой.

Но руки сорваться хотят,

Погладить прилипшие пряди...

Как громко минуты летят!

Как вечер становится жаден!

Так скупо он дарит слова,

Что ногти вонзаются в кожу...

А может, и я не права,

Что стала пугливей и строже?

Как страшно, когда ты молчишь.

* * *

Кому сейчас нужны мои улыбки? –

Царапает бумагу карандаш.

Как мало места от любви – до пытки.

Как много жизни стоит камуфляж!

Обожествляем, – мы в любви погрешны.

Как дети верим: счастье за тоской.

Переплелись страдание и нежность,

Переплелись – как пальцы у висков.

* * *

Крошишь любовь-свиданье,

Крошишь любовь-потерю.

Мне ничего не надо,

Я никому не верю.

Это совсем не горько –

Знать, что не будет «завтра».

Мы написали книгу,

Но позабыли автора.

Но позабыли буквы,

Мысли, сюжет с названьем...

Мне ничего не надо,

Даже твоих признаний.

Любовь – наркотик

Любовь – наркотик: небо и болото.

Тревожно бьётся муха в паутине.

Любовь вдвоём – тяжёлая работа,

И нет труда сложней и непосильней.

На ломкий слой едва засохшей краски

Мы ставим дом зелёного доверья.

Вся наша мебель: верность, страсть да ласки...

Но жизнь-рутина превращает в зверя

Любую нежность! Страшно, одиноко...

Скорей огня! Но спички тонут в луже.

И я уже не верю сладким вздохам,

И потому, что надо – грею ужин.

Мастер без Маргариты

(Переигрывая роли)

Душевно-больная... (смеёшься...) – душа болит.

Рукою в огонь... Веришь? – стало от этого легче...

Зараза смертельна: любовь – плодотворный спид.

В итоге – уйду, распрямляя, как крылья, плечи.

Я слишком устала... Опасно тебе со мной, –

С обрыва шагну, проверяя, что помнят крылья.

Никчёмную повесть о нашей любви закрой

И брось её в топку для новых страстей непыльных.

За тонкой решёткой сижу, – ты спасай других,

Что жаждали счастья и им же теперь убиты.

Ты думаешь — ветер? А это звучат шаги

Той тени больной, – у Мастера без Маргариты.

Метанья

Сглотнула. И пытаюсь успокоиться,

Но ноги ищут листья на полу.

Мой бег на месте – словно я затворница,

И мир сегодня превращу в золу.

Горит покой и беспокойство кружит,

Орёт музон с надрывом в голове.

Долой любовь, родню, друзей-подружек!

Здесь о войне мечтает соловей.

И не найти себя в пылу и в мире,

И не найти свой дом среди планет.

Охотник жизни – он стреляет в тире...

Художник рвёт единственной портрет.

* * *

Мне до спазмов сейчас – написать,

только мысли растеряны.

Сигарета. Тоска.

И глаза твои в серую клеточку.

Дым клубочком, как кошка.

И где-то под горлом истерика

молчаливая. Без разноцветных

соплей опереточных.

Я куда-то тянусь.

Всеми жилами. Звуками. Мыслями.

Словно жидкая масса

сливаюсь с прокуренным воздухом.

Разбавляю себя на таблицы,

кружочки и числа,

но что останется мне,

если всё моё тело разрозненно?

Горы. Небо и снег...

И, наверно, не будет по-новому. Как

разбежаться! И вверх –

сквозь стеклянно-оконное крошево.

Разбежаться – и вниз.

Ёлки пахнут колючею проволкой...

И земля в мою глотку

удушливым порохом брошена.

И чём-то в забытых тетрадях

грустит колыбельная,

И о ком-то слагают стихи

даровитые-смелые,

И о чём-то звенит, и о ком-то

мурлычет капель, а я

На корявых ладонях

ножом своё прошлое делаю.

Молодость неверная...

Молодость неверная,

Золотая проседь.

Горячит безмерная

Безнадёга-осень.

Зажимает горстью

Россыпи-капели,

Поиграем в гости

С лиственной метелью.

Всё – в вдогонку, милая, –

Мы – в вдогонку, сладкая, –

С неизменной силою

Душу рвём, украдкою

Прячемся и плачем –

Горестно, надрывно...

(Ничего не значат

Вздохи да порывы).

Ты не верь, красивая,

Мне поверить – страшно.

Молодость – плаксивая,

Горе – бесшабашно.

На один мотив–1

Знаешь...

В этих окнах усталых давно не включались звёзды,

На еловых руках не качаются солнца блики.

Этот мир одичал без тебя и, наверное, поздно

Строить гнёзда из брёвен, когда остаются опилки.

Только птицы поют о любви до последней минуты,

А у наших сердец отобрали мечту о спасеньи...

Я молчу о тебе... наши губы достались кому-то,

Кто без крыльев рождён, но умеет отбрасывать тени.

В бестелесных страстях мы бредём по маршруту познанья,

Наши цели забыты, зачёркнуты мудростью неба.

Мы не поняли даже, где нежность, а где состраданье, –

Разделить-отличить не умеем... а мне бы, любимая, мне бы

Полететь за тобой, не взирая на притяженье

Всех земных-неземных, сотворённых и трезвых законов.

Только пальцы потеют, и вместо объятий скольженье –

Убегание в ночь поездов, расставанье вагонов...

Знаешь...

Я другим раздаю разрешенье любить меня снами,

И в мельканьи оргазмов твои растворяются груди.

Я тебя предаю, насаждая страданием память.

Я смирилась... поверишь? – готова поклясться: мы – люди!

И cогласны на многое... даже отбрасывать тени,

Пусть кисельной водой, пусть цветные, – как звери в капканах,

Отраженье своё отдавать зеркалам на съеденье...

Но любить по законам земным, я, родная, не стану.

На один мотив–3

Я люблю не тебя,

Только память от прошлого лета.

Я ещё не умею страдать,

Но тобою научен

Поглощать одиночества пойло

И голосом звучным

Объясняться в терпеньи камням,

И ходить без билета

По вагонам души –

Неприрученной и неприступной,

Занавешивать шторы

Осенней дождливой дороги.

Без тебя я – никто,

Словно мак, облетаю под ноги,

А с тобою опасен,

Гуляю в цепях, как преступник.

Я тебя не люблю –

(Заштриховываю незаметно

Это «не» неба в клеточку,

Пальцы на бёдрах сомкнутых),

Я люблю не тебя –

Полустоном последней минуты...

Только имя осталось,

Да память от прошлого лета.

Нарисованы

Как странно, что пепел воняет разлукой,

И падает солнце с моей сигареты;

Я стала взрослее – стареют портреты,

Мазками любовь будет жадно постуки-

вать: Девочка, слышишь? –

В распахнутой куртке

Гуляет апрель и трясётся от холода.

Снята броня, удивлённо и жутко

Бабочка-сердце к рубашке приколота.

Вдох или выдох? –

Словно бракованный:

«Завтра» не будет... Это не страшно.

Две параллели. День нарисованный.

Мы нарисованы. Тонкой гуашью.

Одиночество

Одиночества тяжёлый крест...

Как струна, готовая сорваться.

Как звезда, готовая взорваться.

Как сердец промёрзших жалкий треск.

Словно птица – раненная ночь.

И кричать... уже не докричишься!

И рыдать! Но ты не достучишься

До кого-нибудь, кто б смог помочь...

И в агонии страстей земных,

Воздвигая из салфеток стены,

Вновь сражаюсь с демоном измены,

Что ножом мои вскрывает сны...

Каждый шаг – из жалости слепой.

Каждое письмо – сухие листья.

Новой боли след – игра артиста –

В зале, перед публикой пустой.

* * *

По ступеням души растекается мокрый песок,

И, слегка трепеща под ногами, срывается в пропасть.

Кто бы мог погрустить, и губами... (как пуля в висок) –

Не лица и не губ... но небрежно согреть мою робость.

Или за руку взять... сквозь ладони я сердца коснусь,

Чтобы жить этим стуком, и ритмом, и мятным дыханьем,

Или кончиком пальца во сне... но а я не проснусь,

Чтобы стоном своим не спугнуть милосердную руку.

Я так много шучу, но в лицо посмотреть Вам боюсь –

Только искоса, робко и быстро, как смотрят калеки...

И плывёт по груди разноцветная бойкая грусть –

Неуместная грусть на площадке ночной дискотеки.

Последнее...

...У фонтана, последней зимой,

В чувствах призналась.

Пронеся над замёрзшей водой

Сердца усталость.

Тихий вздох застывал на губах,

Словно гадая –

В чьих ещё неугасших мечтах

Я живая?

А вдали замирают шаги

Дней последних. –

Не друзья, но уже не враги

Наши тени...

Приступ

(с элементами стихотворных строк поэтов-классиков)

Дыхание ветра. Отчаянье,

Гуляющее в облаках...

Лежит грязный снег-печаль моя –

На больших земляных руках.

Прильнувши к коре перепонками,

Чтоб ветер не кинул ввысь,

Я требую сердцу тонкому

Юную, чистую жизнь...

Забросило, заметелило,

На двое – разорвало.

И снова – тоска смертельная,

И бьётся в висках стекло

Бурливой горячей веною...

Замучило счастье пленное.

А лес – он не знает боли,

И всё на себя приймёт!

Курлатая речка, поле,

Заплатчатый небосвод –

Друзья моих дней греховных,

Несущие мне покой.

Курлыкает речка... о ком она? –

Похожи своей тоской.

Оставила море важное?

Поранилась о скалу?

Иль сердце твоё отважное

Вальсирует – на балу?

Болезнь, я звонила Родине, –

Далёкой, родной... ничьей...

Мы с родиной колобродили

Среди немоты ночей,

И рыкали песни громкие,

И рвали зубами страсть!

Терзали когтями ломкими

Замков леденящих власть,

Страдали, мечтой оплёванны,

Но верили: будет день!

...Мгновения разворованы,

Распятые на кресте...

Сказали: «Оно – красивая,

Причёска совсем не та...»

Не верится, что игривою

Становится немота!

Не верю, страданье милое!

И НЕ МОГУ – ПРИНЯТЬ!!!

А речка, речка курливая –

Не повернётся вспять.

На поле вороны каркают,

Я – словно одна из них –

Чёрное сердце, помятое...

Живая среди живых.

И вы, вы тоскою тоже той

Наполнены до небес,

И шаткие нервы гложете

Таких же, как я, повес.

Неправильно жить до приступа,

Болезнью своей дразня.

Я тоже умею, слышите! –

«Смеяться, когда нельзя».

...Я снова бреду с накрашенными

Глазами своих потерь,

С улыбкою напомаженной...

« И ЭТО ПРОЙДЁТ!..» – поверь.

И тают в душе сомненья,

Подснежников стройный ряд.

Болезни моей поленья

В себе растворил закат.

Всё взял, ничего не выменял

Курливой воды поток.

И дерево – соком жизненным,

И неба – большой глоток...

Проститутки земных страстей

В погоне за чувством –

От скуки до одури.

Зловоние пошлости –

Сахарной ватой.

Душа на диване

вибрирует: «Лодыри!

Кромсаете вечность

агонией мата!

Любовью-насмешкой

и лаской по памяти,

На два костыля

обменявшие небо.

И чётко, и ровно

по краю шагаете,

Как войско солдат

перед горькой победой».

Лицо с почерневшей

дырявой гримасой –

Мой крест, или долг,

или только попытка

терпеть ради этой

единственной фразы:

«Люблю...»

И хранить её,

словно открытку –

На день Валентина,

на дату рождения.

Порезом запястий

вымаливать нежности...

Как тянутся к свету

телами растения –

Так я за тобой –

По душевной промежности.

Противоречия

Маленький, родной, в розетку пальцы!

Не умеешь плавать? – В океан!

Ты без ног? – Тогда пускайся в танцы,

Песню спрятать не забудь в карман.

Добрые дела творил? – Покайся!

Через тёрку озеро протри!

В камере от счастья потеряйся!

Сквозь глаза закрытые – смотри!

Вам смешно, что рыба стала птицей?

Ну а ваш закон меня смешит!

Он гласит, что в целое не слиться

Половинкам двум одной души.

Радуга

Думаешь, что нет света,

Радуге одной предан,

Радугой одной съеден,

Лик твой в темноте бледен.

Лик твой в темноте нежен,

Голос обнажён, грешен, –

Нервами у сна спросит:

«Где она живёт-бродит?

Где она горчит-стонет?

Где её душа-волны?

Где её телес праздник?

Где она – среди разных

Рук в толпе, и где свечи

Глаз её земных-вечных,

Губ её сухих-влажных,

Поступи родной, важной?»

Обманул себя страшно,

Обнулил счета кражей:

С посохом твоим – в ночь я,

Поиском твоим – в клочья.

* * *

Расплющена. Губы разрезав страданьем,

Я таю послушной волной на ладони,

Зажатое в жадном медвежьем капкане

Горячее сердце, устав от погони

По вечному кругу – притихло до всхлипа.

Не бьётся, боится на небо открыто

Взлететь белым голубем с розовой гривой,

И смотрит обиженно и сиротливо

В пустые глаза захмелевшей пустыни...

Расплющена. Смелость молчанием стынет. –

Цена моих взглядов со сдачей отваги

Дешевле цены туалетной бумаги.

* * *

Скомкано. Разорвано. Разбито.

Бестелесный сероватый дым.

Остаётся облик молодым,

А внутри проковыряли – сито.

Как перила – стёрты и скользят

Мысли, мысли... С памятью накладка.

Даже лучше! Белая заплатка

Дырок звёздочек закроет ряд.

Всё напрасно! Хоть любовь – крылата!

Хоть плечом к плечу – в жару и дождь,

Хоть ты стену сердцем разобьёшь, –

Ты – одна наедине с закатом.

* * *

Так безнадёжно, так беcповоротно...

Я на краю карниза, добровольно

Срываюсь вниз – не потому, что больно,

А потому что правильно до рвоты.

Твои мечты расчерчены линейкой,

Живёшь по плану, отметая страсти.

На понедельник записала счастье,

На вторник – спорт и лунную скамейку.

Всё решено: погода среди строчек,

Друзья по средам, памятные даты...

А мой подарок – розовый, крылатый,

Лучистый смех ты подарила ночи.

Я как плясун на порванном канате,

Продавший жизнь за спелый запах булки:

Ищу себя по письмам и шкатулкам,

Тобой не вписан ни в одной тетради.

Ты не лучше меня...

Ты не лучше меня и не хуже,

Нас не золотом мерят – слезами,

Лишь глаза в отдалении уже

И тревожней... Мы создали сами

Нашу жизнь на развалинах улиц,

На помойке под стёртым забором.

– На расстрел! – я обрадуюсь пуле,

Что убив, не покроет позором

Нашу память...

Размытые песни о любви...

Их гранатовым соком

Поливаем и крошевом лезвий...

Ты – во мне. Это слишком

жестоко.

* * *

Я любовью отравлена, словно тяжёлой болезнью.

Я всё брежу тобой... не вписавшись в простой поворот,

Разбиваю машину мечты и сигналю: «Исчезни!»

И – зрачками в тебя... И молю, чтобы наоборот.

Под колючей метелью, навстречу щемящему ветру,

Я бегу, невзирая на ворох направленных стрел.

И ползу под твоим равнодушием метр за метром

До черты обречённых страдать и любить до предела.

Я не знаю, что правильно... Жизнь – это тоже насмешка

Для калек и бездомных, сирот и заблудших собак.

Нам – играть до конца, отрекаясь от ласки и нежности,

Стиснув губы до крови, зубами вонзаясь в кулак.

И уже всё равно: по пустыням, по лютому холоду...

Загрубевшей ладонью стираем морщины со лба.

Нас не надо спасать – мы такою любовью уколоты,

Что куда милосерднее смерть на позорных столбах.

* * *

Я покажусь тебе ребёнком,

Ещё не знающим печали...

Ответит эхо песней звонкой

На твой насмешливый вопрос:

«Дитя не может быть из стали!

Дитя не может жить без слёз!

Дитя не может быть мудрее

И холоднее стариков,

Дитя не вынесет потери

И горечи своих стихов!»

Так неразгаданно и жёстко

ты рассмеёшься над мольбою:

«Моим ногам – все перекрёстки

твоих следов на звёздном поле!

Моим ногам – всё упоенье

дорог, протоптанных словами,

Моим грудям – успокоенье

твоих забвений-целований...»

Я покажусь тебе смешною.

(А шут задумчив и растерян...)

Ответит вечер летним зноем

на твой презрительный смешок:

«Она за сомкнутою дверью

искала крепкий ремешок,

И к горлу примеряла нежно

с улыбкой побледневших уст...

Я покажусь тебе безбрежной,

(а я на самом деле пуст)...

Я покажусь тебе безгрешной,

не знающей смятенья чувств...

И ты уйдёшь туда, где ветер,

бамбук и ароматный чай,

махнув рукой: «Играйте, дети,

свою звериную печаль...»

Я учусь материться...

Я учусь материться со злостью,

Страстью – рыком голодного зверя.

Я учусь закрываться от ночи

На замок, и не петь колыбельных.

Я учусь забывать твои руки,

Даже трогательность улыбки.

Сединою тоски расчерчен

Этот вечер, больной и липкий...

Я учусь забывать невезенье

Проливных златокудрых свиданий.

Даже сердце учу быть послушным

И свободным от заиканий.

Даже небо учу быть темнее,

Зашивать облаков заплаты...

Научиться бы мне покою

Апельсинового заката.