Екатерина Полянская

Екатерина Полянская

Четвёртое измерение № 1 (421) от 1 января 2018 года

В пульсирующем ритме бытия

* * *

               

Дымной тенью, тонкой болью

С явью сон непрочно сшит…

Привкус горечи и соли –

Одинокий воин в поле

За судьбой своей спешит.

 

Словно бы неторопливый

Мерный  бег, широкий мах.

Птица стонет сиротливо,

Тускло вспыхивает грива,

За спиной клубится прах.

 

Бесконечен щит небесный,

Безвозвратен путь земной –

Обречённый и безвестный…

Голос ветра, голос бездны,

Голос памяти иной.

 

Воин в поле одинокий,

Дымный морок, млечный след…

Гаснут сумерки и сроки,

В омут времени глубокий

Льёт звезда полынный свет.

 

* * *

 

Обыденная суетность метро

Смягчает боль прощания навеки.

Я по привычке опускаю веки,

Замедленно спускаясь на перрон –

 

Всё ниже, ниже, словно бы ко дну

С улыбкою немого отупенья…

Светильники и люди на ступенях

Плывут наверх, в блаженную страну.

 

Предчувствуя последнюю черту,

Реальность неминуемой разлуки,

Я сквозь толпу протягиваю руки

И знаю, что погаснет на лету

 

Единственное слово. И тогда

Останутся: «…Ну, будь… пиши…

                                            Конечно…»

Сворачивают рельсы в бесконечность,

И поезда уходят навсегда.

 

* * *

 

По стенам растекается устало

Закатный яд,

И лодочкой вдоль Крюкова канала

Скользит печаль моя.

 

Сквозь призрачную лёгкость колокольни,

Сквозь тень мостов,

Сквозь триста лет глухой саднящей боли

И морок снов.

 

Вдоль временем израненных фасадов

И пустырей,

Сквозь зыбко отражённую ограду

И дрожь ветвей.

 

Через немые вопли подворотен

И чей-то страх,

Сквозь жар июля и скупую осень

В чужих зрачках.

 

Сквозь едкий дым, сквозь память коммуналок,

Вдоль берегов

Нездешних вод по Крюкову каналу

Скользит любовь.

 

* * *

 

…моё сопротивление нелюбви…

М. Башаков

 

Безнадёжнейшее сопротивление –

Крестный, а всё же – путь…

Запах ладана, запах тления.

Вспомни – и вновь забудь.

 

Это – времени колыхание

Гасит мои шаги.

Только прерывистое дыхание,

И – не видать ни зги.

 

Господи, сколько же раз я пыталась

Выдрать со лба печать…

Что сквозь каменную усталость

Я должна прокричать

 

В страх, в захрясшие поясницы,

В толщу  чужого льда?..

Контрабандист, нарушитель границы –

Вот кто я есть – всегда.

 

Болью – живой и горячей – биться

И, рассыпая звон,

Вдрызг расшибаться об эти лица,

Крепкие, словно сон.

 

И – всепрощения взор коровий

Скользнёт по казённой стене.

Я никогда не боялась крови.

Просто

            есть вещи 

                               сильней.

 

Вспышками яростной мощи вселенной

Сквозь неживую муть

Сопротивление, –

                              благословенно,

Благословенно будь

 

Это –  бьющий на поражение

И возрождающий вновь

Ток  высочайшего напряжения –

Ненависть  и –

                           любовь.

 

Александровский парк

 

Здесь пахнет шавермой и снежной талью,

И горечью дешёвых сигарет,

Здесь тонкой акварельною печалью

Неоновый окутывает свет

 

Ларьки, деревья, битую бутылку,

Компанию подвыпивших юнцов,

На столике пластмассовую вилку,

В витрине отражённое лицо.

 

И так легко, заслышав на минуту

Какой-нибудь заигранный мотив,

Очнуться средь сырого неуюта

И вздрогнуть, обнажено ощутив,

 

Что, словно из глубокого надпила

Неудержимо-щедрая смола,

Жизнь истекла. В ней что-то было, было,

Чего понять я так и не смогла.

 

* * *

 

Непрерывно, натужно, упорно

Сквозь рожденье, страданье и смерть

Наших жизней тяжелые зёрна

Прорастают в небесную твердь.

 

А навстречу  – легко и неровно

Дышит бабочки трепетный блик,

И полёт её радостен, словно

В бесконечность распахнутый миг.

 

* * *

 

Так хочется настроить эту жизнь.

Она же – ускользает, не даётся.

Всё что-то в ней болит, мерцает, бьётся,

Мелькают лица, даты, этажи.

 

Всё слышится то пение, то – плач,

То – резкий смех, то – электрички дальней

Тревожный свист… Всё яростней скрипач,

А голоса – всё выше и хрустальней.

 

Вот – зимний лес, и синяя лыжня

С разгону огибает куст ольховый.

И куст тихонько кружится, звеня

Смолистыми серёжками… И снова –

 

Летят огни, грохочет переезд,

Но с каждым днём всё резче  и свободней

Тень фонаря, похожая на крест,

Качается у самой подворотни.

 

Звучат единой музыкой шаги,

И лязг замка, и звяканье цепочки,

И шум дождя, и голоса пурги,

И выдох раскрывающейся почки.

 

И всё вокруг меняется, спешит,

Смысл обретая в каждой переменной,

Где звук со светом неразрывно сшит.

И дирижёр слепой и вдохновенный,

 

Из темноты прорвавшись ледяной,

Парит  над партитурой раскалённой,

И каждый миг гармонией иной

Взрывается оркестр ошеломлённый.

 

* * *

 

Спи, команданте. Кто тебе судья?

Конечно же, не те, что между делом

В историю себя вписали мелом,

И скоро будут стёрты. И – не я.

 

Спи, команданте. Власти капитал

Так ненадёжен. Призрачна свобода.

И всё-таки она всегда у входа

Встречает тех, кто верить не устал.

 

Спи, команданте. Яростно рвалась

К нездешней справедливости эпоха.

С твоим последним, команданте, вздохом

Она ушла. И вечность началась.

 

Спи, команданте. Тот, Кто тебя ждал –

Не фраер. За неведомым пределом

Он спросит лишь: «А что ты в мире сделал?»

И ты ответишь: «Имя оправдал!»*

___________

*Fidelis – верный (лат.)

 

* * *

 

…И Цинциннат пошёл среди пыли и падающих вещей…

направляясь в ту сторону, где, судя по голосам,

стояли существа, подобные ему.

В. Набоков. «Приглашение на казнь»

 

Как ты нелеп в своём мученическом венце!..

Нужно было тренировать почаще

Общее выражение на лице,

Притворяться призрачным, ненастоящим.

 

Шаг с тропы – и проваливается нога,

Чья-то плоская шутка – мороз по коже.

Каждое утро – вылазка в стан врага.

Вечером жив – и слава тебе, Боже!

 

Осторожнее! Ведь и сейчас, может быть,

Жестом, взглядом ты выдаёшь невольно

То, что ты действительно можешь любить,

То, что тебе в самом деле бывает больно.

 

Вещи твои перетряхивают, спеша.

Что тебе нужно? – Ботинки, штаны, рубаха…

Это вот спрячь подальше – это душа,

Даже когда она сжата в комок от страха.

 

Над головами –  жирно плывущий звук:

Благороднейшие господа и дамы!

Спонсор казни – салон ритуальных услуг!

Эксклюзивное право размещенья рекламы!

 

И неизвестно, в самый последний миг

Сгинут ли эта площадь, вывеска чайной,

Плаха, топор, толпы истеричный вскрик –

Весь балаган, куда ты попал случайно.

 

* * *

 

Из многих пёстрых видеосюжетов,

Которыми нас кормит телевизор,

Засел осколком в памяти один,

Где люди в серой милицейской форме

Бездомную собаку расстреляли

У мусорного бака во дворе.

Она сначала всё хвостом виляла

И взвизгнула, когда раздался выстрел,

Ей лапу перебивший.  А потом

Всё поняла и поднялась. И молча

Стояла и смотрела неотрывно

На тех или сквозь тех, кто убивал.

Я видела, как люди умирают,

Я зло довольно часто причиняла,

И мне ответно причиняли боль.

Я знаю точно: каждую минуту,

Когда мы пьём, едим, смеёмся, плачем

По пустякам, когда, закрыв глаза,

В объятиях любимых замираем,

Обильнейшую жатву собирают

Страдания и смерть по всей земле.

Конечно же, бездомная собака,

Расстрелянная где-то на помойке,

Не более, чем капля. Но и всё ж,

Собаки умирают нынче стоя,

А люди, утеряв свой прежний облик,

Иное обретают естество,

Столь чуждое и страшное, что разум

Смущается,  и сердце замирает,

Пытаясь в бездну правды заглянуть.

 

* * *

                                            

Они рассуждали:

хитрый – о честности,

трусливый – о мужестве,

бездарный – о вдохновении.

А равнодушный так говорил о любви,

что аж заходилось сердце.

 

Они  призывали:

благополучный – к терпению,

злой – к милосердию,

к щедрости – жадный.

Ну, а бездельник так пел славу труду,

что прямо руки чесались.

 

Они упрекали:

лжецы – в недоверии,

любопытные – в сдержанности,

эгоист – в неготовности к жертве.

А безбожник, тот просто разил наповал

цитатами из Писания.

 

И вот, постарев,

поседев в безнадёжной борьбе с энтропией,

устав от привычной сансары,

я вспомнила вдруг, что в учебнике  –

обычном учебнике

военно-

полевой хирургии,

сказано чётко:

«спеши не к тому, кто кричит –

к тому, кто молчит».

 

Танец

 

Все – от винта!

Я начинаю танец.

И вот уже душа моя легка,

И яростно-слепой протуберанец

Выплёскивает из-под каблука.

 

Мне безразлично, кем была вчера я,

Чем станут завтра кровь и плоть моя,

И я пляшу, кружась и замирая,

В пульсирующем ритме бытия.

 

Сгорает на лету земное бремя,

Долги, заботы, память и печаль.

И я пляшу, закручивая время

С пространством – в напряжённую спираль.

 

Но вечности тончайшая иголка

Насквозь пронзает эту круговерть,

И я пляшу –

                     на углях,

                                     на осколках,

Живым огнём отпугивая смерть.

 

* * *

 

Получив от судьбы приблизительно то, что просил,

И в пародии этой почуяв ловушку, издёвку,

Понимаешь, что надо спасаться, бежать, что есть сил,

Но, не зная – куда, ковыляешь смешно и неловко.

 

Вот такие дела. Обозначив дежурный восторг,

Подбираешь слова, прилипаешь к расхожей цитате.

Типа «торг неуместен», (и, правда, какой уж там торг!)

Невпопад говоришь, и молчишь тяжело и некстати.

 

А потом в серых сумерках долго стоишь у окна,

Долго мнёшь сигарету в негнущихся, медленных пальцах,

Но пространство двора, водосток и слепая стена

Провисают канвою на плохо подогнанных пяльцах,

 

Перспективу теряют и резкость, и странно-легко

Истончаются, рвутся, глубинным толчкам отвечая…

И вскипает июль. И плывёт высоко-высоко

Над смеющимся лугом малиновый звон иван-чая.

                                                  

* * *

 

Что остаётся, если отплыл перрон,

Сдан билет заспанной проводнице?

Что остаётся? – Казённых стаканов звон,

Шелест газет, случайных соседей лица.

 

Что остаётся? – дорожный скупой уют,

Смутный пейзаж, мелькающий в чёткой раме.

Если за перегородкой поют и пьют,

Пьют и поют, закусывая словами.

 

Что остаётся, если шумит вода

В старом титане, бездонном и необъятном,

Если ты едешь, и важно не то – куда,

Важно то, что  отсюда, и – безвозвратно?

 

Что остаётся? – Видимо, жить вообще

В меру сил и отпущенного таланта,

Глядя на мир бывших своих вещей

С робостью, с растерянностью эмигранта.

 

Что остаётся? – встречные поезда,

Дым, силуэты, выхваченные из тени.

Кажется – всё. Нет, что-то ещё…  Ах, да! –

Вечность, схожая с мокрым кустом сирени.

 

* * *

 

Господи, взгляни на наши лица –

Ты сияешь славой в звёздном стане,

Господи, мы – птицы, только птицы,

Жизни еле слышное дыханье.

 

Наша плоть под солнцем истончилась,

Выветрились слёзы и улыбки,

Нашу тонкокостность, легкокрылость

Лишь в полёте держит воздух зыбкий.

 

Господи, ну что ещё мы можем?

Только петь. Не помня о законе,

Петь одну любовь... И всё же, всё же –

Не сжимай в кулак своей ладони!