Екатерина Оленина

Екатерина Оленина

Четвёртое измерение № 8 (212) от 11 марта 2012 года

Вращайся, колесо Сварога!

 

* * *

 
Ты познаешь Протея, познаешь
кочевье материи,
стоит лишь прикоснуться к прибою ветра,
мистерии
мрачных светил, воды
прозрачному дуновению,
пернатому камню,
кварцевому парению,
скрипу неба под ступнями
нависшей земли,
взлету на дно и падению ввысь,
стрелы
речной наконечнику,
что с разлету пронзает устье...
Ты познаешь кочевье материи
как ПРИЛИВ
МИРОЗДАНЬЯ К ВИСКАМ
и несколько слов
о грусти...
 
* * *
 
Нет ли у вас Поющей Травы или Синей Птицы?
Трава у нас есть, только она не поёт...
Она вставляет. А синей птицей стала синица
в руке – так надежней, и никакой полёт
уже не смутит неколебимый разум
там, где хотя бы двое во имя его сошлись.
Но кто же он, третий, вечно идущий рядом?
– А третий – у нас под ногами высохший лист.
 
Вий
 
Как же легка усталость! –
если с ресниц – вода,
если теперь осталось:
ни туда, ни сюда,
ни сюда, ни отсюда,
только под веки сна.
Не проси! я не буду
ждать, что скажет весна.
Ведь ни весны, ни лета
не увидать сквозь ставни
этих век. И воздеты
руки: «Хоть снег оставь мне!
коли уже травинка
к зрению не прильнёт».
Чью – Грига ли, Глинки –
вой обретает ноту?
И темнота ответит,
это ветер – за мной.
Но переломан ветер,
словно хребет спинной.
Так, отрекшись от крови,
вены вбирают ночь.
Но прах с ночью не вровень.
И ему не помочь.
 
* * *
 
Из века земного
возденешь лицо к небесам,
пригубишь студёную легкость,
величие ночи.
Неправда, что звёзды безмолвствуют,
ты ведь и сам
не спросишь, во что облачится
твое одиночество.
Но кто там следит
за вращением звёздных колес,
но кто в темноте там грустит
и вздыхает устало?
Ведь так же, как ты,
всякий раз, лишь себя перерос,
подобно Сизифу,
он всё начинает сначала.
На млечном пути
вызревает посев новых душ.
Куда их пыльцою развеют
вселенские ветры?
А ты там внизу
всё по ми́ру идёшь и идёшь,
в своей одежонке из плоти,
дарёной и ветхой.
 
* * *
 
Снова месяц
кочует в зарю
на серебряной лодке
качаясь,
по пути
возмещая зверью
зодиака
его безначалье.
Не смотри,
не смотри ему вслед!
Не садись
в его древнюю лодку!
Это навь  
он везёт на вeсле.
Всплески неба
тихи и коротки.
Заберёт твою душу
с собой,
лишь обмолвишься с ним
тишиною.
Как когда-то
случилось с Ли Бо.
Как когда-то
случится со мною.
 
* * *
 

He who was living is now dead

We who were living are now dying…

These fragments I have shored against my ruins

T. S. Eliot. “The Waste Land”

 
Бытия не убудет
(прах сжимаю в горсти,
прах – и горсть моя), буде
суждено мне уйти.
Эту пригоршню праха,
человеческий сын,
я держу не от страха –
от нехватки росы
в моих выжженных землях.
В тень багровой скалы
мне не встать, ибо внемлю
лишь обломкам былых
изваяний. Откуда ж,
ни понять, ни изречь,
будет явлено чудо
и дарована речь?
Ведь ни чёрта, ни бога,
ни кола, ни двора,
лишь пустая берлога
да сухая трава.
Хоть во что-то бы верил –
ввысь бы поднял главу,
я бы знал: там свежее,
я бы знал, что живу.
Задержал бы на вдохе
эту синюю стынь –
да небесные крохи
разменял на алтын.
 
* * *
 
Ни слово, ни пантомима –
стою и хочу понять.
Но мир проплывает мимо,
как будто и нет меня.
Как будто мой образ выбыл
из видимости земной.
Но мир проплывает рыбой,
и удочка – не со мной.
Но мир проплывает справа,
задев меня за рукав.
Он даже имеет право
прикинуться, что река.
Но мир проплывает слева,
и росы поют в траве,
и мне не понять напева,
но что-то шепнёт: – Поверь,
к чему понимать! Да будет
тебе по вере твоей:
и песни росы, и судеб
знаменья, и тополей
волшба, и ветров камланье,
и много чего ещё...
– А дальше – за мира гранью?
– А дальше – уже не в счёт.
 
* * *
 
Пусть шумная, бурлящая река
(коль дважды не войти без пятака)
куда-то мчится напролёт века! –
А я пойду за ветром в облака.
 
А я пойду за ветром на восток.
За тыщу вёрст, а может быть, за сто.
И кто-то, ближе, дальше ли верстой,
вдогонку бросит робкое «постой!»
 
А я пойду за ветром до межи,
до той, где полночь веки мне смежит,
где ломкий сон меж двух миров лежит
да лунный морок души ворожит.
 
Кто в поисках личины, кто – лица,
кто – лика, кто – безличья. На ловца
и рок бежит, будь раб ты или царь. –
А я пойду за ветром до конца.
 
* * *
 
Если к знанию путь – это путь post mortem,
дерзость Иштар, минующей семь ступеней
подземного царства, дабы увидеть чёрта,
дабы познать озноб наготы и тени;
 
если мир – теневой плагиат материи,
на стены пещеры брезгливо Идеей брошенный,
а тело – темница, soma sema, и дальше из этой серии...
              Тогда смерть, положим,
 
и есть приём «узнавания с перипетией»,
внезапного просветления, только в контексте сниженном,
а именно: если б Софокл позволил перенести его
из трагедийного жанра –
в закнижье.
 
* * *
 
Жизнь прожить – не поле перейти!
Это я пойму в конце пути.
А пока б задачи две сложить:
как поле перейти, чтоб жизнь прожить?
Это будет точно не со мной,
если по пути застанет зной,
если по пути застанет дождь, –
в это верю – прочим не тревожь!
Если же застанет снег меня,
отогреюсь у того огня,
что во мне под ребрами зашит...
Только дай – как хворост – анаши!
Если вдруг застанет меня гром,
то, в конце концов, и поделом!
Буду знать на будущее, коль
оно будет, что отнюдь не столь
безупречна вера в своё я
на пшеничном поле бытия.
И тогда, оставшись не удел,
я смелей шагну за тот предел,
где ответа больше не найти:
жизнь прожить иль поле перейти?
 
* * *
 
Пока молод, безудержнeе живи,
полыхай зарей и закатом тлей –
ты же слеплен из светотени!
 
Не откроет век своих дряхлый Вий
на тебя взглянуть – так иди смелей
в мир, где вдох не обступят стены!
 
А состаришься, не умирай – скажи
Небесной Корове, хоть слаб и тих
будет голос (до неба ему легко ли?):
 
«Я живу, только сердце устало жить...
Подыми меня ввысь на рогах своих!
Стану я небесной рекою...»
 
* * *
 
А знаешь, странник, я ведь тоже,
как ты, калика перехожий.
И я по городам и весям
скитаюсь, узелок повесив
через плечо, в деснице – посох.
Ищу сакральное в отбросах.
Осколки неба – в грязных лужах.
И бога в застеклённой стуже
случайных глаз, в пожухлых травах.
И крыльев жду на переправах,
когда ни лодки, ни парома.
И негде выдохнуть «я дома!»
тому, кто научился рано,
сбываться пеплом и туманом.
Так продолжайся, путь мой долгий,
пока платёж не скрашен долгом,
веди меня тропою дальней,
пока лаптей своих не жаль мне!
Плыви же, небо, надо мною!
Я синь твою слезой не смою.
Вращайся, колесо Сварога!
Где нет судьбы – там есть дорога.