Патриарший мост
Ты не знаешь откуда эта вода
Каждая капля – глаз
Текут глаза в волосах воды,
Унося зрачки фонарей
И бросает монету с моста человек,
Желание загадав,
Ты помнишь, что это точно сбылось, хоть и не знаешь что
Ты не знаешь, что знает уже человек в будущем как прийти
В место, где начинался сон
(Ты пальцем его показал)
Сон, в котором текла река, унося зрачки фонарей
Сон, где дрожала капля воды
На уголке губы,
Где вошла монета как пуля в лоб,
И круги пошли по воде
Расширяясь смеялись зрачки фонарей
Над тем, что точно сбылось
* * *
Жёлтая радужка вкруг пруда
Сузилась в ожидании холода.
⠀
Чистый беззубый простор.
Чёрных стволов упор.
⠀
Девочка беременная смертью
Пьёт ещё-ещё живую осень.
⠀
Ты допиваешь своё отраженье, печальная Эхо,
Страшно тебе?
Очень.
Ты допиваешь своё отраженье, печальная Эхо,
Страшно тебе?
Очень.
Букв не хватает на линии судеб, а так бы я вышла из мрака.
Имя, а я бы с перстами пурпурными
Вышла из мрака.
⠀
Смерть отступает, рябит и редеет у края зрачков,
Золото копий резных шелестит под ступнями –
Это последнее солнце ложится на голое место.
⠀
Ты выбираешь своё отраженье, печальная Эхо.
Страшно тебе?
Очень.
Мрак отступает, рябит и редеет
У края зрачков.
⠀
Мрак отступает, рябит и редеет,
Печальная Эхо,
Чтоб замереть беспросветным,
Печальная Эхо,
Чтоб замереть беспросветным на донце,
Печальная Эхо,
⠀
Чтоб замереть беспросветным, печальная Эхо, на донце зрачка.
⠀
[Имя другое на линии судеб, и я бы всегда выходила из мрака.
Я бы всегда выходила младая из мрака.
Я бы всегда выходила из мрака
Из мрака
⠀
Что теперь будет?
Что теперь будет?
Что теперь будет?]
Сад
Это я. И моя немота тупа,
Точно боль от удара губы о зубы.
Я молчу.
Потому что в саду моём не яблоки наливают бока,
А коросты цветут, и вспухают ладони и голени.
Эта осень-зародыш
Под листами не голенькая как евочка.
Грубая, голая –
Погрызёт урожай, наведёт грязищи и сдохнет.
Мне плевать на неё, я молчу.
Мои фрукты, цветочки, ягодки –
Девочки, дедушки, бабушки
Зацветают зимой и летом, зимой и летом.
Всегда сезон.
Я молчу.
Потому что пахнут они
Земляным цветом
Как ни вспахивай их:
«Потерпи ещё, уколю-уколю
Это только начало зимы, но скоро домой и лето,
Выйдешь отсюда и купишь себе путёвку»
Пахнут землёй и снегом
Землёй и снегом
В любое время любого года.
Я молчу. Я молчу.
И это моя работа.
Прозерпина
в.к.
В майском кафе после третьей бутылки пива её становится две –
Красивые и не могут не плакать,
Извиняются, что не могут не плакать.
Он говорит: «Девочки, вы такие красивые,
У меня от слёз ваших сердце трепещет!»
И одна смеётся другая в смехе её троится
И по правую руку они не отводят рук
А в глазах не отводят красного своего лица
Выпускают смеются своих мертвецов извиняются
То улыбками разбегаются то зубами с разбега стукаются
Девушка девушка повторите девушке пиво!
Пей, медичка моя! Пей, подружка моя, Прозерпина!
Сердце моё трещит – тяжёлая кожура,
Я собираю пальцами с правого лица
С левого лица
Прозрачное мясцо – хрупкие мёртвые зёрна-сердца – кровяные тельца.
А они ломаются.
Истекают гранатовым соком.
неловко и даже страшно
она подставляет лоб.
поцелуй
смеются.
извиняются.
им тоже страшно.
он останется, а она вернётся.
Список кораблей
Золотистое красное и прозрачное вязло на пальцах.
Щипало язык и глаза –
Не от запаха, от идеи.
От того, что не знаешь, что лучше – смерть или это.
И кого сильнее жалеть – тех, кто сдался
Или
Остался бороться. И сдался.
Или себя – спасителя-сопроводителя пыток.
Тем виднее, кто чувствовал-видел с чужого места.
Кто себя знал, помнил и видел только по чёрные локти работы.
На кого смотрели, не видели, путали, не узнавали.
Кто себя перестал узнавать за зрачками другого.
Кто касался внутри и снаружи.
Виднее.
Не легче.
Он знает:
Ни один из списков не будет прочитан,
Но важен список.
Имя – звёздочка в Яд Вашеме, ахейцы, данайцы, мемориальные плиты, архивы историй болезни.
Имя – дюйм на пластинке лунного ногтя,
Чтоб кто-то уснул спокойно –
Полнолунный, вневременный,
Объятый невидимых наблюдательных глаз руками,
На середине списка.
Цветок
Точка в грудине – вершина конуса –
Тянется в позвоночник.
Из-за свисающих с основания рук, головы и ног
Я – цветок.
Я прорастаю в себя –
Ногтями в пальцы, корнями в волосы.
Вижу ртом, слышу кожей.
Нету меня.
Совсем почти уже нет.
Но, Боже,
Какая ужасная
Жгучая
Загрудинная тяга к свету!
Tristia
Полные ягоды падали и рвались,
Сладкой в подоле дома была земля.
Щиплет и колет.
Тебя касается жизнь.
К жизни тянусь я.
Дай мне исчезнуть, упасть виноградной кистью.
Вдребезги.
Мякоть в берёзовой шелухе.
Обернись!
Отпусти!
Дай раствориться в прозрачном холодном воздухе!
В вы-до-хе.
Дождь.
Захлебнулась в чашке забытой оса.
Донышко в охре.
Осенняя евхаристия.
Бестелесность съедает сад,
Паутиной по сте́нам лозы виноградной нить.
Больше ладонь земляную не будет са́днить.
Приторный зуд запечется холодной коркой.
Послевкусие тепла
Из бетонных стыков, угольчатых сочленений
Сочится тепло.
Медленно-медленно
Проступает испариной на запястьях стволов,
Преет на мусорных спинах, троллейбусных пятках,
Растворяется в радужных пятнах.
Тяжелее тяжёлого выдох:
По капле,
По капле –
Стремительный лёт.
Уже не вода, но ещё не лёд.
Не было бабьего лета.
Выкипает.
Отсыревает.
Холодно, будто бы не одета.
Снился сон.
Не вещий.
Бестелесная белым в загривок ужалит вода
Скоро
Станет полегче
Ты
Ты весь для меня состоишь из слова:
От голени и пупка до яблока-кадыка.
От кадыка-яблока
До кивка.
Вот так
Мы соревнуемся в витиеватости звука,
Неприкасаемой форме,
Выверте языка.
Если бы целовать как слова выворачивать,
Если б лизнуть солёную шкурку запястья,
Как-нибудь обозначить,
Оклеить каркас,
Отчеканить имя твоё, не выплюнув букв...
Не хочешь и рассыпаешься.
Что я могу?
Сахаром имя твоё закладывать за губу.
Эвридика
Объятья – жгут.
И мучают, и жгут,
И как кисель под костью нёбной тают.
Я доношу до дома послевкусье,
Шаги считая,
Тенью уходя,
Пыталась оглянуться Эвридика,
И ступни зарывала в ещё теплый
Орфеев след.
Но пальцы леденели,
Песок мертвел и комьями крошился.
Никто за мной к Аиду не приходит.
А я могу. Могу и возвращаюсь.
Что не случится –
Значит, так и надо.
Да будет твоё имя невредимо.
Да буду я живей, чем Эвридика.
Виноградный дом
Сомнений лоза овивает и крошит стену спины.
Душит.
Окна не видят света,
Угли не дышат.
Страхов гроздь виноградная зреет,
Наполняется кислым соком,
Тяжелеет и тянет трубы водосточной шею.
Приди в мой дом,
Сорви до трескучей кожурной боли полные кисти,
Погрузи умелые руки в мякоть по локоть –
Здесь хватит вина для дружеских дионисий,
Здесь хватит лозы корзинной для тёплого хлеба.
Приди в мой дом.
Дверь распахни и окна.
Впусти в него тёплый прозрачный осенний воздух.
Впусти в него жизнь и живность,
И живость песен.
Сделай его таким, чтоб хотеть вернуться.
© Екатерина Хиновкер, 2018–2023.
© 45-я параллель, 2023.