Екатерина
Канайкина

* * *

Какая разница, куда рвалась стрела,

вздохнуло небо, траектория была

подредактирована. 

Под руками Бога

тревога, облачённая в дожди,

цукаты листьев, сбившихся с землёй,

смиренны, только вынести не могут

попытки прикоснуться ни одной.

А, может, ничего, лишь пелена,

качаясь, гонит пористую пыль,

белок небесный, колкий снего-дырь.

И ты стоишь, как будто у свободы

на выданье, но, кажется, в плену,

как будто по кадык, но утонул,

за полем, посветлевшим до озноба,

под перезревшей тяжестью луны.

И ничего не понимаешь, чтобы

сносить остатки слов и головы.

Кого мне для тебя нарисовать?

У памяти изменчивое лоно:

Ты девочка, ты мальчик, ты ребёнок.

А хочешь, как младенец заори – 

Прижмётся к люльке внутренний старик

И колыханку шёпотом споёт.

Лети, лети, держись за самолёт:

Ты облако, ты перекати-поле.

Доверчиво открытые ладони

Так близко, а немыслимо достать –

Не уберёшь ладони от креста.

Вот море. Ты барашек, чайка, соль.

Вчера проглоченный удавом слон.

И, прислонившись от и до к песку,

Молчишь от вдоха до сведённых скул.

Вот дом. Ты в нём живёшь и варишь суп.

Ты мама, ты детсадовский рисунок.

Кошачий друг, седая голова.

Кого мне для тебя нарисовать?

И чтобы мы не выделялись из толпы

И чтобы мы не выделялись из толпы

Перемолчи меня. Оставь меня. Не вспомни.

Я одиночество. Я горькость. Я полынь.

А у тебя глаза, как на иконе.

И те, кто знает больше нас с тобой,

Ежесекундно ищут водопой

Или подносят маленьких к купели.

Как горячо тому, кто ещё верит. 

Как всё равно, как страшно, Боже мой.

Маёвое

распущенная донельзя тоска 

похожая на порванный рассказ

как паучиха ползает по полу

то примотает нити к разговору

то перекрутит связку из путей

то психанёт и ляжет в темноте

сверни мне – скажет – горы

и разбухнет

под стулом за столом в углу на кухне

купи мне – скажет – чипсы 

и вздохнёт

и повернётся задом наперёд

я отвоюю двадцать с чем-то маев

маёвых дней с апчихом аллергий

резиновые гири-сапоги

нахлюпают с дорог зелёной пыли

я рассмеюсь к безумию близка

от перемен слагаемых местами

и подниму глаза

а там – тоска

Город, моя печаль

Лечишь, как рай заимствуешь.

Кто из нас одинок?

Выйду к тебе на исповедь,

Будто бы на манок.

Знай же, покуда-временно

Счастье моё взаймы,

Город разбудит северный

Шорохом домовым.

Пересчитай саженями –

Не оступиться бы –

Петельками, паденьями

Значимость сей татьбы.

Кто у кого в запасниках,

Город, моя печаль,

Чтобы рукою ангельской

Сердце моё качать?

Из завязей жасминовых

Из завязей жасминовых

По-детски луноликая

К реке спускалась девушка

И в подростковом зареве

Тянулось всё как патока

Хрустело солнца крошево

Утиный бог узнал её

Паучьи люльки замерли

Скамья с панамкой ивовой

Покрылась трелью-шёпотом

Горячечным мальчишечьим

Пылало всё, казалось всё.

Береговою птицею

Взрывала воздух девочка

Расплескивала таинство

Размахивала крыльями:

Всё ветрено, всё кажется.

Несчастная, счастливая.

ДР

Так бывает, слезится от света последний снег.

Так бывает, когда я смотрю с тобой новый фильм.

Улыбаюсь, «а он похож на тебя», – говорю ЛГ. 

У него есть сценарий, он вспыльчив, остёр и мил.

У него под ногами кошки и небо на потолке.

От него пахнет звёздами и растворимым кофе. 

Без тебя и него мне лучше, чем очень плохо,

Но покуда март написан на номерке 

В гардеробной столько переполоха...

До сих пор доверяю оставленным там вещам. 

И когда приходят люди и верещат,

Что почти тепло, что вишни взорвутся скоро,

И на ветви сядет гроздьями белый город,

Я не понимаю, кто из нас дьявол, кто адвокат,

Мне их выгнать надо? Или же успокоить?

Хорошо всё будет, всё хорошо ещё.

Вот дозреет радуга, ямки взойдут на щёки.

И в ложбинах рек дождём запахнет, как молоком.

Каждый новый день мне снова в колени уткнётся лбом,

Я по-матерински его поглажу по голове.

Как умею. 

Ничего такого

А улицам – ни края, ни конца.

И носишь за собою одеяло,

Укутавшись в доверие отца.

Ну, вот и всё, и перезимовала.

И устье растрепавшихся дорог,

В уста целуя, сплёвываешь – горько.

Не пух, не прах и не переполох,

Себя распознаёшь в себе – и только.

Светло за дверью. Может быть, прости,

Запеленаем всё это, как стих?

Степенность не рождается от слова.

Так выживают, ничего такого.

Но ты всё говоришь, ты говоришь,

В висках литое зарево горит,

И прорастает что-то, крылья, что ли.

И не понять, что правильнее больно,

И кто кого из нас приговорит.

Морское

М.В.

Когда я вынимаю руками водоросли –

они холодные.

Я их выжимаю, как мысли

в поисках счастья.

С них капли глубокие, длинные

спускаются змейками по моим загорелым запястьям...

Когда ветру нравится запах моих волос –

он играет ими.

Они гладят мне щёки

и липнут к губам, как живые,

в поисках слов.

Я ладонями провожу по лицу,

отворачиваюсь и делаю очень глубокий вдох.

Когда песок закрадывается ко мне в босоножки –

он колется.

Я разуваюсь, вытряхиваю его,

зная, что зря.

Он уже пристал к моим пальцам, как липкие крошки,

и я сижу на нём и его же счищаю с себя.

И я опрокидываюсь на спину,

а руки – в стороны.

На огромнейшем небе ночь и звёзды.

Одна звезда.

Это для безразличных других небо звёздами порвано.

Но когда Я смотрю, то она всё равно – одна.

Я бесконечно шепчу ей такое важное и далёкое.

И не чувствую ветра,

не помню, колется ли песок.

И уже не с холодных водорослей,

а из твоей меня

слёзы катятся мимо щёк.

Такие же длинные и глубокие,

как любовь моя...