Екатерина
Канайкина

А ещё

ни камней ни хлебных крошек ни стишка
вынимаешь белый свет из вещмешка
и садишься на скамейку похрустеть
с поделившимся горбушкою вестей
вспоминая о таком-нибудь о чём
что росла и космонавтом и врачом
но из этой сверхбольничной высоты
промигала водопады и мосты

а ещё бывает всё наоборот
достаёшь из сумки чай и бутерброд
и обжёгшимся о счастье языком
говоришь себе помалкивать о ком
набираешь бесконечную строку
что ты сможешь и я тоже всё смогу
и за Спутником не вышедшим на связь
ты бы тоже я бы тоже погналась

Тишеловка

забери меня
слышишь
надрывно клокочет сквозняк
потому что открыто окно
но остаться нельзя
так порывисто мечется тюль
хоть снимайте кино
если выдался шанс
всё равно всё равно всё равно
забери меня
слышно как тикает копится тишь
пустота но такая
в которой ты тоже гостишь
больше места свободного нет
тишеловка полна
если хочешь – держи
тишина тишина тишина

Близость

Ты показал мне снег в который я
Упала из окна твоей квартиры
Под музыку и шорох одеял
И падать я пока не прекратила
И снег идёт
И хочется прижать
К земле холодной лоб и не услышать
Как громко получается молчать
И как звучит разбившаяся близость

Тени

Хорошо, когда штора плотна, а на улице свет,
и играют на этом натянутом кем-то холсте
очертания веток деревьев. Палетка теней
от оставленных летом в балконной каюте обрывков
уходящего года,
как старых журналов подшивка,
застоялась на месте,
но тягостен этот флешбэк.

Осень тащит флешбэки.
И думает их человек.
За стаканом вина по субботам,
за будничным кофе.
А потом ему некогда.

По подоконнику кот
прогулялся и сел.
Штора вывела лапы и профиль.
Ты лежишь на кровати и смотришь, и смотришь на свет.
И полдня уже нет.
Ты его не проспал и не пропил.
Просто тёпл сентябрь и нежен его силуэт.

Рисуй

Не смей играть в нечестные деньки.
Читай с ладони и рисуй с руки
Морщины улиц, хрипы сигарет.
Не ври порядок там, где его нет.

Рисуй кастрюлю, полную борща.
Рисуй, как мы не учимся прощать.
Как на холодный пол стекает свет.
Как пыль видна, как мутно в голове.

Не говори неправды тёплым ртом.
Рисуй, как снег растаял за бортом.
Как хочется забытый слушать рок.
Как лучшим быть никто из нас не смог.

Не трогай ложь, не разводи цвета.
Рисуй, как есть, с начала до конца.

Это то

это то, за что точно нельзя говорить прости
я рифмую тебя/себя через каждый стих
это то, за что молятся плачут теряют сон
и не скажешь замри
заходи, раз уже пришёл

я рифмую тебя со всем что взрывает мозг
я пишу о тебе выжигая на сердце «SOS»
пока губы глаза пока руки гитара свет
я победа твоя, но точно не твой поэт

никакой не поэт, а просроченный журналист
в интервью с головой говорю себе «да» и точка
я же знаю, что падать больно не только вниз
и что там, наверху, таких разрывает в клочья
но не знаю, когда у лихости выйдет срок
когда я наконец смогу ни во что не верить
если точно по силам нам отмеряет Бог
то я вряд ли жива
сегодня по крайней мере

Ежелетнее

Десять тысяч шагов от дивана до чувства усталости.
Пустота убежит, не доест забродившие сладости.
Тишина надоест, как всегда, тридцать первого августа.
Я не заговорю, даже если ты вышлешь: «Пожалуйста».

И пока ты везёшь на колёсиках в торбе старушечьей
неподъёмную тьму, кто-то светится, слушает, учится.
Я за ними бегу, побросав всё своё непрекрасное.
Если встретишь меня, мы совсем ничего не отпразднуем.

Если встретишь меня, не узнай и останься задумчивым.
Я попала туда, где одной быть честнее, и лучше нам
от житейского вздора умывшись, к дивану приклеившись,
попытаться уснуть, ни с какими часами не сверившись.