Екатерина Гонзалес-Гальего

Екатерина Гонзалес-Гальего

Четвёртое измерение № 14 (578) от 11 мая 2022 года

Певец

(Венок сонетов)

 

1.

 

Гортань нема. Звук захлебнулся в глотке.

Кто пел когда-то, пыль сухую пьёт.

Кто жил в тепле, в умеренной серёдке,

последнюю рубаху продаёт.

 

И нищеты разменная монета

на всех одна: свой голос возлюбя,

живи и жди, пока отменят вето,

когда к ответу призовут тебя.

 

Учи свой голос, маленький певец,

пока куются копья для сердец,

и несогласных вешают в ночи.

 

Храни свой голос сколько хватит сил,

пока вопят немые из могил,

и саксофон, удавленный, молчит.

 

2.

 

И саксофон, удавленный, молчит.

Мы созданы для музыки древесной.

И этот ствол – удушливый и тесный –

хранит горчайший мёд земных обид.

 

Кто помешает музыке родиться?

Кто встанет на пути её торжеств?

Но вновь дыханье обращает в жесть

назойливых сомнений вереница.

 

И мы, стыдясь убогой немоты,

как рыбы на песке, разинув рты,

пытаемся смочить сухие глотки.

 

Душа темна. И тело нам – тюрьма.

Мы – пленники трусливого ума.

Нам не разбить невольничьи колодки.

 

3.

 

Нам не разбить невольничьи колодки.

Себе мы сами сочинили ад.

Солёный воздух. Вдох, как сон, короткий.

И ты, певец, судьбе своей не рад?

 

Ты сам хотел забвения и плена.

Ты сам земную жизнь на помощь звал.

Но ей навстречу отворяя вены,

нашёл ты больше – больше, чем искал.

 

Скажи, на что свой голос променял?

Какую новую обрёл свободу?

Что утаил? Кому смолчал в угоду?

 

Ты одинок в своей земной ночи.

Тебе не пить живую речи воду,

не подобрать к молчанию ключи.

 

4.

 

Не подобрать к молчанию ключи.

Во тьме немой враждебными глазами

тень соглядатая следит за нами

из видимых лишь ей одной причин.

 

На суд какой, на свет какой из мрака

нас вывел осторожный часовой?

И голос чей завис над головой

подобием немолкнущего знака?

 

Заговорил свободным языком,

и, слёзы смеха собирая в ком,

я выбился из строя общей речи,

 

и, ключ сжимая, в полный голос пел,

кричал, ругался, плакал и хрипел:

скрипичный мой, мой музыкальный, певчий.

 

5.

 

Скрипичный мой, мой музыкальный, певчий,

день угасал. Я двери отворил,

где тёплый вечер над землёй парил.

Мне тяжесть снов судьбой легла на плечи.

 

Борясь со сном, забыв свои пути,

я онемел под тяжестью дремоты.

Бежала музыка, теряя ноты,

не в силах жить в неволе, взаперти.

 

И потеряв последнюю надежду,

один стою я двух сомнений между:

вспять повернуть или идти вперёд?

 

Но музыка меня сама берёт,

И шепчет, восходя на мой порог:

«Зову тебя. Мной голос пренебрёг».

 

6.

 

Зову тебя. Мной голос пренебрёг.

Зачем не знаю смысла и начала?

Куда бегу, не ведая дорог?

Какой, как кровью, исхожу печалью?

 

Наполни меня смыслом. Напои.

Дай голос мне. Я бьюсь в разъятом звуке.

В огне скитаний сердце опалив,

ты слышишь ли приход мой в каждом стуке?

 

Ни от кого я помощи не жду.

Куда бреду – одна среди развалин?

Мне заплатила муками в аду

 

земля, что вместе мы обетовали.

Покинут дом. Тебе ответить нечем.

Но для скворца построен был скворечник.

 

7.

 

Но для скворца построен был скворечник.

Для жизни дом. Для горла голос дан.

Для чувства – нервные изгибы речи,

как линии – холсту, стреле – колчан.

 

А тем, кто жив, дана о прошлом память,

как птице право над землёй парить.

Тебе, певец, свой голос не замямлить.

Ты музыку научишь говорить.

 

Реке – вода. Цыганке старой – карты.

Ученику – дощатый корпус парты.

Священнику – алтарь. А церкви – Бог.

 

И каждому свои углы да стены.

Душа для тела. Для актёра сцена.

Для путника симфония дорог.

 

8.

 

Для путника симфония дорог,

ведущих в Рим. Щебёнка, пыль и глина.

Певцу – жестокая логичность римлян

и лаконичность выстраданных строк.

 

Пусть ученичества сухая школа

равна для всех – увидеть и найти.

Певец один на выбранном пути

бредёт вслепую в темноте глагола.

 

Ему знакомы пенье и полёт.

Он видит сны. И лиц не узнаёт.

Но каждый город для него – столица.

 

Он называет всех по именам

и говорит себя забывшим нам:

«Тот одинок, кому душа – темница».

 

9.

 

Тот одинок, кому душа – темница,

ночами чёрная усталость снится.

Мятеж бессилья. Поиска тщета.

Жизнь движется, блистает, но не та.

 

Неутолимый голод. Сердца щебень.

Циничная усмешка дней ущербных.

И в кране протекающем вода

в полночный час бесцельного труда.

 

Кто временем, как плетью, понукаем –

на поприще чужом – лежащий камень,

пустой сосуд, планета без орбиты

 

и в карточной игре лишь козырь битый,

чья жажда никогда не утолится,

кого пугает чистая страница.

 

10.

 

Кого пугает чистая страница,

и песни недопетые молчат,

кто думал быть и жаждал воплотиться,

вином бокал наполня, выпил яд.

 

Кто океаны времени листал,

тот навсегда тоской скитаний болен,

но к берегу родному не пристал –

изгнанник не по крови, поневоле.

 

Кто сбился со своих земных орбит,

себя забыл и сам людьми забыт,

кто отступил при выборе дорог

 

и, жаждая, не пил любви вина,

тому земля – чужая сторона,

неясен путь и слишком долог срок.

 

11.

 

Неясен путь и слишком долог срок.

Но кто, скажите, ведает об этом?

Кто он такой, владеющий ответом,

забравший право подводить итог?

 

И мы храним смиренное молчанье,

склоняя голову к Его стопам.

Но семь цветов, семь нот осталось нам,

узнавшим бесполезное скитанье.

 

Как парус ветру, кораблю волна,

нам музыка в спасение дана.

И пусть неясен путь, сокрыт ответ,

 

какая песня прозвучит нам вслед?

Гадаем – проклинать или молиться?

Но этой песне суждено пробиться!

 

12.

 

Но этой песне суждено пробиться.

И если пробил час и подан знак,

под ветром парус сердца накренится,

завидев в темноте ночной – маяк.

 

И если голос разрывает звенья,

которыми любовь связует нас, –

мы беззащитны в тяжкий час свершенья,

мы одиноки в этот горький час.

 

Как угадать, не видя снов поэта,

часы его заката и рассвета?

Назначить срок и высчитать пути?

 

Но не подвластны нам его зарницы.

И если песня голубем летит,

где голосу поставлена граница?

 

13.

 

Где голосу поставлена граница?

Волшебной флейты звук? Блистательный сонет?

Скрипичный ключ и нотная страница?

Иль смерть, судьбу сводящая на нет?

 

За той чертой чужие спят зарницы,

как странницы, окончившие путь,

и время перелистывает лица,

как будто хочет их назад вернуть.

 

Пусть дом покинут. Опустел наш храм.

Но каждому воздастся по делам.

И в Судный День, войдя в его чертог,

 

ответ держать за то, что было спето.

Но воля – вольному. И в час ответа

границ певцу не знает даже Бог.

 

14.

 

Границ певцу не знает даже Бог.

Он сам свой суд и сам себе обитель.

Без страха он войдёт на твой порог,

судьбы своей ваятель и воитель.

 

Но век грядущий не дал нам отсрочку.

Равно для всех – окончить и начать.

Свой труд перечеркнуть. Поставить точку.

И в одиночку истину искать.

 

Но снова, в час сомнения и плена

слова шипят, бунтуют, бьётся пена.

Стремим свой путь к качающейся лодке,

 

плывя вдоль берегов, проходим мимо,

своей тоской по голосу томимы.

Гортань нема. Звук захлебнулся в глотке.

 

15.

 

Гортань нема. Звук захлебнулся в глотке.

И саксофон, удавленный, молчит.

Нам не разбить невольничьи колодки,

Не подобрать к молчанию ключи.

 

Скрипичный мой, мой музыкальный, певчий,

зову тебя, мной голос пренебрёг.

Но для скворца построен был скворечник.

Для путника симфония дорог.

 

Тот одинок, кому душа – темница,

кого пугает чистая страница,

неясен путь и слишком долог срок.

 

Но этой песне суждено пробиться!

Где голосу поставлена граница?

Границ певцу не знает даже Бог!