Эдуард
Хвиловский

Поездка за тулупом в Оглобково

В замшелую во всём кутузку 
вошли, как человеки, 
удачу в позапрошлом веке искать – 
тулуп овечий 
к зиме достать, 
быть может, на двоих один 
в краю неведомых рванин. 
Ни дать, ни взять! 
Кутузка, бишь, вагон – зелёный передок, 
двойные оси, 
двенадцать штук на круг и паровой возок 
на купоросе. 
Из города – ток-ток! – любезный 
     пастушок, 
прямые стрелы 
и рельсы, и чаи, и чёрный сапожок. 
Прохвосты смелы! 
Охрическая степь и окиян голов, 
барашков море, 
отряды молодцов, челночников, купцов – 
и мы в дозоре. 
Ни продавцов, ни стрел. Приехать 
     захотел – 
шагай в отборе. 
В конце пути был штиль на восемь с 
     лишним миль. 
Число в приборе. 
И голод с тёткой дал животную кадриль – 
уймись в тревоге. 
Пельменную ищи с друганом там где пыль, 
утиль и дроги. 
Подъели – что внесли, присевши у земли. 
Внесли не мало: 
здесь утренним борщом питались сизари. 
Чеснок и сало. 
Два спутника вверху и три, и два, и 
     пять, 
и МИГ-16, 
за ним – МИГ-25, и в небе благодать, 
и нам за двадцать! 
В отеческой пыли арба с молодняком – 
то гагаузы! 
Я в корне изнемог, их видами влеком. 
Бахча. Арбузы. 
Нас двое и они, насельники Земли 
во всём и сами. 
Какое там «Аи»!.. – кругами бугаи 
под небесами... 
Какое-то 
     архи- 
     (и это не стихи!) 
Средневековье!.. 
Девятый, в общем, век, хотя и человек – 
в космонагорье!.. 
По сопли три мальца в пыли – и без 
     конца 
бегут к базару, 
за ними – их родня, задня и передня 
вплетает жару. 
Над ними снова – ва-а! – два МИГа-22 
на быстрой взбучке 
дают таких чертей, что съёжился Кощей 
от той летучки. 
Вдали немалый гнёт, вблизи большой 
     помёт – 
амбре в отстое: 
кто пьёт, кто льёт, кто ржёт, раскрыв 
     пошире рот 
и всё такое. 
Душевный поворот, отстойная страда, 
крепка картина: 
кто скачет, кто ползёт, кто выпал из 
     гнезда 
и спит невинно! 
О перемена мест! Я выронил узду, 
друган – уздечку. 
Бугай попереду, остаточность в заду, 
туман за речкой. 
Идём, иду, веду, чуток – и упаду 
в чеснок и в сало. 
Бредём в бреду, в кирзу, внизу, в бузу, 
     в аду – 
всего не мало! 
Отсиженный пахан, за ним его баран. 
Какой здесь запах! 
Папаши средних лет – в дымину, в 
     драбадан! – 
и все в папахах. 
Ножи, серпы, ковры, подойники, багры, 
шнуры, котомки, 
канаты, фонари, отбойники, столы, 
оглобли, «фомки». 
При шляпе и с пером, скрипит своим 
     трудом 
игрок на скрипке. 
Бочонки, огурцы, рубанки, жеребцы, 
телеги, зыбки. 
Но ищем мы доху. Всё время на слуху 
доха шальная. 
И нет нигде её, и нет здесь ничего – 
потьма сплошная. 
Обвальным вышел путь, ни встрять, ни 
     продохнуть – 
ровняй перила. 
Ищи-свищи тулуп на весь большой отлуп, 
и вдруг – о диво! 
У дуба – мужичок, остаточный пучок, 
тулуп – в телеге, 
большущий самовар, и голова что шар. 
Вот это бреги! 
Батяня! Ну, давай, тулуп свой доставай, 
мы, видишь, в мыле! 
Прикидка хоть куда! Держитесь, холода 
родимой шири! 
Какие обшлага, подбой и рукава – 
есть счастье в мире! 
Торговли больше нет, за три рубля – 
     обед 
в кастрюле с гречкой! 
Надел друган в ответ доху на весь 
     привет – 
«Ура!» за речкой. 
А я остался без дохи, стал под 
     навес, 
дышу овечкой. 
Скорее бы уже покинуть это «ж» 
с его арбами. 
Обратный путь широк, аллея без дорог – 
пылим столбами. 
Огромная верста, канава у моста 
со свежей гнилью, 
глушь, погань, таракань, нелепие, 
     мордань 
огромной ширью. 
Ни дома, ни села, всё сажа замела 
на весь последок; 
и грязь, и ковыля на фоне зимовья – 
след жизни редок. 
Обратный путь далёк, в грязи лежит 
     браток, 
столбит дорогу: 
иди как знаешь сам, прицел – по 
     небесам, 
найдёшь, ей-богу. 
В натуре – поворот, в глазах – 
     переворот, 
чудес движенье: 
вдруг – храм стоит в земле размером с 
     полмилье! 
Судьбы вращенье! 
Не может этак быть! Здесь некому возить 
кирпич на стройку!.. 
Но вот стоит небес исчадие чудес! 
Головомойка! 
Огромен и высок он на путях дорог. 
Великолепен! 
И двери, и расклад! Серебряный оклад! 
И боголепен! 
Расписан потолок, святые смотрят вбок, 
и фрукт на блюде. 
Пророки. Царь Давид на каждого глядит. 
Чудьё на чуде! 
Чтоб эдакий привет случился да в обед 
в такой глухарне – 
то только басурман придумать мог, 
     шайтан, 
такие плавни. 
Ближайший под размах – в турецких 
     земелях – 
Айя-София... 
А здесь сам чёрт послал невиданный 
     накал. 
Иеремия! 
Внутри шуршит народ впролёт и 
     впроворот, 
и лбом да об лоб, 
прикладен до икон и образам поклон 
до пола обло. 
Коническая страсть! Осоловевши всласть! 
Ещё где виды? 
Их нет вокруг теперь, одни орлы да 
     зверь. 
Судьбы планиды. 
Крест ликом осиян. Прощай, сосед-буян! 
Нам – путь дорога. 
Дохою потрясли и кости унесли. 
Шагаем в ногу. 
Вперёд, через дорзал, где б и Дерсу 
     признал 
за полем речку; 
шагая бы, базлал... И был в виду 
     вокзал, 
в вокзале – печка. 
Билет, привет, ответ, в тени – 
     мотоциклет 
из киносеанса. 
Какие там места! Невнятица густа. 
Сны контрданса. 
Обратный переход – холодный огнемёт. 
Друган и бричка. 
Ни времени-часов, ни дальних голосов – 
и непривычка. 
А в памяти места, а память вся густа 
во днях шелковых, 
во чудище в веках, во испытавших страх 
большеголовых. 
Тебе через сто лет отослан сей привет 
во славу жизни: 
так жили не вверху, а в нижнем во греху 
сыны Отчизны. 
  
          1975 г.