Настроение
живу в захваченной стране
как беглый раб
в извечной лжи и беготне
от алчных лап
под глупой дряхлою луной
сам старый лгун
плетусь бетонною тайгой
упившись дум
и пусть кругом гремят бои
деньжищ с баблом
с зеленым змием мы свои
венки плетём…
Открой
открой мне мысли на восход,
где их хмельная побежалость,
волною, перейдя на взлёт,
оплавит по земле усталость,
и в расслоённых облаках
молочной влагой утолившись,
подёрнет искорки в глазах,
разлуку не перехитривших,
тогда и звезды, отразив
в оконных бликах высоту,
мигнут, толкнув на рецидив
аортных ритмов маету…
А в сентябре
открыв задумчивую дверь
в хитросплетенья сентября,
лучу лимонному доверь
с улыбкой строчку тропаря:
– спасибо, Господи, тебе
за этот день,
за белый свет,
за глубину твоих небес
надеждой правящих сюжет,
за эту женщину в окне,
за куст рябины под окном,
за клин, скользящий в вышине
и чай с усталым сухарём,
за всё, что видеть довелось
за всех, кто встретился в судьбе,
за то, что даже не сбылось –
спасибо, Господи, тебе…
День как день
день как день – тоска да слякоть,
снег пожухлый за окном
начинает вечер плакать
малахольным ноябрём
зажигает город свечи
риторических огней
время, милая, не лечит
и не делает умней
ни стройнее, ни добрее,
ни красивее чем был
мир становится темнее,
вот и чёрный чай остыл
как и я, он был горячий,
говорливый и парил,
а теперь все чувства пряча,
сам себе стал вдруг немил
просто город, просто осень,
просто слякоть и тоска
просто сердце лета просит
и любовного глотка,
да медовый пряник солнца
на небесной простыне,
и чтоб в качестве анонса –
ты приснилась ночью мне...
Пить туман поутру
Вновь туманное утро, и в нём силюсь я отыскать
неприступное «завтра». Успокоится ли и когда
вопрошающий вечность «двойник без стыда»:
– Где была без труда (и любви) на земле благодать?
Вот, опять голосит и грызёт за вопросом вопрос
ковыряясь в давно отгремевше-опавшем,
что в ночи превращается в образов кашу
и, вступив на балкон, выдыхаю: «Года-то всерьёз!»
Их не в силах принять, зверем взвыв на скупую луну,
что улыбкой-блином в даль бродяг зазывала,
о своём голося, перепачкав лекала,
сноб «двойник» уползёт пить туман поутру...
Пусть с больною душой утро долго родится.
Сучье время для сук, для волчат тёмный час.
Непокой, истощая словарный запас,
оборвёт в забытьи душной жизни страницу.
Вновь туманное утро. Силюсь в нём отыскать…
Самая верная
Сколько б ни было дорожек, а по брустверу – родни,
но в конце с неясной рожей баба выйдет из стерни,
на плече литовка с ручкой, антрацитный балахон –
и тогда «бесаме мучо», распрекрасный эпигон,
всё – закончится тропинка бестолковых твоих дел,
переполнится корзинка – тем, что смог и что хотел!
Сколько б ни было подножек, но в конце всех игр и слов
есть невидимый порожек, за которым нет боёв.
Говорят, там свет и люди, те, что любят, молча ждут.
Им неважно, в чём ты будешь, когда вытолкнут на суд.
Сколько б ни было имений, чутких офисных подруг,
в чёрном баба не изменит, не сорвется в ультразвук.
Она знает своё время, и пролог, и эпилог,
где, когда порвется стремя и её настанет срок.
Сколько б ни было дорожек,
денег,
гонора,
родни,
но в конце один порожек,
так что, мачо, – не гони...
О бедном пиите замолвлю я слово
Сонет посвящается В. П.
первородный выискивал слог,
и уняв трепет мысле-желаний,
отползал от порожних блужданий
по тоске недописанных строк…
мялся свет жёлтоокий в глуши
расконьяченой долькой рассвета,
а он впаивал в рифмы сонета
раскалённые струны души...
дожигала безлюдием ночь,
был исписан листочек сон-мнений,
где в предчувствиях скомканных прочь,
плавал волнами несовпадений,
по дорогам, порой где невмочь
хоть живёт ради этих мгновений...
Cквозняк
по мокрой ряби глупых луж,
луну качая в такт печально,
сквозняк –
предвестник белых стуж,
проникший в город нелегально,
украсть пытался жёлтый лист,
дрожащий нервно за окном,
грустил,
танцуя мокрый твист,
и выл по трубам о своём,
от одиночества скуля с дождём
щеночком глупым сентябрём...
Нет рая
Nel mezzo del cammin di nostra vita
mi ritrovai per una selva oscura
che la diritta via era smarrita.
Dante Alighieri
В земной стезе зайдя за половину
на греческом очнувшись берегу
я, подставляя иглам солнца спину,
грустил о том, чего уж не смогу…
Ушедших лет, растраченных в погоне
за ускользающей распутницей-деньгой,
нет, не жалел, а токмо лишь в истоме
кромсал мечты седеющей тоской.
Волна лениво на песок взбегала,
Торони такелажился в сезон,
и добродушно-ушлый зазывала
манил отведать яств в кафе «Леон».
Под звонкий смех любимого внучонка
и православным небом южной стороны
я «Отче наш» себе бубнил негромко
за счастья дни, что были здесь даны.
Дышала зноем берега полоска,
где в «эпицентре» кризисных проблем
лишь тишь да гладь и фоном отголоски
от разрушающихся связей и систем.
Я ж, новостей с Отчизны избегая,
сорвав вдоль моря свой велосипед,
вдруг кожей понял – нет на небе рая,
и после жизни – жизни тоже нет...
p. s.:
когда, крича, летел в кювет.
А обиды я все замолю
На пригорочке
павой белою
пока листья в тревоге своей
бахромою дрожащей несмелою
облетают под крик журавлей
На заре меня встреть –
возвращаюсь я
из далёких загулов души
от ошибок
укусов отчаянья
с перекрестков заморской глуши
На пригорочке
у берёзоньки
в платье русском с платком на плечах
где сирени кусточки низехоньки
укрывали меня с тобой в снах
Встреть меня на заре
моя милая
как солдата с далёкой войны
обезумевшего от насилия
и всесилия знаков иных
Распахни мне объятия
нежные
и прости мне гордыню мою
вспомни радости дни наши прежние
а обиды я все замолю…
Старик
Здесь нет ничего кроме тлена и пыли
уснувшие страсти притихли на полках
властителям пламенно одами льстили,
но можно ль задобрить блудливого волка?
всяк хищника тянет на злато и похоть
ему в наслажденье и кровь и фанфары
где свите положено чмокать да охать
под скрип гренадеров и всхлипы гитары…
я – библиотекарь усталый разведчик
ворчу протираю читаю лгунишек
заведую ямой шифонных словечек
спрессованных в гранулы грамотных книжек
где хроники все – усечённые мифы
творилось ли то что вбивали нам в темя
но вновь расчехляют упрямые грифы
нам в криках являя ушедшее племя
поэты поэты – вы странники жизни
по ней проплывая сгорали как щепки,
собой освещая дорогу Отчизне
таща её к свету как глупую репку
а впрочем о чём я? пора мне покушать
закрыты запоры том чтения избран
я ныне Рубцова желаю дослушать
душа отзывается мыслям как си́стра
_________
си́стра( лат. sistrum) – древнеегипетская храмовая погремушка,
применяемая в ритуальных целях.
© Эдуард Филь, 2017.
© 45 параллель, 2017.