Мама
I.
Вначале была мама.
Радость встречи, всегда нежданной, хоть и предсказу-
емой, ты мой. Ему, о нём, в его – в его ладошке и в его глазу
Был целый мир. И ты летела прямо,
К нему
II.
В объятия стремилась.
Век наш, день наш. Встречались мы, где случай выпадал,
И день тянулся, нота не кончалась. Ни на минуту миг не опоздал,
Сын приходил во сне, как божья милость,
И исчезал
III.
В пространстве.
Жизнь вершилась сама собой, хлопот водоворот.
Мы жили от свиданья до свиданья, и было нам известно наперёд
И жизни и судьбы непостоянство,
Их обиход.
IV.
Потом была дорога.
Жизнь пылила всё вдоль по ней, всё дальше от тебя.
И мы по ней брели, то догоняя, то отставая от календаря,
Стремились прочь к порогу от порога,
А вроде зря.
V.
Потом была дыра в календаре.
Ты что-то пела вслух неутомимо.
Потом было, не помню уже что. Порог и календарь слились в едино,
И без молитв твоих мне выжить было не
Вообразимо.
VI.
Мы сделались иными.
Слух и зренье исполнились вещами, что на час
Попали к нам, а выйти не сумели. Но я не знаю что с ними сейчас,
В каком краю, и что случится с ними
После нас.
VII.
Мы в лодочке отчалим.
Страх растает. Нет большей, чем прожитой пустоты.
Ты будешь у руля, а я на вёслах. Я глаз прикрою, так, для простоты,
И я спрошу – а что было в начале? В начале
Была ты.
Сонеты к портрету маленькой Марии*
I.
Дитя, Мария, нежных скул овал,
Как долго ты, рукой не шелохнувши,
Пока тебя Бронзини рисовал
Сидела, спину выпрямив послушно?
Зелёный зал. Великий Гирландайо
Здесь поусердствовал, судьбу свою творя.
Из окон – свет в лицо, спина прямая.
Волхвы. Младенцы. Нимб. Подобие тебя.
Как скучен путь в бессмертие, Мари!
«Как долго мне сидеть, signor artista?»
Но тот творит с обеда до зари,
Его ждут где-то лавры маньериста,
Но за истекший ход пяти столетий
Тебя никто и строчкой не отметил.
II.
Я буду первым. Есть такое диво –
По галерее пасмурной бродя,
Остановиться вдруг перед картиной
И через пять веков узнать тебя.
Я где-то тебя видел, и не помню,
Где именно. Да и не в этом суть.
Ты вниз глядишь, старательно и томно,
Припухшая ладонь легла на грудь,
Ах, этот бархат, и атлас, и кружев
Столь тщательно написанных шитьё!
Твой взгляд спокоен и слегка недужен,
Предвидя назначение твоё.
Что предназначено? Через века и стены
Зеваку и пажа связать единой темой.
III.
К вопросу о стенах – твой дом неподалёку.
Я только что там был. Приветы передал.
Всё тот же зал. Окно. Приезжих рокот.
Аньоло тот же стены расписал.
Тебя тогда уж не было. Всё те же
Пажи следят, чтоб кто чего не спёр.
Теперь они себя зовут «консьержи».
Всё та же лестница ведёт на тот же двор,
Всё та же башня, площадь и костёр
Посередине. Девичьи забавы,
Пока твой папенька с лица земли не стёр
Своих коллег по цеху домуправов.
Смотри, смотри, моя зеница ока,
Как наш палач accende il fuoco.
IV.
К вопросу о пажах – Мария, право,
С твоей–то образованностью! Мне
Такие слухи – хуже, чем отрава.
Чем заслужила ты, что на земле
Тебя ославили как девку-мокрохвостку?
Я думаю, что было всё не так.
Мне представляется, что ты пажа-подростка
Гнала метлой и в рыло, и в пятак,
Но он был юн и ты была в расцвете,
Он спал под дверью, чах, едва дышал,
Явленье первое: свиданье на рассвете.
Явленье третие: папаша и кинжал.
Добавлю от себя, что паж был тож
Казнён. Хоть люб был и пригож.
V.
Давай на дело глянем по-другому:
Блестящий дискурсант и полиглот,
Была сосватана соседнему дракону,
Ну, в смысле, герцогу, с тем, чтоб продолжить род
И породнить враждующих два клана.
Закончилось известным нам ножом.
Сценарий. Папа, с бодуна иль пьяный:
– Какого чёрта ты снеслась с пажом?
– Какого чёрта ты с пажом связалась?
– Папа, вы не в себе, я вся дрожу,
Хоть не рассудок, то хотя бы жалость…
Я в подражатели себя не запишу,
Хотя и крутится, рифмуя слово «ты»,
«Мари, шотландцы всё-таки скоты».
VI.
Ну, не шотландцы, примем их на веру,
Феррарцы ближе. Кто их разберёт:
Твоя сестра по твоему примеру
Попала в тот же брачный переплёт,
И тем же кончила, чем ты (по наговору
На твоего безвинного отца.
Народная молва не терпит спора,
Причину скоротечного конца
Приписывая яду иль кинжалу.
Де мол, он сам тебя же заколол
Иль отравил). Тебя не провожал он.
Не до того. Шли дрязги за престол.
Но я б не предпочёл отцовской каре
Альфонса ранний брак и яд в Ферраре.
VII.
Вернёмся же к отцу. Весь этот бред
Про гнев его мы спишем в область слухов.
Пажа оставим. Но за юность лет
Его, конечно же, не тронут. Тот, пронюхав
Что он раскрыт, потребует расчёт.
Уедет в Геную. И заживёт широко.
Умрёт холостяком. Тебя ж отец сошлёт
В портовый город тут неподалёку.
Ливорно. Порт, болота, комарам
Привольный рай. Свободы проблеск краткий.
Корабль пришёл из африканских стран.
Привёз слоновью кость и лихорадку.
Идёт от корабля к причалу ялик,
В нём бивней груз – и маленький комарик.
VIII.
Вот так всё кончилось, расставим по местам:
Тебя на припортовом парапете,
Корабль на рейде. Дома, где-то там,
Отца, врачей что за тебя в ответе,
Меня в музее, в Генуе пажа,
Художника, который возвратился
Спустя пять лет, видение ножа,
Москита, что крови твоей напился,
И вот ещё, я вспомнил, я узнал,
Дай ухо. Я скажу тебе секретик.
Чей отчуждённый взгляд и скул овал
Я вдруг узнал сквозь патину столетий.
Скажу и прочь направлюсь деловито.
Прощай Мари. Addio per la vita.
_______________________
* Мария ди Медичи (1540-1557).
Портрет кисти Аньоло Бронзини
находится в галерее Уффици во Флоренции.
Вечер
Пешехода работа легка и проста.
Стелет под ноги годы земная дорога.
Я себя разменяю – доживши до ста,
Нет, ещё бы немного, ещё бы немного.
Мне б ещё увидать – за пригорком гора,
Мне б ещё доползти – за горою пригорок,
Я ещё на пути – умирать не пора –
Долог путь мой, бескраен – бескраен и долог.
Нет конца ничему: два конца – два кольца,
Я от встречного к встречной шагаю проворно,
От окна до окна, от крыльца до крыльца,
Два лица, да за пазухой ком стихотворный.
О, судьба моя, ты мне доверься, как я
Доверял тебе жар перезревшего слова,
Из запретных глубин твоего бытия
В две руки доставая подстрочник улова.
Буду нежен и скромен, послушен, толков,
Только дай мне ещё прошагать в чистом поле,
Дай святым – упокоя, поющим – стихов,
Пьяным – рай, птицам – небо, а вольному – волю.
11 лет
Что это? Зачем эти вязкие буквы,
Липнущие, как воздух ночного Мидвеста?
Столько лет ведь прошло. Что там? Цветы, незабудки.
Н-е-з-а-б-у-д-ь-м-е-н-я – цикадная тянется песня,
Азбука Морзе – невидима, в темноте
Треск цикад – гороховой россыпью точек.
Эй, там, слышите на большой земле
Как на острове воет одиноче
ство. Или стве? В чём? В своём естестве
Гол как сокол, как волчер, как найтхок*
На потной кручусь простыне,
Сунув ком кулака в рот.
Милые, эта луна бездонна, светит
На эти джунгли, как будто всегда светила.
Не она ли, пробравшись сквозь паутину веток,
Заливала светом кухню, веранду, квартиру,
Картину, корзину, тебя, чемодан, саквояж…
Вот чемодан – там нырнул, здесь выплыл, разинул пасть.
Что там – носки, акварели, письма, гитарный пассаж,
Знаки присутствия вашего. Стынут. Не удержать.
Расстоянье – пустяк. Время лечит. Но если и нет,
Обезболивает. Мы, наверное, встретимся снова
Где-то во мраке иль свете будущих лет –
На каких перекрёстках свидания миг уготован?
Не лукавь пред собой. Никогда никуда не вернусь.
Блудный сын возникает, лобзая родителю ноги,
Наспех глотает тельца, поправляет бурнус.
Глядь – и нет его. Только стелется пыль по дороге.
Жизнь сменить можно, только родившись вновь.
Содрав прежнюю жизнь как шкуру – с болью, с мясом.
Старый вирус сворачивает в жилах кровь.
Кожа лопается на губах и запястьях.
___________
* Vulture, nighthawk (англ.) – гриф и козодой
(буквально, ночной ястреб), соответственно.
Виды, распространённые на американском среднем западе.
Ночь
А. Л.
1.
Мой милый друг, как хорошо нам
Сидеть, прижав плечо к плечу,
Год разыгравши на ничью
И расставляя пешки снова.
Вот ход – ни слова в тишине,
Есть только счастье обладанья,
Когда ладонь сольётся с дланью,
Царём и данником тебе.
2.
Как хорошо, что ночь светла,
Что мрак её исполнен светом,
Как полнится вопрос – ответом,
Как полнится дождём луна.
Как полнится ладонь потерей,
Как взгляд пресыщен пустотой,
Как хорошо, что мы с тобой
Привыкнуть к свету не успели.
3.
Как хорошо, что не светает,
Как хорошо, что ночь вокруг.
На кухне – капель мерный стук,
Как поступь времени босая.
Остановись, мгновенье, ты
Отнюдь не лучшее из прочих,
Но среди прочих многоточий
Как точка – ночь в конце строфы.
4.
Как хорошо, что мы одни,
Что все ушли, а мы остались,
Что всё темнее наша жалость,
И всё безжалостнее дни.
Что мы всё ищем утешенья
В безумстве нежности своей,
Как ищут оправданья дней
В бессильных поздних сновиденьях.
5.
Как хорошо, что снова слово
Свечой затеплит этот дом,
Что восковым карандашом
Мой подоконник изрисован.
А за окошком – чудеса.
Светлеет. Ветер небо моет.
На землю россыпью косою
Росою сходят небеса.
9 марта 2006 года
Встань предо мною, маленький мечтатель,
Как лист перед травой, прижавшись лбом
К оконному стеклу, глядящий в поле,
Рисованных миров законодатель,
Рисующий грозу, поля и дом,
Стекло в окошке от воды рябое.
А в нём лицо, монаршее величье,
Всемилость пальцев, держащих весь мир,
В ладони-лодочке угревшейся вселенной
Покой оберегая, трепет птичий,
Дыханье ветра, Моцарта клавир,
Течение реки и запах хлебный.
Что сделаешь ты с этим изобильем?
Как многое дано, сколько всего
Вместилось в тёплую щепотку твоих пальцев!
В младенческом беспомощном всесилье –
Что миру повелишь? Но у него
Головка клонится ко сну. Глаза слипаются.
Спи, милый мальчик. Пусть тебе приснятся
Раскаты клавесина, струнный треск,
Ландовской пальцы. Луч в стекле старинном,
Слезливый лёд, бубенчики паяца,
Лоскутный блеск немеркнущих небес,
Мизинец, оттопыренный картинно.
Манера, поза, кукольный театр.
Перекрещенье крашеной фрамуги
И перекрестье птицы за окном,
Переплетение соломки угловатой,
Сцепленье пальцев, холодность подруги,
Скрещенье ног под праздничным столом.
И невозможность рифмой оправдаться,
И неспособность строчку завершить,
Ведь обвиненья нет, лишь знак вопроса
В конце пути, а жить или не жить –
Не нам решать. Идти, иль оставаться –
Уже не нам. Для нас уже всё просто.
Для нас вопрос важнее, чем ответ.
И сон грядёт, и тяготит ресницы,
Как жизнь во сне бредёт к водоразделу лет.
Спи, милый мальчик. Пусть тебе приснится...
Проталинка
Вот и всё – дорога кончилась,
Не оглянешься назад.
Исполати, гость непрошеный!
Град высок, широк посад.
Был ли дом тебе – обочина?
Стыл ли в окнах чёрный лёд?
Под речной булыжник сточенный
Грусть бродяжья не течёт.
В чём пришли – тулупчик, валенки
Мы в котомке схороним.
Сядем, милый, на проталинке,
У ворот повременим.
Не горюнься, друг мой ласковый,
Что искали – то нашли.
Гостю нынче милость барская –
Расписные словари.
Нам сегодня будет пиршество,
Нам вовеки – благодать:
Отглагольные излишества
Чуждой речи поверять.
Светобоязнь
Когда зовёт на выход мой раёк
Никчемных зрителей, не верящих обману,
Притворству моему, корявых строк
Невыразительному хламу,
Моих нарядов фиговый листок
От них не скроет площадного срама,
Хлопки редеют, гаснут облака,
И мечется бездомная строка
От одного виска к другому, отражаясь,
Преображаясь, разбиваясь в пыль,
В слова, в изображенье, в звука завязь,
В шершавой звукозаписи кадриль.
Исписанный винил пропилен насквозь,
И светопись истёртого кино
Безгласна и смешна, но всё равно
Я выхожу.
Я выхожу из света,
Из круга мотылькового – туда
Где ночь туманом праздничным одета,
Где сух рукав, но влажная рука
Ощупывает лица, для портрета
Ища черты, для подвига – слова:
Мой выход на подмостки темноты,
Дождя и перекатной шелествы
Невидимых деревьев гнутых спин,
Как говорил поэт – побег немыслим,
И потому лишь он необходим,
Что света круг всё уже и всё чище.
Подводный осьминог запас чернил
Весь израсходовал, перебираясь вглубь
Своих пещер, и строк, и букв, и губ
Прикосновений.
Прикасанье кожи
К одежде так не отдаётся в боль
Ободранного нерва, как из ложи
Свет по сетчатке, жмуришься неволь-
но, мне, но мне не больно, не помножить
На тьму щедрот твоих моих отсутствий ноль.
Так в обнищавшем княжестве король
Свою казну стремится приумножить
Побором с нищих, суетой станка
Печатного, переставленьем гласных,
Меняя в строчке славу на слова,
Не верь на веру, и насквозь на насквозь,
Но как ни верь – пуста его казна,
Обречена растратчеству софитов,
В сетчатке – отпечаток позабытый
Твоих аплодисментов.
Ангел
– Мой ангел, опять ты торопишься в путь,
Опять с поволокой глаза,
А тьма за окном – не шагнуть, не вздохнуть,
И катит по небу гроза.
Обрывы, обвалы – с пути не сойти,
И дальше, и дальше придётся идти,
И нету дороги назад.
– Сестрица моя, ты не плачь обо мне,
Не страшны мне ветер и гром,
Доспех мой сверкает, мой конь в серебре,
И ночью я вижу как днём.
И лёгок мой шаг, моя ноша легка,
И щит воронёный сжимает рука,
И молнии мне нипочём.
– Мой милый, позволь, я отправлюсь с тобой,
Твой шаг всё слабей и слабей,
И крылья твои тяжелеют водой,
Доспех твой – бумага и клей.
Где плащ серебристый, где меч, где копьё?
Позволь, я ладонями сердце твоё
Прикрою от стрел и камней.
– Не надо, не слушай, не верь, не гляди,
И слух, и глаза тебе лгут.
И жизнь, и бессмертье у нас впереди,
Хоть нас, там, похоже, не ждут.
Пусть конь мой упал – я на палочке вскачь
С мечом деревянным... Ну что ты, не плачь...
Не бойся. Я скоро приду.
© Дмитрий Казьмин, 2017.
© 45 параллель, 2018.