Дмитрий Евсеев

Дмитрий Евсеев

Золотое сечение № 17 (365) от 11 июня 2016 года

Обрывки встреч, улыбок, расставаний…

Девяностые

 

Мы, временно побеждённые...

Марк Блок – Люсьену Февру

Франция. 10 мая 1941

 

Оставаться людьми

среди нечисти, крови и спеси.

Оставаться собой

среди злобы, обмана и тьмы,

зная всё наперёд

из простых и доверчивых песен,

разрываясь

меж зовом души и судьбой.

 

Время плесени.

Сырость. Промозглая сырость.

Правда, мальчик у Бредбери

верит, что солнце взойдёт.

Дай-то бог,

чтобы так и случилось.

И поклон ему

тех, кто живёт

и от тех, кто умрёт.

 

Но остаться людьми,

зная всё наперёд

из простых и доверчивых песен.

Но остаться собой,

разрываясь

меж зовом души и судьбой.

 

Из цикла «Нотные листы»

 

Соncerto piccolo

(для валторн и скрипок)

 

С. Х. Арабкерцеву

 

Сверкая в солнечных лучах,

звучат валторны.

Им стало эхо отвечать,

искрясь в повторах.

 

И скрипки, медленно начав

in moderato,

уйдут на forte

и опав

взлетят обратно.

 

И вновь паденье.

И опять звучат валторны.

И так призывно прозвучат,

так гордо,

что удивленье и восторг

вдруг сдавят горло.

 

… а скрипки, не зная об этом,

стремятся валторны догнать,

о чём возвещают победно,

на forte взлетая опять.

 

* * *

 

«Элегия» Массне. Шёл снег.

И белая печаль

являла сквозь века –

величие души, летящей в облака,

величие дорог без края и конца,

величие тревог...

 

«Элегия» Массне. Шёл снег.

И знал он наперёд –

бессмысленность обид и суетность забот,

бессмысленность души, утратившей печаль.

Шёл снег.

 

«Элегия» Массне. Элегия во сне.

А жаль.

 

Нефертити

(в ритме самбы)

 

Что бы там ни говорили

ацтеки и ассирийцы,

болгары и буры,

валлоны и валлийцы,

греки и гагаузы,

даки и друзы,

евреи и египтяне,

занде и зулу,

индейцы и индусы,

карелы и карены,

лаосцы и литовцы,

майя и мавры,

немцы и ненцы,

овамбо и оджибве,

персы и парсы,

рамо и ремо,

сибо и сиу,

тхо и тринидадцы,

узбеки и удины,

фиджийцы и финны,

ха и хакасы,

цзино и цзинпо,

чоко и чочо,

шина и шона,

эвенки и эскимосы,

юан и юкагиры,

якуты и ямайцы.

 

О чём бы они ни говорили,

сегодня в полдень, –

кто-то из них

обязательно назовёт это имя:

«Прекрасная женщина идёт».

 

Рондо

 

Найти бы, но не телом, а душой.

И ликовать и сердцем, и глазами,

и слышать, как звеня колоколами,

разносится:

– Спасибо, дорогой!

 

Прижаться бы не телом, а душой.

Прижаться бы и чувствовать губами,

как трепетно, не пользуясь словами,

ты говоришь:

– Спасибо, дорогой!

 

Остаться бы не телом, а душой

чтоб пронеслось над снегом и веками

предсмертное:

– Спасибо… дорогой…

 

Из цикла «Пантеон»

 

* * *

 

В час непогоды

молнии бьют тех,

кто выше –

кто выше духом

или выше плотью.

 

Кто послабей,

уходят под защиту

крыши,

дверь закрывая плотно,

и тем свой долг исполнив.

 

В час непогоды

молнии бьют тех,

кто выше –

кто выше духом

или выше молний.

 

* * *

 

Жене Дольнику – учителю и другу

за его беспощадную доброжелательность

 

Помянем умерших… Пока мы живы.

Пока мы живы – им очень трудно будет умереть.

 

Обрывки встреч, улыбок, расставаний –

вся эта кутерьма дневная,

как хвост кометы, тянется за каждым.

Так запросто, легко и беззаботно.

 

Обрывки встреч, улыбок, расставаний.

До них теперь невыносимо далеко.

 

Помянем умерших… Пока мы живы.

Пока мы живы – им очень трудно будет умереть.

 

* * *

 

Друг мой старинный

держит в руках собственный череп

и говорит ему:

– Бедный Йорик...

 

* * *

 

Жене Фридману

 

Лицедействуйте! Спешите!

На глазах у всех свершите

всё, что хочет видеть зритель,

ну, чего бы ни желал.

 

Лицедействуйте! Спешите!

Расскажите! Расскажите!

Всё как есть на самом деле –

кто был прав,

а кто неправ.

 

Но закончился спектакль.

Гаснет рампа.

Дали свет.

Разболелись ваши раны или нет?

Как там жизнь – удалась или просчёт?

 

Только дети говорят:

– А ещё...?

 

* * *

 

Сусанне Арабкерцевой

 

Поговорили…

Три горсти земли опустили.

Почтили…

 

Букеты поникли –

им время пришло увядать.

 

А старцы как встали,

так и остались стоять.

 

* * *

 

Федерико Гарсиа Лорке

 

За горизонтом солнце расстреляли,

и пала ночь израненной на землю.

Там, среди плача горького по свету,

печальные сидели палачи –

как мало пуль им выдали сегодня.

 

* * *

 

Майе Плисецкой

 

Как кричат эти руки и плечи,

эти ноги скользящие в танце, –

плачет лебедь в тоске человеческой,

умирающий лебедь Сен-Санса.

 

Кто стрелял в тебя зло и напрасно?

Страсть к курку – какой жуткий каприз.

Если смерть твоя так прекрасна,

то какой же должна быть жизнь?

 

Гёте и Кристина

 

Вечер спускается в Веймар,

дождь обнимая за плечи.

Путь освещают свечи.

В Веймар спускается вечер.

 

Щека на руке засыпает –

ей сладко дарить тепло.

И время не замечают,

а время уже истекло.

 

В окно полумрак отступает.

В синюю даль окна.

Утро. Дождливо в Веймаре.

И музыка чуть слышна.

 

«Пассажирка»

 

Анджею Мунку

 

Погас экран, и зрители уходят.

Не с середины фильма – обратите внимание.

И даже не после слова «КОНЕЦ»,

ибо конца быть не может.

 

Одним не хватит жизни, чтоб забыть,

другим, чтобы понять,

почувствовать,

как ты мечешься,

обнажённая, среди ночи,

облапанная прожекторами,

белая

и одинокая,

как изолятор на колючей проволоке...

 

* * *

 

Андрею Вознесенскому

 

Буквы А, нанизанные на ось,

создают анфиладу

…или крик о помощи?

 

Так же одиноко и немощно

выглядят башенные краны,

несмотря на то

что они, как соборы,

устремлены в небо.

 

Друзьям моим…

 

…прекрасные гнёзда давно улетевших птиц

Георг Лихтенберг

 

Публичка – в девичестве «Карлы Марлы».

Камин да скрипучая лестница.

Каталог на втором этаже,

а на первом, при вечных запретах,

прокуренные туалеты.

И внутренний дворик, вечером с подсветом,

с импрессионистским приветом при этом.

 

При этом в коридоре –

сонеты Эредиа,

«Мой Париж» Эренбурга,

французские рондо,

выглянувшие

из приоткрытых дверей

редкого фонда.

 

От настольной лампы круг белого света,

в который вплетается странный венок

из Бальмонта и Хикмета.