Девяностые
Мы, временно побеждённые...
Марк Блок – Люсьену Февру
Франция. 10 мая 1941
Оставаться людьми
среди нечисти, крови и спеси.
Оставаться собой
среди злобы, обмана и тьмы,
зная всё наперёд
из простых и доверчивых песен,
разрываясь
меж зовом души и судьбой.
Время плесени.
Сырость. Промозглая сырость.
Правда, мальчик у Бредбери
верит, что солнце взойдёт.
Дай-то бог,
чтобы так и случилось.
И поклон ему
тех, кто живёт
и от тех, кто умрёт.
Но остаться людьми,
зная всё наперёд
из простых и доверчивых песен.
Но остаться собой,
разрываясь
меж зовом души и судьбой.
Из цикла «Нотные листы»
Соncerto piccolo
(для валторн и скрипок)
С. Х. Арабкерцеву
Сверкая в солнечных лучах,
звучат валторны.
Им стало эхо отвечать,
искрясь в повторах.
И скрипки, медленно начав
in moderato,
уйдут на forte
и опав
взлетят обратно.
И вновь паденье.
И опять звучат валторны.
И так призывно прозвучат,
так гордо,
что удивленье и восторг
вдруг сдавят горло.
… а скрипки, не зная об этом,
стремятся валторны догнать,
о чём возвещают победно,
на forte взлетая опять.
* * *
«Элегия» Массне. Шёл снег.
И белая печаль
являла сквозь века –
величие души, летящей в облака,
величие дорог без края и конца,
величие тревог...
«Элегия» Массне. Шёл снег.
И знал он наперёд –
бессмысленность обид и суетность забот,
бессмысленность души, утратившей печаль.
Шёл снег.
«Элегия» Массне. Элегия во сне.
А жаль.
Нефертити
(в ритме самбы)
Что бы там ни говорили
ацтеки и ассирийцы,
болгары и буры,
валлоны и валлийцы,
греки и гагаузы,
даки и друзы,
евреи и египтяне,
занде и зулу,
индейцы и индусы,
карелы и карены,
лаосцы и литовцы,
майя и мавры,
немцы и ненцы,
овамбо и оджибве,
персы и парсы,
рамо и ремо,
сибо и сиу,
тхо и тринидадцы,
узбеки и удины,
фиджийцы и финны,
ха и хакасы,
цзино и цзинпо,
чоко и чочо,
шина и шона,
эвенки и эскимосы,
юан и юкагиры,
якуты и ямайцы.
О чём бы они ни говорили,
сегодня в полдень, –
кто-то из них
обязательно назовёт это имя:
«Прекрасная женщина идёт».
Рондо
Найти бы, но не телом, а душой.
И ликовать и сердцем, и глазами,
и слышать, как звеня колоколами,
разносится:
– Спасибо, дорогой!
Прижаться бы не телом, а душой.
Прижаться бы и чувствовать губами,
как трепетно, не пользуясь словами,
ты говоришь:
– Спасибо, дорогой!
Остаться бы не телом, а душой
чтоб пронеслось над снегом и веками
предсмертное:
– Спасибо… дорогой…
Из цикла «Пантеон»
* * *
В час непогоды
молнии бьют тех,
кто выше –
кто выше духом
или выше плотью.
Кто послабей,
уходят под защиту
крыши,
дверь закрывая плотно,
и тем свой долг исполнив.
В час непогоды
молнии бьют тех,
кто выше –
кто выше духом
или выше молний.
* * *
Жене Дольнику – учителю и другу
за его беспощадную доброжелательность
Помянем умерших… Пока мы живы.
Пока мы живы – им очень трудно будет умереть.
Обрывки встреч, улыбок, расставаний –
вся эта кутерьма дневная,
как хвост кометы, тянется за каждым.
Так запросто, легко и беззаботно.
Обрывки встреч, улыбок, расставаний.
До них теперь невыносимо далеко.
Помянем умерших… Пока мы живы.
Пока мы живы – им очень трудно будет умереть.
* * *
Друг мой старинный
держит в руках собственный череп
и говорит ему:
– Бедный Йорик...
* * *
Жене Фридману
Лицедействуйте! Спешите!
На глазах у всех свершите
всё, что хочет видеть зритель,
ну, чего бы ни желал.
Лицедействуйте! Спешите!
Расскажите! Расскажите!
Всё как есть на самом деле –
кто был прав,
а кто неправ.
Но закончился спектакль.
Гаснет рампа.
Дали свет.
Разболелись ваши раны или нет?
Как там жизнь – удалась или просчёт?
Только дети говорят:
– А ещё...?
* * *
Сусанне Арабкерцевой
Поговорили…
Три горсти земли опустили.
Почтили…
Букеты поникли –
им время пришло увядать.
А старцы как встали,
так и остались стоять.
* * *
Федерико Гарсиа Лорке
За горизонтом солнце расстреляли,
и пала ночь израненной на землю.
Там, среди плача горького по свету,
печальные сидели палачи –
как мало пуль им выдали сегодня.
* * *
Майе Плисецкой
Как кричат эти руки и плечи,
эти ноги скользящие в танце, –
плачет лебедь в тоске человеческой,
умирающий лебедь Сен-Санса.
Кто стрелял в тебя зло и напрасно?
Страсть к курку – какой жуткий каприз.
Если смерть твоя так прекрасна,
то какой же должна быть жизнь?
Гёте и Кристина
Вечер спускается в Веймар,
дождь обнимая за плечи.
Путь освещают свечи.
В Веймар спускается вечер.
Щека на руке засыпает –
ей сладко дарить тепло.
И время не замечают,
а время уже истекло.
В окно полумрак отступает.
В синюю даль окна.
Утро. Дождливо в Веймаре.
И музыка чуть слышна.
«Пассажирка»
Анджею Мунку
Погас экран, и зрители уходят.
Не с середины фильма – обратите внимание.
И даже не после слова «КОНЕЦ»,
ибо конца быть не может.
Одним не хватит жизни, чтоб забыть,
другим, чтобы понять,
почувствовать,
как ты мечешься,
обнажённая, среди ночи,
облапанная прожекторами,
белая
и одинокая,
как изолятор на колючей проволоке...
* * *
Андрею Вознесенскому
Буквы А, нанизанные на ось,
создают анфиладу
…или крик о помощи?
Так же одиноко и немощно
выглядят башенные краны,
несмотря на то
что они, как соборы,
устремлены в небо.
Друзьям моим…
…прекрасные гнёзда давно улетевших птиц
Георг Лихтенберг
Публичка – в девичестве «Карлы Марлы».
Камин да скрипучая лестница.
Каталог на втором этаже,
а на первом, при вечных запретах,
прокуренные туалеты.
И внутренний дворик, вечером с подсветом,
с импрессионистским приветом при этом.
При этом в коридоре –
сонеты Эредиа,
«Мой Париж» Эренбурга,
французские рондо,
выглянувшие
из приоткрытых дверей
редкого фонда.
От настольной лампы круг белого света,
в который вплетается странный венок
из Бальмонта и Хикмета.
© Дмитрий Евсеев, 2015 – 2016.
© 45-я параллель, 2016.