Дмитрий
Близнюк

Рецепт дождя

Это разговор ни о чём 
в шлёпающей тишине дождя за окном. 
Ты катаешь тесто для пельменей – 
выдавливаешь рюмкой слепки для поцелуев 
и заворачиваешь в них кусочки куриного 
     фарша, 
а дождь штрихованно шумит за окном, 
и не хочется включать телевизор, 
впускать громкого жизнерадостного 
     ублюдка 
в заливное переливчатое пространство, 
в нашу Страну чудес. 
И зеркало сидит в прихожей на тумбе 
замечтавшейся Алисой, 
гладит белого кролика, который дремлет 
     на коленях 
и мечтательно накручивает прядь волос 
     на палец: 
зеркало выходит из самого себя – тестом 
     зазеркалья. 
Весь мир выходит из себя, поднимается 
на горьких осенних дрожжах. 
  
Дождь не отпускает город, 
вцепился, как гончая в подстреленную 
     куропатку, 
пропитывает горячие ранки от дроби и 
     смятые перья 
вязкой слюной, дыханием. 
Мы сейчас на китобойном судне 
рассекаем кварталы, буравим гарпуном 
     ограды, 
многоярусные прозрачные груди ветра. 
Это лёгкая радость, на вкус – китовый 
     жир. 
Новенький хлыст, которым любуешься, 
     сидя на стуле. 
Во время дождя особенно ясно 
     чувствуешь, 
что все люди – острова одного огромного 
     архипелага, 
и хищные воды протягивают акульи пасти, 
хотят затопить детскую площадку – 
     игрушечный космодром, 
и газетный киоск – прозрачный, словно 
     кабинка для душа, 
и ты видишь лицо соседа с сигаретой в 
     окне дома напротив… 
Лицо тлеет кусочком торфа, 
и деревья движутся в дожде – изрезанные 
     – 
вихляют плавниками вертикально-тусклые 
     рыбы. 
А дома 
     вдалеке – скученный певчий хор 
     мальчиков-циклопов 
(многие уже нацепили золотые монокли). 
И берёза – высокая и плечистая, как 
     баскетболистка, – 
держит перед собой двумя руками 
слишком рано зажёгшийся фонарь… дневную 
     луну… 
баскетбольный мяч… Выбирай сам. 
  
Вечереет. Чернила, разбавленные кефиром 
     и кровью, 
быстро сбегают с лезвия гильотины, а 
     дождь 
не кончается, даже не берёт лёгкие 
     музыкальные паузы. 
У улицы идёт кровь носом, 
и улица запрокинула голову в плоские 
     облака афиши – 
патлатые гастроли, 
и стекает прозрачная кровь вдоль 
     носоглотки 
водосточной трубы и – прямо в желудок с 
     решёткой 
(животы тротуаров). И ещё не опавшие 
     листья – 
не в силах прошептать «Ой, мама…» – 
держатся кучно на деревьях, 
точно свёрнутые паруса на матчах. 
Рабочие в синих плащах переносят 
     картины из Лувра 
на борт воображаемого ковчега. 
От каждой твари – по паре шедевров. 
А затем – дождь заканчивается. 
     Внезапно. 
Ребёнок проснулся и улыбается неведомо 
     чему. 
И ты напоследок замечаешь, 
что название улицы и номер дома 
на сырой бетонной плоскости 
(взлетная полоса аэродрома, 
     поставленная на 
     попа) 
пустили ржавые потёки – 
потекла тушь на ресницах зарёванной 
     девчонки.