Дмитрий
Близнюк

* * *

Её душа расположена где-то снаружи, 
как душа водопада или виноградной лозы. 
Хищная большеглазая суть 
завтракающей на лету стрекозы. 
Я отдал два года, два чемодана смыслов 
     и нервов 
за дьявольское сокровище. 
Изучал зелёный планетарий в её глазах, 
дразнил аллигатора в бассейне лыжной 
     палкой. 
Любовался паучьими ресницами, 
и вспоминал кляссеры с марками 
мелкозубчатыми. 
Не знаю, что чувствуют художники, рисуя 
     женщин, но 
я схватил вязальный крючок и распустил 
     её – 
дернул зазубриной за вену на запястье, 
криво расползалась плоть – бледное 
     покрывало, 
зацепилось узлом за край некрашеной 
     губы. 
И что же осталось? 
Клеймо на затылке каждой мысли о ней, 
как на больничных наволочках, 
даже если мысль совсем не о… – 
  
Клеймо излучало тепло. 
В полнолуние я сижу голый и потный на 
     простыне, 
обхватив колени, подражая сюрреальной 
     стеле, 
похож на сырой картофель в гранёных 
     срезах, 
пытаюсь, как паук, выплеснуть в 
     пространство 
шелковый новый мир, паутину мечты, 
где мы снова будем вместе. 
Она будет учить испанский, а я – 
     отбрасывать хвосты, 
прогуливаться на поводках нежности, 
а по вечерам лениво играть с тёмными 
     пятнами, 
вырезанными из тигриных шкур, 
разложенных на письменном столе… 
Как мне найти тебя, Ева, 
если ты разлетелась на сотни маленьких 
     женщин? 
и я собираю с миру по нитке, с женщин 
     по занозе, 
в надежде когда-нибудь собрать целое, 
восходящее на остром звуке «ре». 
Ребро, Рембрандт, ре-диез.