Балабаниада
Не дай мне бог стать жителем равнины.
Уистен Оден
Когда он говорил, это не портило тишину,
не избавляло счастье от времени,
от очереди на приём;
был только звук – хрустящий,
и в нём пожухлому пространству нынешнему
слышался Ахерон.
...осипший бог куриный, направь облако заслонить мою тень.
Снижение, выполненное по одному ему
доступной малахитовой глиссаде,
заполнило пустоту – знал,
как мало похитили:
девять грамм. Тряский этап к миру подлёдному.
Так задрожал Урал.
...оставь ребёнка за столом, дух кафкианский, позволь ему быть сонным и сытым.
Литота боли предвестником летопись налила,
плёнка впитала мякоть по-новому,
кровь и восток линза свела:
Аки Каурисмяки
видит, как обмерла – бел полотном изо льна –
судорогой Нева.
...побравши клёкот орла сиамского, полезай в табакерку скорее, родной.
Обмылок. Чабан. Серпентарий. Малый народец. Оркестр.
Это вторжение! Интервенция
с минимальным набором слов
и судей – как в том же (и не
бесспорном) случае, совесть ёжится в кресле,
судьбы перемолов.
Мышка
дамский пальчик в рот уволок
чернит губы и зуб серебрит
ай-серез и под
перестук молоточков подумать
только
как может
ковкий бит обуздать
шёпот стен и посеять
нетерпение
в пене дней
под обрюзглой волной двадцать первой
кто сказал что большая
через каждые семь
я поверил
значит эта
скрутит шею прильнёт отымеет
пусть не медлит
раскусил дамский пальчик
последний
и допил гул машин
и дождя прелый шум
так осмелился
на улыбку
Вариация на заданную тему
низведённая до предела
хриплым ропотом
архивная тишина
соком ивовым полднем выпитым
вот уж как
без малого полчаса
побелела
рта огарок губ
две балясины
пошлость самая а туда ж
хором слипшиеся виноватые
вздох и кажется
первый раз
опрокинуты
одичалые словом матери
их венчала
ночь
изысканный антураж
Вторая вариация на заданную тему
дома-увальни распластались
погрузнели
расхристаны
пот течёт из всех пор
по несущим
открыткам о первой весне о полёте о сказочной пристани
вверх взметнулись
тогда
юркой сойкой на землю порхнули
как времянки легки
были
с тех пор
в кепках шиферных неулыбчивы
стаж учтён но так без толку так привычно
пухнут с голоду
в сон
прячут плешь
а под кепками слышна музыка
звон стаканов
по истёкшему нарочитому
с узким горлышком току времени
их алкает
чёрных смол лебединый звон
Вымытый
эгон
возможно ли
более
вывернуть наизнанку
тело чем смог это
сделать
тобой отражённый свет
могла ли
женщина допустить
изувеченная с криком о помощи
из-под танка
детей блестящих и неотличимых от
снарядов
что сама она – грянет станком
смазанным бурой запёкшейся спермой
и рождение
первенца
будет
громогласно подхвачено
самой землёй рыхлой от гусениц
бледной под листьями дубовыми и мечами с первым мая
в добротной но
меньшего размера обуви
made in otto
стоит ли
тогда
закуривать посыпая барвинок пеплом
спелым и
сглатывать вычислив разницу снова
под именем полным
или же
дать ему время ослушаться пленных
позволить
жизни
разбить
чёрный гранит
вымытых плит
Огни святого Эльма
ты будешь высечена
из шёлка претерпевая
боль омовение проще
ад сущий от прямой ибо
эта старая и тщеславная
пигалица так желала тебя
вычленить либо как шутили
заставить даже камни что под
ногами покраснеть и распавшись
выпалить как же хороша шельма-то
адажио: пусть твой изгиб они назовут
слабостью будто прогнулась и кажешься
только завесой не облаком пылью тут алою
в полдень восставшей. если убита пожалуйста
я буду ты говорила тогда ветру и свету отдайте меня
звоном закатным кротость резца буде исполнится значит
не зря грудь моя взорвана как письмена клинопись сполохом
нанесена. тень черноризца пребудет в покое лаврского холода.
этим позволишь оставить моей ладони на память унцию пороха
с меня подпись достойная подлеца сон после смерти твоё
имманентное предположим кот в сапогах мой – в мешке
сшитом к апре... нет... саркофаг скорее. едва ли тогда
взгляд мой моложе становится на вещи в себе разве
что кожа сброшена будет в срок за три недели до
летнего солнцестояния этим сурок и отличается
смуглый от скажем джотто сутью покрова
чьего в сумерках днём и ночью
интересуется кто-то
© Дмитрий Билько, 2011–2014.
© 45-я параллель, 2014.