* * *
пальцы мёрзлые подносишь
дышишь влажным тёплым ртом
ничего себе не просишь
детским лепетом ведом
обессилившей от бега
тяжко дышащей земли
потроха заносит снегом
до бесчувствия вдали
шею в воротник вжимая
вьётся тропка через парк
и любовь всегда живая
на любой готова шаг
Лао Дань
Кисть ведёт в тишину, говорящую только с тобою.
Каллиграф полых дней, ненасытное жёлтое море.
Волн его ученик, подражатель морскому прибою
Начинает дневник – заполняется поле пустое.
Взвешен рисовый день, ежедневно рассчитана мера,
В размышлении лет изнутри зарождается вера.
Надо масла в лампаду подлить, чадящую к ночи.
Вслух нельзя говорить, да и жить надо, будто не хочешь.
Будь спокоен и твёрд, ты стареешь, кончая страницу –
Точка меркнет в конце, чистый лист – первый шаг за границу.
Ставь себя впереди наступления века и смерти,
Человеку нужны в топком месте не звёзды, а жерди.
Голубь чистит крыло на коньке деревянного дома,
Уменьшается пагода дней с приближением грома –
Чешуя, зазеркалье колец из драконовой кладки –
Сон в словах мудреца, повторяемых в строгом порядке.
За стеной шёпот трав, лепестки распустил иероглиф,
И сверчок бунтовать перестал, став несловоохотлив.
* * *
Голая платформа Новая.
Спальная по выходным.
Соберёмся за обновами,
Столько лет за столько зим.
Электричка на завалинке –
На дуге пути к Москве.
Новым счастьем затоваримся –
Повисим на волоске.
Занавески в нежной спаленке –
Сада снежного пошив.
Тканями торгуют барыни,
Белый шёлковый налив.
Время требуется умное –
Штука ткани на отрез,
Пошушукаем над суммами,
Нам столб воздуха на вес.
Помним участь незавидную,
Как шуршал над златом Крёз,
А метель жаднее Мидаса –
Снега, снега – не вопрос.
Пусто в птичьем поругальнике,
Мы на жёрдочке сидим.
Близко к месту обитания
Электричкою летим.
Смотрим, внутренне заброшены,
Счастливы побыть одни –
Новым счастьем припорошены,
Строчкой вышиты огни.
На Фраксосе
Полдневный зной. На пляже – никого.
Ближайшие соседи – острова,
Парящие распластанные груди
Весталок у туриста под рукой,
Казалось бы… усилье… голова
Не повернулась в этот раз, и судит
Отчётливо. Слепые облака –
Древнейшие Гомеровы глаза
Прозрели тишину водораздела.
Шуршит земля, пружинит шаг нога,
Лазурный оформляется пейзаж –
Воск девичий, податливое тело.
На склоне стадо коз, псы – сторожа.
Пульсирует и жалит, как змея,
Тропа. А в треугольнике залива
Курчавая, от похоти дрожа,
Волна качает дремлющий каяк,
В разрезе дна берегового лифа.
На западе обман материка.
Заразен и томителен соблазн
В кустарнике взахлёб поющей птицы –
Так страсть поёт себе ученика,
Вибрируют, дрожат колокола –
В распадке стонут сосны, где денница
Морского бога властно держит путь
На юг, и мучит, держит в страхе мысль:
Что одиночество себя не оправдало.
И эгоизм не воспитал судьбу,
Рассвет стиха не вызволил из тьмы.
Любила птаха эхо, и рыдала.
Отбросив страх, учитель Н. Эрфе
Влез на скалу, решившись взять своё.
Был виден дом, прорвавшийся из терний.
Сосновый лес, разбуженный Орфей,
Беззвучно пел, и безучастно вёл
Туда, где ждал бесстрастно акротерий.
* * *
Над головой, где спутник мировой
Подмигивает частью ходовой,
Льют музыку классическую тихо –
Вихры, миоклония, облепиха –
Размеренно, как ласковый прибой –
Что делаешь, несчастная, со мной.
На пятках этажей чуть еле слышно,
На мягких тканях слуха самых нижних
Настроенных под снос на тишину,
Побудь со мной, пока я не усну.
Пока хрустит нательная рубаха,
Играют Листа, а не фугу Баха,
И клавиши, как плющ, растут в длину,
Звук капает в глаза сквозь пелену,
Не оставляй свой панцирь, черепаха,
Играй пока, уже хотя бы Баха,
Бетховена, Чайковского, себя.
Страховочное Генделем рубя,
Что с неба там на Моцарта свалилось...
Но что-то у военных отключилось,
А может спутник сел за горизонт,
И слышно стало: за стеной – Кобзон.
Не уходи, я чувствую без клавиш –
Ты чуть сильней на до, чем после давишь...
Спят телевизор, ванная, Кобзон,
Трамвайного буфета мёртвый сон.
Играй и так, беззвучными губами.
Заученный до лунных дыр орнамент, –
Сыграться больше так ни с кем нельзя,
По лбу больного пальцами скользя.
* * *
Медленно вверх, словно воловья доля,
Словно в очереди к зубному ни третий, ни пятый,
Посмотреть на Москву сверху через пустое поле,
В туче пошарить, а прибранное перепрятать.
Медленно вниз, словно поёт клепсидра,
На карантине с боем Никольская отступает,
Осень теплится, ладоней высохшая палитра,
Билеты не продают, но и не покупают.
* * *
Не терзай себя, ночница –
Нет охотников до плеч,
С греческой тесьмой возиться –
Боль, булавку, страсть извлечь.
Бархат клетчатый с изнанки,
Что борьба твоя? – пыльца –
Тень любви, как обезьянка,
Прутья пробует кусать.
Свет искусственный, фальшивый
Сбил тебя, и ты сгоришь.
Жаль цыганские мотивы –
Но тебе здесь не Париж.
Бьёшься строчкой скорой, беглой,
Не прочтут твоё письмо.
Сложишь крылья, жизнь померкла,
Ночь одна на всё про всё.
* * *
М.
За каких-то сто, сто пятьдесят миллионов лет
Возвращается солнце, и звёзд узнаваем свет.
А у нас с тобой юла, лошадка гарцует в ней.
Ты да я не раскрученней звёзд, и сойдём быстрей.
А лошадка вверх-вниз, прыг-скок, прыгнув, берёт барьер,
Для неё мы космос, Вселенная на свой манер.
Две галактики близких, одна чуть моложе, да.
С точки зрения вечности, в общем-то, ерунда.
Долго юла не падает, ты говоришь мне «во».
Я говорю, сплетение, вышивка рукавов.
Взгляды сближаются, нанизываются на ось,
Ну, пожалуйста: лошадка, крепче меня подбрось.
Я улыбнусь, конечно, подбрасываю, ловлю.
В танце звезда похожа на пляшущую стрелу.
Скачет лошадка, нравится, надо лошадкам спать.
Небо юлит, смыкается, падает на кровать.
* * *
Мицелий дождя очень развит.
Что ты делаешь здесь,
Знают на другом конце города.
Ходишь по комнате, не знаешь покоя.
Воодушевление к язве,
Аптекарская смесь
(уныние будет поборото)
Банеоцина, с полногтя пасты ГОИ
Убивает вирус, стирает
Воспоминание,
Придав ему блеск и законченность
Неудачи, лишённой острых деталей.
«Всё будет хорошо» – хиральность
Мегаломании.
Хватаешься за надпочечники –
На другом конце города дождь стихает.
* * *
Неопределённое, неопределимое,
Круглое, двугорбое, трудно укротимое,
До смерти желанное, явится нежданное,
Медное, истёртое, скаредно карманное.
У себя украдено, никому подарено,
Лютое, железное, конное татарина,
Непреодолимое, свистом соловьиное,
Из гнезда осиного, в ладанке носимое.
По морщинкам-ящеркам, по вишневым ядрышкам,
По-сиамски, рядышком, колоколом, ландышем
В том тебе признается, щиплется, кусается,
Что тебя касаемо, Авеля ли, Каина.
© Денис Николаев, 2006–2021.
© 45-я параллель, 2022.