Денис
Давыдов

Баллада Отечественной войны 1812 года

Кавалергарды, век недолог,

и потому так сладок он.

Поёт труба, откинут полог,

и где-то слышен сабель звон.

Ещё рокочет голос струнный,

но командир уже в седле...

Не обещайте деве юной

любови вечной на земле!

Булат Окуджава

 

А может, зря я «подписался» под этими строчками Булатом Окуджавой? Ведь нынешняя поросль младая несомненно приписала бы авторство произведения 19-му веку. И была бы права. Значит, проникся, проникся автор Булат Окуджава какой-то лёгкостью, каким-то эфиром века 19-го.

А век был необычный. Странное поверье «как начнёшь Новый Год, так его и проведёшь», вполне резонно распространить и на столетие. А начиналось оно кроваво, с преступления – с убийства императора Павла I. А уж чем продолжилось да чем заканчивалось...

Но ведь было, было в самом начале этого века нечто такое, что стало духовным фундаментом не только для поколения молодых генералов 1812 года, но для многих и многих последующих поколений. Это нечто – благородство, честь, достоинство. Именно тогда, в начале века, и стали эти понятия основополагающими. Откуда что взялось? Может быть, ветром из далёкого Парижа надуло, после всех этих «энциклопедистов» да «взятия Бастилий»? Но ведь именно тогда и ощутил себя человек русский – личностью. И оказалось, чтобы ощутить себя личностью, всего-то и надо было обрести чувство собственного достоинства. А – добавить сюда тщеславие? Ибо куда же без него? И, хоть корят иногда, попрекают тщеславием, а с другой стороны, стремление быть первым, лучшим, – не есть ли это путь к самосовершенствованию? И для этого – то ли порока, то ли достоинства – в начале 19-го века благодатная почва сложилась. Корсиканец! Коротышка! Наполеон Буонапарте! Да ведь из офицеров – и в императоры! Ах! даже голова закружилась! И не у одного, у тысяч и тысяч...

Итак, благородство, честь, достоинство, тщеславие. Вот и сложился портрет нашего героя. Позвольте представить: Давыдов Денис Васильевич, генерал-лейтенант российской армии. И – чуть не забылось: во всех этих достоинствах едва не пропустили – талант.

 

Я каюсь! я гусар давно, всегда гусар,

И с проседью усов – всё раб младой привычки:

Люблю разгульный шум, умов, речей пожар

И громогласные шампанского оттычки.

Денис Васильевич Давыдов

 

Долог путь до Типперери...

(из Джека Джаджа и Вернона Горейса)

 

Долог, долог был путь до генеральских эполет. А начался он, очевидно, в ту пору, когда мальцу, сыну бригадира Василия Денисовича Давыдова исполнилось девять лет. Как углядел полководец Суворов Александр Васильевич в этой «мелюзге» будущего воина? Кто его знает...

 

Из воспоминаний Дениса Васильевича Давыдова «Встреча с великим Суворовым»:

«Когда он нёсся мимо нас, то любимый адъютант его, Тищенко, – человек совсем необразованный, но которого он перед всеми выставлял за своего наставника и как будто слушался его наставлений, – закричал ему: “Граф! Что вы так скачете, посмотрите, вот дети Василья Денисовича”. – “Где они? Где они?” – спросил он и, увидя нас, поворотил в нашу сторону, подскакал к нам и остановился. Мы подошли к нему ближе. Поздоровавшись с нами, он спросил у отца моего наши имена; подозвав нас к себе ещё ближе, благословил нас весьма важно, протянул каждому из нас свою руку, которую мы поцеловали, и спросил меня: “Любишь ли ты солдат, друг мой?” Смелый и пылкий ребёнок, я со всем порывом детского восторга мгновенно отвечал ему: “Я люблю графа Суворова; в нём всё – и солдаты, и победа, и слава”. – “О, Бог помилуй, какой удалой! – Сказал он. – Это будет военный человек; я не умру, а он уже три сражения выиграет! А этот (указав на моего брата) пойдёт по гражданской службе”. И с этим словом вдруг поворотил лошадь, ударил её нагайкою и поскакал к своей палатке».

 

И в 17 лет Денис Давыдов – кавалергард, гвардеец! А как же не хотелось командованию принимать этого уже умелого и сведущего в воинских делах наездника (от отца, от отца всё перенялось)! Коротконог, да курнос, ну никак «рылом в гвардию не выходит»!

И в голове молодого ещё не кавалергарда, но уже воина: «Да как же это? Да как можно-с? А Генералиссимус Александр Васильевич? Тоже ведь не гренадёрского сложения! А...а... Буонапарте? И ведь... ведь в Императоры вышел, а росту, росту... на полвершка меня ниже!»

Может быть, командиры и услышали внутренний голос юнца, и был он принят в кавалергардский гвардейский полк. Да не просто принят, но обласкан, полюблен сослуживцами за добрый нрав, остроумие, светлый юмор.

И талант вовремя прорезался:

 

 

И задаюсь вопросом: в 17 лет – армейский офицер, начинал свой ратный путь с эстандарт-юнкера, через год – корнет, ещё через год – поручик. Роюсь, копаюсь, но нигде не нахожу упоминаний о «начальной военной подготовке» или «курсах молодого бойца». Не было этого по тем временам, как не было и средних школ, да и лицей Царскосельский возник много позже того, как юноша вступил в армию.

И образование – домашнее, после которого по-французски изъяснялись лучше, чем по-русски; и «начальная военная подготовка» – игра в «войнушку», та же, в которую мальчишки играют по сегодняшний день. И добавить к этому следует лишь талант и усердие.

К тому же образование вовсе не заканчивается «домашним». «Стыдно, стыдно, братец, таким дремучим необразованцем слыть!» Упрёк со стороны сослуживцев был услышан.

С подачи сослуживцев, в первую очередь Александра Михайловича Каховского, началось заполнение пробелов. Военная история, фортификация, картография, прибавьте сюда экономические теории и русскую словесность.

Поди узнай, что тебе пригодится. А пригодилось всё. И сказалась природная одарённость нашего героя, коли проделан был путь от юнкера до генерал-лейтенанта. А одарённость оказалась разнообразной, не только в воинском деле, но и в словесности. Современники припоминают, что стихи вояки-гусара разлетались моментально по альбомам. И даже удостоились похвалы «неистового Виссариона» – Белинского.

 

Белинский В. Г. «Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова»:

«Число всех стихотворений Давыдова не велико – около шестидесяти; из них, может быть, два или три слабые, но каждое более или менее примечательно или по поэтическому достоинству, или потому, что представляет собою черту для дополнения физиономии своего творца. “Полусолдат” особенно примечательно в этом отношении: отличаясь высоким поэтическим достоинством, оно в то же время и превосходная автобиография, и полный, верный портрет Давыдова, написанный им же самим...»

 

Удивительное время, удивительный век, когда семнадцатилетние юноши превращались в воинов, исполняя не только долг, но и принимая ответственность. Но – возраст! Да ведь это – пора юношества с необузданной кипучей энергией, да ведь это – впервые из-под родительского крыла! Опьяняющая свобода! (А опьяняла она не только символически!) Не отсюда ли образ гусара – «гуляки, повесы»?

 

 

По счастью, Денису Васильевичу Денисову немного времени было отпущено на юное «разгулье». С 1806 года участвовал во всех войнах.

«В Европе пушки грохотали...» А Денису Васильевичу впору было петь песню «Не для меня орудий грохот,  / И сабель звон не для меня...» А всё из-за несносного характера, из-за ёрничества. Дёрнула его нелёгкая стихотворно и эпиграммно высмеять шутливо первых лиц государства. А вот и результат: «Извольте, сударь, из гвардии, из кавалергардов – да в гусары! Да в провинцию!» И вот нынче кавалергарды в Европах с Буонапартой на кулачках, и вот нынче им, кавалергардам, – чины да награды, и – «в воздух чепчики кидали».

 

«Ах, заступница! Ах, сударыня! Благодетельница! Заступись!» – это вопль отчаянья к Марии Антоновне (нет-нет, не Сквозняк-Дмухановской, которая городничего дочка, тут, брат, поднимай выше!) – Нарышкиной, фаворитке императора. Сжалилось императорское сердце, чай, тоже – не камень, человеческое.

И направлен был отчаянный гусар на европейский театр военных действий. Из огня да в полымя. Назначен был в адъютанты к генералу князю Багратиону, к одному из тех самых, из «первых лиц». Ах, как неосторожно, как опрометчиво посмеялся в своё время над длинным генеральским носом. И предстал он перед сиятельными очами, но – не оробел: «Из зависти! Из зависти воспел ваш длинный нос, ваше сиятельство! Потому как у самого меня – гляньте, гляньте! – И пальчиком на свой нос указует. – Недоразумение одно! Пуговичка – и та поболее будет!» Рассмеялся князь остроумию и находчивости гусара и простил ему давний грех. И сбылось пророчество Суворова, сказанное когда-то мальчишке: «Я не умру, а у тебя три победы в сражениях будут!»

 

Из Википедии:

«Уже с 24 января 1807 года Денис Давыдов участвовал в боях с французами. В сражении при Прейсиш-Эйлау он находился при Багратионе, который появлялся со своим адъютантом на самых опасных и ответственных участках. Один бой по мнению Багратиона был выигран только благодаря Давыдову. Он в одиночку бросился на отряд французских улан и те, преследуя его, отвлеклись и упустили момент появления русских гусар. За этот бой Денис получил орден Святого Владимира IV степени, бурку от Багратиона и трофейную лошадь. В этой и других битвах Давыдов отличился исключительной храбростью, за что был награждён орденами и золотой саблей».

 

Из воспоминаний Дениса Васильевича Давыдова «Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау 1807 года января 26-го и 27-го»:

«Мне было тогда немного более двадцати лет; я кипел жизнью, следственно, и любовью к случайностям К тому же жребий мой был брошен, предмет указан и солдатским воспитанием моим, и непреклонною волею идти боевою стезёй, и неутомимою душою, страстною ко всякого рода отваге и порывавшеюся на всякие опасности; но, право, не раз в этом двухсуточном бое проклятая Тибуллова элегия “О блаженстве домоседа” приходила мне в голову. Чёрт знает, какие тучи ядр пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими! То был широкий ураган смерти, всё вдребезги ломавший и стиравший с лица земли всё, что ни попадало под его сокрушительное дыхание, продолжавшееся от полудня 26-го до одиннадцати часов вечера 27-го числа и пересечённое только тишиною и безмолвием ночи, разделившей его свирепствование на два восстания».

 

Многословность, «цветистость» прозаических произведений были свойственны не только талантливому Давыдову. Казалось, это свойство всей литературы начала 19-го века. Казалось, вот только сейчас увидено всё многообразие мира, и человек спешил запечатлеть его в одной фразе. Эта многословность выразила ещё одно свойство эпохи – неторопливость, действие – словно в замедленной съёмке обрастает мельчайшими деталями и подробностями. Что же касается прозы Дениса Давыдова – добавьте к многословности, «цветистости», неторопливости – поэтическое воображение, пробуждённое видением и памятью.

 

Гроза двенадцатого года

Настала – кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог?

А. С. Пушкин

 

Могла ли действенная натура Дениса Давыдова оставаться в стороне? Он – на службе, состоит в адъютантах генерала Багратиона, и служба эта, по собственному его признанию, льстит его самолюбию. Да и наград при такой близости к его сиятельству, когда едва ли не ежеминутно на глазах, «добыть» легче. Но нынче речь не о тщеславии – о долге. Если ранее все действа протекали в Европах, то нынче... Нынче: «Не было пощады для врагов, ознаменовавших всякими неистовствами нашествие своё в нашем отечестве, где ни молодость, ни красота, ни знание – ничего не было ими уважено» – писал Н. М. Муравьёв.

 

«Записки, статьи, письма» декабриста И. Д. Якушкина:

«Война 1812 г. пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов <…>, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Мне теперь ещё помнятся слова шедшего около меня солдата: “Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!” В рядах даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле».

 

Об этом же вспоминал Н. И. Тургенев («Русские мемуары, избранные страницы, 1800-1825 гг.»):

«Завоеватель не нашёл в России ни изменников, ни даже льстецов. Выискался только один несчастный епископ, согласившийся упоминать в ектеньи имя Наполеона. На русской территории Наполеон встречал только врагов…»

 

В ту годину, как вспоминал сам Давыдов, «...поздно было учиться. Туча бедствий налегла на отечество, и каждый сын его обязан был платить ему наличными сведениями и способностями».

Подано письмо благодетелю, князю Багратиону, с просьбой перевести из адъютантов в войска. И по высочайшему повелению переведён в Ахтырский гусарский полк с присвоением звания «подполковник». И воевал: «командовал первым баталионом оного, был в сражениях под Миром, Романовым, Дашковкой и во всех аванпостных сшибках, до самой Гжати».

Но – натура! Деятельная его натура жаждала действий более активных!

«Натура, натура!» – наука по тем временам была так себе, хиленькая. Поэтому всё сваливали на «натуру». А попадись Денис Васильевич годков этак сто с лишком спустя на глаза Карлу Юнгу, учёный непременно бы вскричал: «Экстраверт!»

 

Из «Удивительной психологии»:

«Термин “экстраверт” буквально означает “направленный вовне”, впервые это понятие было использовано Карлом Юнгом в книге “Психологические типы”. Экстравертом считается человек, интересы которого касаются, в первую очередь, внешнего мира. Как правило, экстраверты открыты, активны, их поступки часто бывают импульсивны. Это очень общительные люди, которые любят проявлять инициативу».

 

Д. В. Давыдов. «Дневник партизанских действий 1812 года»:

«При сих мыслях я послал к князю Багратиону письмо следующего содержания “Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, и вступя в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих и по опытности и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею и, следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнить ничего замечательного. Князь! Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснений моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надёжны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов”».

 

Из воспоминаний Дениса Давыдова:

«Между тем мы подошли к Бородину. Эти поля, это село мне были более, нежели другим, знакомы! Там я провёл и беспечные лета детства моего и ощутил первые порывы сердца к любви и к славе. Но в каком виде нашёл я приют моей юности! Дом отеческий одевался дымом биваков; ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и громады войск толпились на родимых холмах и долинах. Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностию читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, – там закладывали редут Раевского; красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кипел егерями, как некогда стаею гончих собак, с которыми я носился по мхам и болотам. Всё переменилось! Завёрнутый в бурку и с трубкою в зубах, я лежал под кустом леса за Семёновским, не имея угла не только в собственном доме, но даже и в овинах, занятых начальниками».

 

Не было, не было по тем временам научных трактатов, пособий по «ведению партизанской войны». Наука эта постигалась на практике, по наитию. И в этой науке опять-таки проявилась натура: горячая, инициативная, одним словом, гусарская. Один из эпизодов отряда Дениса Васильевича Давыдова им же самим воспроизведён в воспоминаниях.

 

Д. В. Давыдов. «Дневник партизанских действии 1812 годa»:

«Но мне нужен был язык, и потому я нарядил урядника Крючкова с десятью доброконными казаками наперехват вдоль по лощине, а других десять – прямо на разъезд. Разъезд, видя себя окружённым, остановился и сдался в плен без боя. Он состоял из десяти рядовых при одном унтер-офицере. Мы узнали, что в Царёве-Займище днюет транспорт с снарядами и с прикрытием двухсот пятидесяти человек конницы.

Дабы пасть как снег на голову, мы свернули с дороги и пошли полями, скрываясь опушками лесов и по лощинам; но за три версты от села, при выходе на чистое место, встретились с неприятельскими фуражирами, числом человек в сорок. Увидя нас, они быстро обратились во всю прыть к своему отряду. Тактические построения делать было некогда, да и некем. Оставя при пленных тридцать гусаров, которые, в случае нужды, могли служить мне резервом, я с остальными двадцатью гусарами и семьюдесятью казаками помчался в погоню и почти вместе с уходившими от нас въехал в Царёво-Займище, где застал всех врасплох. У страха глаза велики, а страх неразлучен с беспорядком. Всё рассыпалось при нашем появлении: иных мы захватили в плен, не только без оружия, но даже без одежды, иных вытащили из сараев; одна только толпа в тридцать человек вздумала было защищаться, но была рассеяна и положена на месте. Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров, десять провиантских  фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся бегством».

 

В воспоминаниях Дениса Васильевича обратил внимание на один, казалось бы, малозначительный эпизод: «После сего, перевязав пленных, я определил к ним одного урядника и девять казаков, к которым присоединил ещё двадцать мужиков. Весь этот транспорт отправлен был в Юхнов для сдачи городскому начальству под расписку».

В русской армии был ещё один партизанский отряд под командованием полковника Фигнера. Он не успел оставить воспоминаний. Погиб полковник Фигнер в 1813 году, пытаясь спасти своего солдата. Натура? По Карлу Юнгу – такой же «экстраверт». В воспоминанияx современников – отчаянной храбрости, энергии, выдумки. Одна слабость: редко когда доводил пленённых до главного штаба. Расстреливал, зачастую – лично.

Ни разу, сколько ни копался в воспоминаниях современников Давыдова, подобная «слабость» за ним замечена не была.

Человек состоит из поступков и эмоций. Денис Васильевич Давыдов состоит из прозы и поэзии. Проза его – суть поступки. Поэзия Давыдова – суть эмоции. В поступках гусара Давыдова есть триединство: честь, долг и ответственность перед отечеством, то, что зовётся патриотизмом. Но вот что удивительно: нигде, ни в одном прозаическом произведении Давыдова не найдено мною высокопарных «патриотических» фраз. Чаще всего читается: «Почитаю своим долгом, своей обязанностью в час опасности и тяжёлых испытаний для милого моего Отечества...» Патриотизм Дениса Васильевича Давыдова состоит из действенных его поступков.

 

 

Весёлого нрава, остроумный офицер был натурой иронической. Ирония его была добродушной, дружеской, не дошло до нас сведений об оскорблённых, обиженных давыдовской иронией. Иногда ирония переходила в самоиронию:

 

 

Давно замечено, что на самоиронию способен человек характера сильного и доброго.

И всё же, всё же, всё же... «Не обещайте деве юной любови вечной на земле...» В этом боевом офицере заключено было сердце лирическое, нежное. А может, в этом и есть некая закономерность? Воинственный нрав, бои и сшибки искали успокоения в душевной лирике?

И здесь, в многочисленных лирических «отступлениях», теряюсь: где здесь – наш герой? Где образ, им вымышленный? Но везде, и в автобиографическом, и в придуманном есть единство: тонкий лиризм, чувственность, за которыми скрывается натура чистая и возвышенная.

 

 

Это посвящённое Евгении Дмитриевне Золотарёвой напевное, лирическое стихотворение напоминает народную песню. Счастливица Евгения Дмитриевна Золотарёва... Ведь не одно, а несколько посвящений. И опять – напевно, мелодично:

 

 

И – неожиданно:

 

 

Цветок к памяти своего благодетеля. Тоже – лирика.

А вот в следующем стихотворении – не верится! Не верится, что это «лирическое» – автобиографично. Скорее всего – ирония над вымышленным героем.

 

 

Поэзия нашего героя талантлива и разнообразна. Но... Судьбе было угодно, чтобы в нашей памяти Денис Васильевич Давыдов запечатлелся в образах Джорджа Доу и Ореста Кипренского.

Вместо эпилога:

 

 

Яков Каунатор

 

февраль 2014

 

Иллюстрации:

портреты Дениса Давыдова –

в их числе работы художников Джорджа Доу,

Ореста Кипренского, Виктора Болтышева,

книги поэта, книги о герое и поэте;

последний приют Дениса Васильевича

Творчество