Черубина де Габриак

Черубина де Габриак

Вольтеровское кресло № 22 (334) от 1 августа 2015 года

Нежней, чем смерть

 

* * *

 

«Когда выпадет снег», – ты сказал и коснулся тревожно

моих губ, заглушив поцелуем слова.

Значит, счастье – не сон. Оно – здесь! Оно будет возможно,

когда выпадет снег.

 

Когда выпадет снег! А пока пусть во взоре томящем

затаится, замолкнет ненужный порыв!

Мой любимый! Всё будет жемчужно блестящим,

когда выпадет снег.

 

Когда выпадет снег и как будто опустятся ниже

голубые края голубых облаков, –

и я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе,

когда выпадет снег.

 

1907, Париж

 

* * *

 

Ветви тонких берёз так упруги и гибки

В ноябре, когда лес без одежд!..

Ты к нему приходи без весенней улыбки,

Без ненужных весенних надежд.

 

Много жёлтых и ярко-пурпуровых пятен

Создала, облетая, листва.

Шорох ветра в ветвях обнажённых невнятен,

И, желтея, угасла трава.

 

Но осенние яркие перья заката

Мне дороже, чем лес в серебре...

Почему моё сердце бывает крылато

Лишь в холодном и злом ноябре?

 

Октябрь 1908, Финляндия

 

Из стихов Черубины де Габриак

 

* * *

 

Лишь раз один, как папоротник, я

Цвету огнём весенней, пьяной ночью...

Приди за мной к лесному средоточью,

В заклятый круг, приди, сорви меня!

 

Люби меня! Я всем тебе близка.

О, уступи моей любовной порче,

Я, как миндаль, смертельна и горька,

Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

 

* * *

 

Ego vox ejus!*

 

В слепые ночи новолунья,

Глухой тревогою полна,

Заворожённая колдунья,

Стою у тёмного окна.

 

Стеклом удвоенные свечи

И предо мною, и за мной,

И облик комнаты иной

Грозит возможностями встречи.

 

В тёмно-зелёных зеркалах

Обледенелых ветхих окон

Не мой, а чей-то бледный локон

Чуть отражён, и смутный страх

 

Мне сердце алой нитью вяжет.

Что, если дальняя гроза

В стекле мне близкий лик покажет

И отразит её глаза?

 

Что, если я сейчас увижу

Углы опущенные рта

И предо мною встанет та,

Кого так сладко ненавижу?

 

Но окон тёмная вода

В своей безгласности застыла,

И с той, что душу истомила,

Не повстречаюсь никогда.

_____

* Я – её голос! (лат.)

 

* * *

 

С моею царственной мечтой

Одна брожу по всей вселенной,

С моим презреньем к жизни тленной,

С моею горькой красотой.

 

Царицей призрачного трона

Меня поставила судьба...

Венчает гордый выгиб лба

Червонных кос моих корона.

 

Но спят в угаснувших веках

Все те, кто были бы любимы,

Как я, печалию томимы,

Как я, одни в своих мечтах.

 

И я умру в степях чужбины,

Не разомкну заклятый круг.

К чему так нежны кисти рук,

Так тонко имя Черубины?

 

Красный плащ

 

Кто-то мне сказал: твой милый

Будет в огненном плаще...

Камень, сжатый в чьей праще,

Загремел с безумной силой?

 

Чья кремнистая стрела

У ключа в песок зарыта?

Чьё летучее копыто

Отчеканила скала?

 

Чьё блестящее забрало

Промелькнуло там, средь чащ?

В небе вьётся красный плащ...

Я лица не увидала.

 

Цветы

 

Цветы живут в людских сердцах;

Читаю тайно в их страницах

О ненамеченных границах,

О нерасцветших лепестках.

 

Я знаю души, как лаванда,

Я знаю девушек-мимоз,

Я знаю, как из чайных роз

В душе сплетается гирлянда.

 

В ветвях лаврового куста

Я вижу прорезь чёрных крылий,

Я знаю чаши чистых лилий

И их греховные уста.

 

Люблю в наивных медуницах

Немую скорбь умерших фей,

И лик бесстыдных орхидей

Я ненавижу в светских лицах.

 

Акаций белые слова

Даны ушедшим и забытым,

А у меня, по старым плитам,

В душе растёт разрыв-трава.

_____

* Как сообщает Волошин в «Истории Черубины», поводом для написания этого стихотворения была присылка Маковским Черубине огромного букета белых роз и орхидей: «Мы с Лилей решили это пресечь, так как такие траты серьёзно угрожали гонорарам сотрудников “Аполлона”, на которые мы очень рассчитывали».

 

Retrato de una nina*

 

В овальном зеркале твой вижу бледный лик.

С висков опущены каштановые кудри,

Они как будто в золотистой пудре.

И на плече чернеет кровь гвоздик.

 

Искривлены уста усмешкой тонкой,

Как гибкий лук, изогнут алый рот;

Глаза опущены. К твоей красе идёт

И голос медленный, таинственно-незвонкий,

 

И набожность кощунственных речей,

И едкость дерзкая колючего упрёка,

И все возможности соблазна и порока,

И все сияния мистических свечей.

 

Нет для других путей в твоём примере,

Нет для других ключа к твоей тоске, –

Я семь шипов сочла в твоем венке,

Моя сестра в Христе и в Люцифере.

_____

* Рассказ одной девочки (исп.)

 

Исповедь

 

В быстро сдёрнутых перчатках

Сохранился оттиск рук,

Чёрный креп в негибких складках

Очертил на плитах круг.

 

В тихой мгле исповедален

Робкий шёпот, чья-то речь;

Строгий профиль мой печален

От лучей дрожащих свеч.

 

Я смотрю игру мерцаний

По чекану тёмных бронз

И не слышу увещаний,

Что мне шепчет старый ксёндз.

 

Поправляя гребень в косах,

Я слежу мои мечты, –

Все грехи в его вопросах

Так наивны и просты.

 

Ад теряет обаянье,

Жизнь становится тиха, –

Но так сладостно сознанье

Первородного греха...

 

* * *

 

Я – в истомляющей ссылке,

В этих проклятых стенах.

Синие, нежные жилки

Бьются на бледных руках.

 

Перебираю я чётки;

Сердце – как горький миндаль.

За переплётом решётки

Дымчатый плачет хрусталь.

 

Даже Ронсара сонеты

Не разомкнули мне грусть.

Всё, что сказали поэты,

Знаю давно наизусть.

 

Тьмы не отгонишь печальной

Знаком святого Креста.

А у принцессы опальной

Отняли даже шута.

 

Встреча*

 

«Кто ты, Дева?» – Зверь и птица.

«Как зовут тебя?» – Узнай.

‎Ходит ночью Ледяница,

‎С нею – белый горностай.

 

«Ты куда идёшь?» – В туманы.

«Ты откуда?» – Я с земли.

‎И метелей караваны

‎Вьюги к югу понесли.

 

«Ты зачем пришла?» – Хотела.

«Что несёшь с собой?» – Любовь.

‎Гибко, радостно и смело

‎Поднялись метели вновь.

 

«Где страна твоя?» – На юге.

«Кто велел прийти?» – Сама.

‎И свистят, как змеи, вьюги,

‎В ноги стелется зима.

 

«Что ж ты хочешь?» – Снов и снега.

«Ты надолго ль?» – Навсегда.

‎Над снегами блещет Вега,

‎Льдисто-белая звезда.

_____

* Последнее стихотворение из цикла стихов Черубины де Габриак, опубликованное в «Аполлоне», подписано «Е. И. Дмитриева».

 

* * *

 

Ты в зеркало смотри,

смотри, не отрываясь,

там не твои черты,

там в зеркале живая,

другая ты.

 

...Молчи, не говори...

Смотри, смотри, частицы зла и страха,

сверкающая ложь

твой образ создали из праха,

и ты живёшь.

 

И ты живёшь, не шевелись и слушай:

там в зеркале, на дне –

подводный сад, жемчужные цветы...

О, не гляди назад,

здесь дни твои пусты,

здесь всё твое разрушат,

ты в зеркале живи.

 

Здесь только ложь, здесь только

призрак плоти,

на миг зажжёт алмазы в водомёте

случайный луч...

 

Любовь. – Здесь нет любви,

не мучь себя, не мучь,

смотри не отрываясь,

ты в зеркале – живая,

не здесь...

 

* * *

 

О, если бы аккорды урагана,

Как старого органа,

Звучали бы не так безумно-дико;

О, если бы закрылась в сердце рана

От ужаса обмана, –

Моя душа бы не рвалась от крика.

 

Уйти в страну к шатрам чужого стана,

Где не было тумана,

Где от луны ни тени нет, ни блика;

В страну, где всё – создание титана,

Как он – светло и пьяно,

Как он один – громадно и безлико.

 

У нас в стране тревожные отливы

Кладёт в саду последний свет вечерний,

Как золото на черни,

И купы лип печально-боязливы...

Здесь все венки сплетают лишь из терний,

Здесь дни, как сон, тяжёлый сон, тоскливы,

Но будем мы счастливы, –

Чем больше мук, тем я люблю безмерней.

 

* * *

 

Христос сошёл в твои долины,

Где сладко пахнущий миндаль

На засиневшие стремнины

Накинул белую вуаль,

 

Где ярко-розовый орешник

Цветёт молитвенным огнём

И где увидит каждый грешник

Христа, скорбящего о нём...

 

Но я ушла тропою горной

От розовеющих долин, –

О, если б мне дойти покорной

До белых снеговых вершин.

 

И там, упавшей в прах, усталой,

Узреть пред радостным концом

Цветы иные – крови алой

На лбу, пораненном венцом.

 

Пасха 1915, Ананур

 

* * *

 

Здесь будет всё воспоминаньем

Начала правого Пути,

Здесь будет с каждым начертаньем

Душа к небесному расти.

 

Да не закрой тяжёлым дымом,

Но Светом озари миры –

Не то Господь мечом незримым

Отвергнет Каина дары.

 

Бог, манну сеявший в пустыне,

Чтобы насытить свой народ,

Тебя в словах священных ныне

К духовной манне приведёт.

 

И годы жизни терпеливой

Отдай сокрытому Пути,

Чтоб ветвью праздничной оливы

В руках Господних расцвести.

 

Октябрь 1915

 

* * *

 

В тёмном поле – только вереск жёсткий

да ковыль – серебряная пряжа;

я давно стою на перекрёстке,

где никто дороги не укажет.

 

Но на небе звёздный путь двоится,

чтобы снова течь одной рекою...

Научи, поведай, как молиться,

чтоб к твоей протянутой деснице

прикоснуться немощной рукою.

 

* * *

 

Братья-камни! Сёстры-травы!

Как найти для вас слова?

Человеческой отравы

Я вкусила – и мертва.

 

Принесла я вам, покорным,

Бремя тёмного греха,

Я склонюсь пред камнем чёрным,

Перед веточкою мха.

 

Вы и всё, что в мире живо,

Что мертво для наших глаз, –

Вы создали терпеливо

Мир возможностей для нас.

 

И в своём молчанье – правы!

Святость жертвы вам дана.

Братья-камни! Сёстры-травы!

Мать-земля у нас одна!

 

1917, Петербург

 

* * *

 

Где б нашей встречи ни было начало,

Её конец – не здесь.

Ты от души моей берёшь так мало,

Горишь ещё не весь.

 

И я с тобой всё тише, всё безмолвней…

Ужель идём к истокам той же тьмы?

О, если мы не будем ярче молний,

То что с тобою мы?

 

А если мы два пламени, две чаши, –

С какой тоской глядит на нас Творец…

Где б ни было начало встречи нашей,

Не здесь – её конец.

 

23 апреля 1921

 

* * *

 

И вечер стал. В овальной раме

Застыла зеркала вода.

Она усталыми глазами

В неё взглянула, как всегда.

 

Волос спустившиеся пряди

Хотела приподнять с виска.

Но вот глядит, и в жутком взгляде

И крик, и ужас, и тоска...

 

Тоска, тоска, а с нею вещий,

Неиссякающий восторг,

Как будто вид привычной вещи

В ней бездны тёмные исторг.

 

И видит в зеркале не пряди,

Не лоб, не бледную ладонь,

А изнутри, в зеркальной глади,

Растущий в пламени огонь.

 

Душа свободна. Нет предела,

И нет ей места на земле, –

И вот она покинет тело,

Не отражённое в стекле.

 

Священной, непонятной порчи

Замкнётся древнее звено,

И будет тело биться в корчах,

И будет душу звать оно.

 

Но чрез него неудержимо

Несётся адских духов рой...

Пройди, пройди тихонько мимо,

Платком лицо её закрой!

 

Людским участием не мучай!

Как сладко пробуждаться ей

Из тёмной глубины падучей

Среди притихнувших людей.

 

20 июля 1921

 

* * *

 

Смотри: вот жемчуг разноцветный.

Одна жемчужина – тебе;

В ней, может быть, есть знак ответный

На все вопросы о судьбе.

 

И если взор твой смотрит смело,

Не отрываясь, в небеса, –

В твоей ладони жемчуг белый –

Господня чистая роса.

 

Но если сердцу сладко нужен

Земной любви зовущий свет, –

В улыбке розовых жемчужин

Найдёшь ты радостный ответ.

 

А если выбраны печали

И путь намечен роковой, –

Есть чёрный жемчуг цвета стали

Иль облака перед грозой.

 

Во всех цветах сокрыта тайна...

Запомни: каждый выбор свят,

И жемчуг, взятый не случайно,

Неси, как драгоценный клад,

 

Без колебаний, без уступок,

Глядя без злобы на других...

Во всех руках он так же хрупок

И так же нежен, как в твоих.

 

31 июля 1921

 

* * *

 

Как горько понимать, что стали мы чужими,

Не перейдя мучительной черты.

Зачем перед концом ты спрашиваешь имя

Того, кем не был ты?

 

Он был совсем другой и звал меня иначе, –

Так ласково меня никто уж не зовёт...

Вот видишь, у тебя кривится больно рот,

Когда о нём я плачу.

 

Ты знаешь всё давно, мой несчастливый друг.

Лишь повторенья мук ты ждёшь в моём ответе.

А имя милого – оно умерший звук:

Его уж нет на свете.

 

11 сентября 1921

 

* * *

 

Там ветер сквозной и колючий,

Там стынет в каналах вода,

Там тёмные, сизые тучи

На небе, как траур, всегда.

 

Там лица и хмуры, и серы,

Там скупы чужие слова.

О, город жестокий без меры,

С тобой и в тебе я жива.

 

Я вижу соборов колонны,

Я слышу дыханье реки,

И ветер твой, ветер солёный

Касается влажной щеки.

 

Отходит обида глухая,

Смолкает застывшая кровь,

И плачет душа, отдыхая,

И хочется, хочется вновь

 

Туда, вместе с ветром осенним

Прижаться, припасть головой

К знакомым холодным ступеням,

К ступеням над тёмной Невой.

 

Декабрь 1921

 

* * *

 

Как в этом мире злых подобий

Была душа искажена.

В сомненьях, ревности и злобе

Как долго мучилась она!

 

И шли часы без перемены,

И мрак и бездна впереди!

Но вот раздвинул кто-то стены

И властно мне сказал: «Гляди!»

 

Мои глаза привыкли к мраку,

Какой непостижимый свет!

Но я гляжу, покорна знаку,

И прежней боли в сердце нет.

 

Иль боль моя, дойдя до крика,

Уже не чувствует себя?

Нет, это ангел светлоликий

Пришёл, о грешнице скорбя.

 

Он говорит, что путь сомненья

И двоедушен и лукав,

Что мы познаем воскресенье,

Лишь смертью смерть в себе поправ.

 

И тает прежнее неверье

В восторге видящей души...

И блещут ангельские перья

И говорю я «Поспеши!

 

Ты осенил меня победой,

Но обо мне скорбит мой друг.

К нему спеши, ему поведай,

Что мой окончился недуг!»

 

20 февраля 1922

 

Петербургу

 

Под травой уснула мостовая,

Над Невой разрушенный гранит...

Я вернулась, я пришла живая,

Только поздно, – город мой убит.

 

Надругались, очи ослепили,

Чтоб не видел солнца и небес,

И лежит, замученный, в могиле...

Я молилась, чтобы он воскрес.

 

Чтобы все убитые воскресли!

Бог-Господь, Отец бесплотных сил,

Ты караешь грешников, но если б

Ты мой город мёртвый воскресил!

 

Он Тобою удостоен славы

От убийц кончину восприять, –

Но ужель его врагов лукавых

Не осилит ангельская рать?

 

И тогда, на зареве заката,

Увидала я на краткий миг,

Как на мост взошёл с мечом подъятым

Михаил Архистратиг!

 

8 июля 1922, Петербург

 

* * *

 

И всё нежней, и всё любовней

Прикосновение руки...

Ты помнишь – в маленькой часовне

Мы покупали образки?

 

И шли дорожкою кленовой,

Шуршали красные листы,

И вот, не говоря ни слова.

Простили мы: и я, и ты...

 

Пусть это утро станет гранью

Ненарушимою для нас...

Навстречу новому страданью

Не поднимай печальных глаз.

 

Здесь, на Земле, всё так иначе!

Но неизменна и близка

В твоей руке, всегда горячей,

Моя холодная рука...

 

3 октября 1922, Смоленское кладбище

 

* * *

 

Это всё оттого, что в России,

Оттого, что мы здесь рождены, –

В этой тёмной стране, –

Наши души такие иные,

Две несродных стихии они...

И в них – разные сны...

И в них разные сны, только грозы,

Только небо в закате – всегда

И мои, и твои,

И не спящие ночью берёзы,

И святая в озёрах вода,

И томленье любви и стыда,

Только больше любви...

Только больше любви! Неумелой

И мучительной мне и тебе...

Две в одну перелитых стихии,

Они в нашей судьбе –

Пламенеющий холод и белый,

Белый пламень, сжигающий тело

Без конца,

Обжигающий кровью сердца, –

И твоё, и моё, и России...

 

8 июля 1922, Петербург

 

* * *

 

Страна моя. В тебе единой

моей судьбы веретено...

В твоих лесах, в твоих равнинах

любовью сердце крещено.

И от тебя – звериный голод

и чуда жаждущая кровь...

Дай пронести сквозь мрак и холод

такую русскую любовь.

 

Спас Благое молчание

 

Крылатый отрок на иконе,

И строгий перст к устам прижат.

Сложи молитвенно ладони,

Свой взор не обращай назад.

 

Пусть, как любовь, неотвратимой,

Презрев бесовскую игру,

Отныне путь твой станет схимой,

Незримой для других в миру.

 

Крылатый Отрок – твой вожатый,

Благослови его приход.

Когда уста молчаньем сжаты,

То слово в сердце зацветёт.

 

27 июля 1924

 

* * *

 

Ты сказал, что наша любовь – вереск,

мой любимый цветок, –

но крепко заперты двери,

тёмен Восток.

 

И мы позабыть не можем

красоты раздробленный лик, –

тебя манит смуглая кожа,

меня – рот цвета гвоздик...

 

И слаще, чем сок виноградин

для меня этот алый рот,

а твой взор по-иному жаден,

тебя смуглая кожа жжёт.

 

И, значит, нет чуда

единой любви...

Каждое сердце – Иуда,

каждое сердце – в крови...

 

Не носи мне лиловый вереск,

неувядающий цвет...

Мы – только жалкие звери,

а любви – нет.

 

13 августа 1924

 

* * *

 

Лесное озеро, поросшее осокой...

Склонилась ты, и взор

На дно глубоко

Проник:

Там твой пленён двойник

В неверном зеркале озёр...

 

Идут года...

И день сегодняшний похож на день вчерашний, –

Цветёт зелёной яшмой

Стоячая вода...

 

Идут года,

Клубясь в ночном тумане...

 

И страх ползёт

И сердце ранит...

Ты падаешь, и вот

Со дна встает двойник, –

Твой искажённый лик, –

И он живёт,

И дышит,

И говорит, – и каждый слышит

Его застывшие слова...

А ты – мертва.

 

Осень 1924, Петербург

 

* * *

 

Ты не уйдёшь от прожитой любви.

Сожги её, забудь,

Вступи на новый путь

И встречу юности напрасной назови, –

 

Но всё равно она придёт и скажет

Твои забытые слова...

И снова здесь... И снова не мертва,

Стоит на третьей страже.

 

Прошедшая любовь...

Он спит давно в могиле...

Но вас не позабыли,

И ваши имена чужими слиты вновь...

 

И вижу я: в осеннем чёрном небе,

Как синий уголёк, зажглась одна звезда.

А здесь, в воде холодного пруда,

Насмерть подстреленный, крылами плещет лебедь.

 

3 ноября 1925

 

* * *

 

Да, целовала и знала

Губ твоих сладких след,

Губы губам отдавала,

Греха тут нет.

 

От поцелуев губы

Только алей и нежней.

Зачем же были так грубы

Слова обо мне?

 

Погас уж четыре года

Огонь твоих серых глаз.

Слаще вина и мёда

Был нашей встречи час.

 

Помнишь, сквозь снег над порталом

Готической розы цветок?

Как я тебя обижала, –

Как ты поверить мог?

 

5 ноября 1925

 

* * *

 

От жгучей капли атропина

Как звёзды чёрные – зрачки.

Одним движением руки

Бесценный дар любви единой

 

Мной был отвергнут навсегда...

Слепые годы мчатся мимо,

И прячу я под маской грима

Десятилетия стыда.

 

Я покрываю щеки пудрой,

На бледный рот кладу кармин...

О, если б жизни злой, немудрой,

Мне возвратить тот миг один!

 

11 ноября 1925

 

* * *

 

Ангел громко и мерно читает

Уже много ночей

Книгу жизни моей,

Вся, как солнце, она золотая,

Каждый чётко записан в ней день,

Каждый месяц – певучая стая,

И проходят года, расцветая,

Как густая сирень.

 

Но одна есть страница пустая

Уже в самом конце –

И с печалью в лице

Ангел книгу мою закрывает...

Даже он, даже ангел не знает

То, что будет в конце.

 

18 ноября 1925

 

* * *

 

Я ветви яблонь поняла,

Их жест дающий и смиренный,

Почти к земле прикосновенный

Изгиб крыла.

 

Как будто солнечная сила

На миг свой огненный полёт

В земных корнях остановила,

Застыв, как плод.

 

Сорви его, и он расскажет,

Упав на смуглую ладонь,

Какой в нём солнечный огонь,

Какая в нём земная тяжесть.

 

Июль 1926, Мальцево

 

* * *

 

Всё летают чёрные птицы

И днём, и поутру,

А по ночам мне снится,

Что я скоро умру.

 

Даже прислали недавно –

Сны под пятницу – верные сны, –

Гонца из блаженной страны –

Темноглазого лёгкого фавна.

 

Он подошёл к постели

И улыбнулся: «Ну что ж,

У нас зацвели асфодели,

А ты всё ещё здесь живёшь?

 

Когда ж соберёшься в гости

Надолго к нам?..»

И флейту свою из кости

К моим приложил губам.

 

Губы мои побледнели

С этого самого дня.

Только бы там асфодели

Не отцвели без меня!

 

25 сентября, 1926 Петербург

 

* * *

 

Фальшиво на дворе моём

Поёт усталая шарманка,

Гадает нищая цыганка...

Зачем, о чём?

 

О том, что счастье – ясный сокол –

Не постучится в нашу дверь,

О том, что нам не ведать срока

Глухих потерь...

 

Из-под лохмотьев шали пёстрой –

Очей негаснущий костёр.

Ведь мы с тобой, пожалуй, сёстры…

И я колдунья с давних пор.

 

Чужим, немилым я колдую.

Всю ночь, с заката до утра, –

Кто корку мне подаст сухую,

Кто даст кружочек серебра.

 

Но разве можно коркой хлеба

Насытить жадные уста?

Не голод душит – давит небо,

Там – пустота.

 

27 сентября 1926

 

Из цикла «Домик под грушевым деревом»

 

Река

 

Здесь и в реке – зелёная вода,

Как плотная, ленивая слюда

Оттенка пыли и полыни...

Ах, лишь на севере вода бывает синей...

А здесь – Восток.

Меж нами, как река, пустыня,

А слёзы, как песок.

 

20 сентября 1927

 

Китайский веер

 

На веере – китайская сосна...

Прозрачное сердце, как лёд.

Здесь только чужая страна,

Здесь даже сосна не растёт.

И птиц я слежу перелёт:

То тянутся гуси на север.

Дрожит мой опущенный веер...

 

23 сентября 1927

 

Комната в Луне

 

Вся комнатка купается в луне,

Везде луна, и только чётко, чётко

Тень груши чёрная на голубой стене

И чёрная железная решётка

В серебряном окне...

Такую же луну видала я во сне,

Иль, может быть, теперь всё снится мне?

 

12 октября 1927

 

Бабочка

 

...И сон один припомнился мне вдруг:

Я бабочкой летала над цветами;

Я помню ясно: был зелёный луг,

И чашечки цветов горели, словно пламя.

Смотрю теперь на мир открытыми глазами,

Но может быть, сама я стала сном

Для бабочки, летящей над цветком*?

 

12 октября 1927

_____

* Образ из китайской поэзии (примечание автора).