Бронислава
Волкова

* * *

Mы здесь не одни –

с нами птицы.

Они щебечут в тишине утра,

пока люди не начнут свой вечный крик,

чтобы лучше слышать друг друга.

Потом птицы утихнут –

как будто совсем исчезнут.

Они разбудят нас новым утром,

после ночи отдыха, когда ненадолго

останутся одни,

чтобы затем снова быть с нами.

* * *

Балансирую

на тоненьком канате проказы

моей непринадлежности,

натянутом от берега дыхания

к берегу без дыхания.

Пропасть

сбивает мой шаг,

когда нога ногу минует.

И речи других

спотыкаются о мои.

Нет тайны, потому что нет очевидности.

Засеянные нивы другим принадлежат.

И я выхожу равниной на дорогу.

Неуплаченный долг

не отнесёт ни почтальон,

ни ветер.

* * *

Бродячие сны

вздымаются над горными пиками как пар

И текут как реки

В глубинах которых блестят

Бисерные луны

Которые мы нанизываем на струны –

На струны из олова.

И на шею кладём их

И буквально

Не дышим.

Только незримыми тропинками

Пробиваемся к скользким берегам озер

И наивно опираемся на их несуществование – бытие

Пойманные в сети таинственных законов

Мы неугомонно мурлыкаем над омутом

Колыбельные песни обвитые цветами

И их мелодия в слух вкрадывается

И на дне озера луны блестят –

Луны, которые мы нанизываем на струны –

На струны из олова.

* * *

В октябре в Блумингтоне вселенная живёт

как у нас в Праге летом

Горит цикадами

Поёт

Склоняется своей ночью в беспокойный сон

влюблённых

души которых

раскрыты как орешки

Ладони всё время ищут облегчение

в прикосновениях своих незнакомцев

но только нерешительно Как будто боятся

вспугнуть орешек из гнезда

Oн мог бы потеряться

как ветер

мог бы перестать шуметь

за окном дождь

могла бы перекатиться

луна

на другую сторону своих снов

мог бы проснуться

ненасытный день

мог бы проспать

свое детское мгновение…

Воспоминание

Ночь была темна,

и неисчислимые цикады

ударяли в набат

Трава, раздувавшая ноздри,

страстно шелестела о землю,

и только поезда

без пассажиров пролетали чужим краем,

и пронзительным свистом

извещали о ничтожестве человеческих поступков.

* * *

Давайте останемся в любви.

В этом нежном цветке.

В этой дикой буре.

Во всём, что есть.

В суете,

в жути,

оставляя то,

во что мы верили

и для чего работали,

что мы воздвигали целыми днями и часами

собственными руками.

Давайте оставим руки,

церкви, соборы, книги,

экстаз, жажду,

оставим клетки,

куда мы так осторожно

ежедневно запираемся,

клетки многих видов,

и форм, и значений.

Мы принадлежим жизни,

бытие в бытии,

любовь в любви.

* * *

Дома рассыпались по мечтательным улицам.

Дышат в тишину ночи.

Жужжит

прялка времени.

Ноги омочила в грязи.

Чью-то нить прядёт в середине.

Утренний холод пронизывает бока

и дымит огоньками невидящих глаз.

Это горячие тела поранились о душу.

Когда идёт дождь, я щёлкаю орешки

и варю суп с привкусом человеческих слов.

* * *

Жизнь порождает смерть. Они верные друзья.

Мы любим одну, ненавидим другую.

Одна радует нас, другая печалит.

А всё-таки они тождественны, хотя и кажутся противоположностью.

В некоторых текстах Бог рекомендует размножение жизни.

В других это считается безумием,

поскольку умножение жизни является также умножением смерти.

В прочих настоящая жизнь только после смерти и начинается.

Другие считают жизнь воротами в никуда, в небытие,

в нелюбовь, необщение, бессмысленность,

пока мы не станем неуязвимыми.

* * *

Звёзды – женского рода,

и лампы на потолке

рассматривают мудрыми притушёнными глазами

воздух, взволнованный теплом свечей.

Некоторое отсутствие

колышется

в знающем шёпоте ладоней,

и шлягер насмехается над воспоминаниями,

слитыми во времени, которое перестало быть линейным,

но всё равно неизвестно,

есть ли у него сердцевина,

или оно растёт из неё как раковина,

в этажи Вселенной

на обоих направлениях.

* * *

И листья осыпаются, и одиночество крыш

блестит на сентябрьском солнце.

Мечтательные уголки, затопленные временем,

трепещут от стыда

и страха изморози.

И рты опрятных машин

глазеют напротив домов.

В воздухе висят волокна утр,

качающихся в голубом безветрии.

Продырявленные души мечутся

беспокойно в комнатах

и глотают кислород слов,

освобождающее дыхание которых – как опий:

длится, только недолго.

* * *

Как солнечные вспышки,

нагим глазом

почти не наблюдаемые,

как движения скал,

нами

непостижимые,

как слова во сне,

редко передаваемые,

как свет –

безошибочные,

нестираемые,

являются шаги духа.

Когда-то

Когда-то лес пел нежную песню бодрствования

и мечтания и кустарник

скрывал свой пламень и желания

для следующей звезды на чистом небе.

Сегодня я больше не чувствую это веяние прошлых

снов и чаянье поцелуев весны

и нежные соприкосновения, не надеюсь на осеннюю тяжесть

листьев и снежные дороги гор.

Страсть отзвучала,

истощилась без гармонии.

Слова каплют из отверстий тела и давятся иногда

от слюны, которая остаётся во рту

без желания летнего ошеломления.

Старость объявляет нам свою ноту,

одиночество стен и ежедневных шагов.

Мы уже не знаем, куда они уходят

и зачем; только, слегка приласканные ветром,

они прижимаются к тишине, о которой никто не знает,

в которую никто не входит –

к тишине, насыщенной всем.

* * *

Компьютер оглашает новый пустой документ:

Просто так и совсем несложно.

Он требует, чтобы я его заполнила словами – а что ещё?

Чтобы я его заполнила как день, вечер, ночь,

сон – действительностью, которая ведёт к другой

действительности на другой странице, или даже на другом документе,

и так далее, и так далее.

Поразительно, как заполнитель не узнаёт

дорогу, как слепо движется вперёд,

думая, что у него есть смысл, задача, цель.

Всё, что надо сказать и сделать,

всё, что надо видеть и слышать,

всё что надо…

От меня к тебе и опять, снова,

дальше и дальше.

Просто невозможно его не заполнить, не образовать

дальнейшую причину к тому, чтобы мы занялись творческим

усилием, без которого ах! мы так боимся

дышать. Мы разрешены без него?

Мы приемлемы? Для кого?

* * *

Моя мать – дева

родила меня – от удивления.

Я здесь: я – воздух

я – скелет

я – кирпичная стена без окон.

Путешествую по миру,

Ведь, будучи воздухом, трудно

остаться на одном месте.

Навещаю горы, и города, и море,

Но, будучи скелетом, прихожу в ужас от них.

Говорю с людьми,

но, будучи кирпичной стеной без окон,

возвращаюсь потом в пространство,

никем не обжитое,

и жду следующее событие, что должно совершиться.

Кажется, каждый день

где-то что-то движется.

Эти движения, однако, часто миниатюрные,

даже невидимые.

Стараюсь лить воду и дух

в маленькие камеры сердца.

Когда мне ничего не приходит в голову,

прислушиваюсь к людям.

Многие из них довольны,

как будто нить жития

для них ещё не замерла, и

нравится им то, что они пьют и едят.

Некоторые крадут,

другие излечиваются при помощи тайной силы.

Некоторые гибнут в геноцидах

ещё маленькими детьми.

Другие убивают.

* * *

Мы живём без оружия

без защиты, без игр,

мы живём без пределов

и рубежей.

Некоторые любят славянские страны

и своих детей,

некоторые подметают мусор

и тайно удивляются всему этому шуму-гаму.

Некоторые мечтают – другие имеют,

некоторые страдают – другие живут в раю.

Некоторые верят – другие созревают.

Бог зажигает свет для одних и выключает его для других.

Картинки меняются,

превращаются.

Изношенные ботинки

уходят

неизвестно куда.

* * *

Обручение такое сладкое,

когда небо склоняет ко мне свои деревья,

когда тихо бездельничает в дверях перекрёстков

и приветствует день.

В тот же момент лава из подземелья горьким сном

проклинает судьбу поросят на скотобойнях…

* * *

Острота ножа обратно пропорциональна

его ширине.

По крайней мере так видится

когда он вонзается в мягкую беззащитность тела.

Но есть и другие широты другие

русла. Есть белые волны времени

есть ласковые обломки жемчужин

есть ожидания бездонные и хромые

есть плач что вытёсывает горе

не воспринимая тепло и снег.

Есть тупики есть безутешность

оставленных саней и снов

есть зов зеркал…

* * *

Так медленно движется время,

и ты позабудешь меня.

Время стоит, остановилось,

встало за моей спиной.

И твои руки

зачерпнули воду в ладони.

Идёт снег.

Окольцованное снежинками,

бежит

время с водой в обнимку.

В рабстве тьмы

ложится спать земля со дна,

и тяжело.

На башне пробило шесть.

Двенадцать апостолов скрылись

за дверцей изморози

и продали своё имущество,

свой пульс, своё дыхание.

Лишь оглянись –

они ещё слышны.

* * *

Утро развеивает свои прозрачные пальцы

в моём уединении.

Сердце слегка открывает свои лепестки

животворному дождю.

Утро чистое и открытое

в молитве за новый день.

Тайна сумрака – издалека

подталкивает меня в другой край,

в ночь

           восторга.

* * *

Это я – твоя сестра Земля.

В зелёном пальто я слыву ясной.

Мои таинственные чёрные глубины

служат домом для ослепительных алмазов.

Вынесенные на поверхность,

они проглатывают свет, являясь отблесками

и вестниками предвидений.

Люди собирают алмазы,

чтобы придать себе блеск и свет,

недостающие их душам.

Мои волшебные воды

скрывают невиданные королевства,

которые в свой срок

превращаются в очистительную стихию,

от которой нельзя спастись, нельзя убежать.

Мой внутренний огонь никогда не гаснет,

охлаждаясь лишь на поверхности.

Медленно и неизменно

он создаёт из лавы слои плотности

и питательные вещества

для стольких великолепных видов животных и растений –

вплоть до обмана зрения.

И лишь человек в своем безрассудстве

борется со мной, вместо того чтобы чтить меня –

и горько проигрывает.

Я терпелива – и долго безропотно

переношу выходки этого назойливого

и ненасытного сморчка.

Как он у меня, так и я у него не спрашиваю,

когда поднимаюсь в атаку

на его высокомерную цивилизацию,

потому что я госпожа над жизнью

и смертью своих детей.

Я Земля. Я твоя.

* * *

Я ангел-пою-сопровождаю-

Являюсь тем, кто всё время

омывает свою душу в боли,

кто жаждет  гореть и зажигать.

Я прихожу, чтоб руку им

в нужде подать.

Я влажная, плавная, как божья мгла,

я вездесущая и созревшая

действовать. Однако мало кто

протянет мне руку.

Отчаянье и тень милее им, чем

жизнь.

* * *

Я зову вечность-деву на свой обед,

как жертву водам,

как огнеопасную боль,

которая растает с весной

и растягивает свинцовый пододеяльник

целомудрия.

* * *

Я полагаюсь на твои слова,

залетевшие следы запахов

и на плен

тел, разломанных усилием

ради соединения душ.

На забвение

в безумном танце пены

и на сердца, раненные морем,

на боль в детских животиках –

и ничего более.

Это глубокий сон

перед тем, как сделает первый вдох

стихотворение.

* * *

Я яблоня – я расцветаю

я живая

страсть среди жестокостей

которые я превращаю в тряпки

я сердце гнева и прощаю лишь от любви

я сон желания

я белая душа камелий

я бескрайняя роскошь тела

я как бытие бодрствовать сумела

* * *

Я – Сестра Вода,

я – свет без границ.

Моя сила седлает

законы души – законы любви.

Я плыву в лебедином мире,

радуясь, между звуками света

в пространстве…

Я тихая красота Вселенной.

Как наверху, так и внизу.

Я приношу свою любовь на землю, чтобы она пылала.