Борис
Юдин

* * *

Тысячу строк ни о чём,

Звуков цветной хорал

Я б никогда не прочёл, 

Если бы не написал.

Букв суховатый ритм,

Иронии хлороформ, 

Таинство точных рифм,

Мистика твёрдых форм.

Звёздная плоть – в окне.

Ночь и стакан недопит…

Пусть словоблудие мне

Кто-нибудь да простит.

Алфавит

Порхает стих.

Как вечность, длится миг.

Идёт спектакль. Но что-то пусто в зале.

Здесь «А» и «Б» – в начале,

«Я» – в финале,

А это значит – выбор невелик.

На «Е»?

На «Ё»?

На «Я»?..

Да нет! На «Е»!

Единство поменяв на единичность,

Свои черты лица сменить на личность

И потерять наличность в толчее!

Чтобы оркестр – в квартирке типовой!

Да так, чтобы соседям стало жутко.

Чтоб жёны, отлучаясь «на минутку»,

Не поняли кто свой, а кто чужой.

Чтоб трепетала жизнь от «А» до «Я»,

Бессмысленная, словно трёп по кухням.

Чтоб животы у девушек припухли,

И раздувались ноздри у зверья.

Но всё – по полкам, грамотно и мудро.

И царствует, как сотни лет назад,

Фонетики гнусавая натура,

Дряхлеющей грамматики диктат.

А где-то бродит ветер-греховодник,

Монашек рукоблудием шалит,

И обнимает женщину любовник.

И наплевать им всем на алфавит.

Поэтесса

Застрявшая в деепричастиях,
Словно машина на обочине,
Она смотрела безучастно
Как подлежащие ворочались.

Ворочались и обращались
По имени к местоимениям.
Планеты мрачные вращались,
Чтоб места не было сомнениям.

И взглядом строгой дамы классной,
Взглянувшей вдруг вполоборота,
Срывалось с губ деепричастие
И убегало за ворота,

Где жизнь писалась без помарки
И без привычной суеты.
Где буквы, как вороны, каркали,
Садясь на чистые листы.

* * *

Песок плюс сода, плюс огонь – вот формула стекла.

Слова в агонии – в огонь! Вот формула стиха.

Трепещет нужная строка на кончике стила.

Она давно бы вниз стекла, прозрачна и легка,

Она б давно легла в строфу, о вечности звеня,

Но, к счастью, вечность коротка и весь исписан лист.

И открывается камин в язычество огня.

Он пышет жаром от любви, нахален и речист.

Он верит: формула любви – случайные слова,

В которых звуки сплетены без смысла, наугад.

Без смысла падают дожди, и ветер в деревах

Без смысла шелестит листвой, одушевляя сад.

Огонь совсем не формалист. А то, что пылко врёт,

То это к делу не подшить и не вменить в вину.

Он позабытые слова в объятиях сожмёт,

И форму даст им, как бокал игристому вину.

Я не солдат и не швейцар. Мне форма не нужна.

Возьму – по древу растекусь, мифический Боян.

Но вот строка в строфу легла. Ночь. В доме тишина.

Огонь в камине догорел и опустел стакан.

* * *

Ярославна кычет на забрале,

Руки вверх подъемлет, как крыла.

Органист заходится в хорале,

Кони разгрызают удила.

Тешатся в малинниках медведи,

На малинах воры водку пьют,

Из роддомов выползают дети

И идут на битву и на труд.

Поезда гудками ночь колышут,

Чтобы снились ей цветные сны.

Трубы «Встречный марш» трубят на крышах,

Трактора пьяны от целины,

Зеркала смешные строят рожи,

Корабли в морях идут ко дну...

Господи! Заткни их, если сможешь!

Дай чуток послушать тишину. 

Чтоб лежали строки на страницах,

Непроизнесённые пока.

Ярославна села у бойницы –

Курит осторожненько в рукав.

* * *

Ночь давит асфальтовой глыбой.

Круг лампы. Бумага бела.

Поэт кистепёрою рыбой,

Насупясь, сидит у стола.

Уходит увядшее лето,

Деревья снимают пальто.

Поэту хотелось «про Это»,

Но пишется только «про То».

Ах, эти бессонные ночи!

Перо замирает в руке.

Поэты питаются строчкой,

Как щука мальками в реке.

Вдруг рифмы абракадабра

Забьётся на языке?

Стакан, чтоб не высохли жабры,

В поэтовом плавнике.

* * *

Где-то плещет прохладная Лета.

Лето. В житах русалки шалят

И росой выпадают рассветы

На умаявшихся лешачат.

Вызревает до времени вишня,

В батик радуг укутался гром,

И воронык ричат: «Харе, Кришна!»

И сверкают индусским глазком.

Не сужу. Да и сам неподсуден

По тропинке иду босиком.

Ишь, как утро ступни мои студит

И туманным поит молоком!

Близок берег. Там кружево веток,

Горько пахнет седая лоза.

И размеренно капает в Лету

Всё, что я раньше срока сказал.

Прописи

Меня учили почерку с нажимом.

Ах, прописи! Какая красота!

И я увидел, что неотторжимы

Чернила от невинности листа.

Так труб печных не оторвать от дыма

Хомут от лошади, от волка прыть,

Так мы с тобой давно неразделимы:

Ведь нам по сути нечего делить.

Дождём и солнцем пахнут хризантемы,

Зачатые вне истин прописных,

И демонстрирует нетрезвый Демон

Ошибки, что тайком прокрались в стих.

* * *

Учитель наш безмерно строг.

Твердит настойчиво и сухо:

«Азъ-Буки – это Азъ есмъ Богъ,

А не школяр, глядящий букой...»

Я цепенею у стола:

Опять, опять не знаю правил.

Я сам себя в тупик поставил,

Сказав, что жизнь моя мала,

Что зыбок строй напрасных строк,

Что мысль моя в пыли и ржави.

«Я царь, я раб, я червь, я Бог». –

Писал блистательный Державин,

Сомненьям подводя итог.

* * *

«Когда б вы знали из какого сора...»

Анна Ахматова

Накинь на плечи не тунику –

Дороги полотно.

И в мир, где пахнет земляникой

И в ставенках окно.

Где городок в тисках заборов,

Как в латах воин,

А центр – в оборочках соборов

И колоколен.

От пыли некуда укрыться.

Но как красиво

Стихи высовывают рыльца

Среди крапивы!

Белеет надпись на заборе

Проста до скуки,

И Муза ищет строки в соре,

Испачкав руки.

* * *

Опять запой. И это не беда,

Что время, словно в цирке конь, – по кругу.

Ещё попить недельку, а тогда

Придёт пора сдаваться докторюгам.

Сплетая воедино явь и сны,

Ты распадаешься на монологи.

Но разве собутыльникам нужны

Такие окровавленные строки?

Кому ты вопиешь про прах и тлен?

Вот так глухарь поёт в самозабвеньи,

Что откровение запавших вен,

Как строф отравленные откровенья,

Что на земле оставил след Конь Блэд,

И след даёт, как cancer, метастазы?

«Поэт в России больше чем поэт»,

Но много меньше чем боец спецназа.

* * *

Поют о любви  поэты.

Поют... Да красиво как!

Дуэли и менуэты,

Цыганские вопли, кабак...

И верится душной ночью

Над книжкою у ночника,

Что яблоки без червоточин,

Без водоворотов  река.

Но стрелка у Купидончика,

Как яблонька, привита

Дубинкой в руке загонщика,

Трещоткой в руке шута.

* * *

Я не бандит, не бизнесмен, не мент,

И даже не администратор в бане.

Я заклинатель слов, я рудимент,

Ненужный, как желудочки гортани.

Не знаю точно сколько лет пройдёт:

Ведь, всё – по кругу, сызнова и снова.

Но правнук неожиданно поймёт,

Что, – чёрт возьми! – «В Начале было слово».