Борис
Слуцкий

1954 После реабилитации

Гамарнику, НачПУРККА, по чину 
не улицу, не площадь, а – бульвар. 
А почему? По-видимому, причина 
в том, что он жизнь удачно оборвал: 
  
в Сокольниках. Он знал – за ним придут. 
Гамарник был особенно толковый. 
И вспомнил лес, что ветерком продут, 
весёлый, подмосковный, пустяковый. 
  
Гамарник был подтянут, и высок, 
и знаменит умом и бородою. 
Ему ли встать казанской сиротою 
перед судом? 
Он выстрелил в висок. 
  
Но прежде он – в Сокольники! Сказал. 
Шофёр рванулся, получив заданье. 
А в будни утром лес был пуст, как зал, 
зал заседанья, после заседанья. 
  
Гамарник был в ремнях, при орденах. 
Он был острей, толковей очень многих, 
и этот день ему приснился в снах, 
в подробных снах, мучительных и многих. 
  
Член партии с шестнадцатого года, 
короткую отбрасывая тень, 
шагал по травам, думал, что погода 
хорошая 
в его последний день. 
  
Шофёр сидел в машине, развалясь: 
хозяин бледен, видимо, болеет. 
А то, что месит сапогами грязь, 
так он сапог, наверно, не жалеет. 
  
Погода занимала их тогда. 
История – совсем не занимала. 
Та, что Гамарника с доски снимала 
как пешку 
и бросала в никуда. 
  
Последнее, что видел комиссар 
во время той прогулки бесконечной: 
какой-то лист зелёный нависал, 
какой-то сук желтел остроконечный. 
  
Поэтому-то двадцать лет спустя 
большой бульвар навек вручили Яну: 
чтоб веселилось в зелени дитя, 
чтоб в древонасажденьях – ни изъяну, 
чтоб лист зелёный нависал везде, 
чтоб сук желтел и птицы чтоб вещали. 
  
И чтобы люди шли туда в беде 
и важные поступки совершали.