Борис Пастернак

Борис Пастернак

Борис ПастернакИз книги судеб. Борис Леонидович Пастернак (29 января (10 февраля) 1890, Москва – 30 мая 1960, Переделкино) – русский поэт и писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1958).

 

Жизнь и творчество

 

Будущий поэт родился в Москве в интеллигентной еврейской семье. Родители Пастернака, отец – художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак (1862–1945) и мать – пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Райца Срулевна Кауфман, 1868–1939), переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. Борис появился на свет в доме на пересечении Оружейного переулка и Второй Тверской-Ямской улицы, где они поселились. Кроме старшего, Бориса, в семье Пастернаков родились Александр (1893–1982), Жозефина (1900–1993) и Лидия (1902–1989). Приблизительно до 1920 года Пастернак носил по документам отчество Исаакович.

Семья Пастернаков поддерживала дружбу с известными художниками (И. И. Левитаном, М. В. Нестеровым, В. Д. Поленовым, Н. Н. Ге), в доме бывали музыканты и писатели, в том числе Лев Толстой. В 1900 году Райнер Мария Рильке познакомился с семьёй Пастернаков во время второго визита в Москву.

В 13 лет, под влиянием композитора А. Н. Скрябина, Пастернак увлекся музыкой, которой занимался в течение шести лет (сохранились две написанные им сонаты для фортепиано). В 1903 году при

падении с лошади сломал ногу и из-за

неправильного срастания (лёгкая хромота, которую Пастернак скрывал, осталась на всю жизнь) был освобождён от воинской повинности. В дальнейшем поэт уделял особое внимание этому эпизоду как пробудившему его творческие силы (он произошёл 6 (19) августа, в день Преображения).

25 октября 1905 года попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдёт в книги Пастернака.

В 1900 году Пастернак не был принят в пятую гимназию (ныне московская школа № 91) из-за процентной нормы, но по предложению директора на следующий 1901 год поступил сразу во второй класс. С 1906 по 1908 год в пятой гимназии на два класса младше, чем Пастернак, в одном классе с братом Пастернака Шурой учился Владимир Маяковский.

Пастернак окончил гимназию с золотой медалью и всеми высшими баллами, кроме закона Божьего, от которого был освобождён. После ряда колебаний отказался от карьеры профессионального музыканта и композитора. В 1908 году поступил на юридическое отделение историко-филологического факультета Московского университета (впоследствии перевёлся на философское). Летом 1912 году изучал философию в Марбургском университете в Германии у главы марбургской неокантианской школы проф. Германа Когена. Тогда же сделал предложение Иде Высоцкой (дочери крупного чаеторговца Д. В. Высоцкого), но получил отказ, как описано в стихотворении «Марбург». В 1912 году вместе с родителями и сёстрами посещает Венецию, что нашло отражение в его стихах того времени. Виделся в Германии с кузиной Ольгой Фрейденберг (дочерью литератора и изобретателя Моисея Филипповича Фрейденберга). С ней его связывала многолетняя дружба и переписка. После поездки в Марбург Пастернак отказался и от дальнейшего занятия философией. В это же время он начинает входить в круги московских литераторов. Он участвовал во встречах кружка символистского издательства «Мусагет», затем в литературно-артистическом кружке Юлиана Анисимова и Веры Станевич, из которого выросла недолговечная постсимволистская группа «Лирика». С 1914 Пастернак примыкал к содружеству футуристов «Центрифуга» (куда также входили другие бывшие участники «Лирики» – Николай Асеев и Сергей Бобров). В этом же году близко знакомится с другим футуристом – Владимиром Маяковским, чья личность и творчество оказали на него определённое влияние. Позже, в 1920-е, Пастернак поддерживал связи с группой Маяковского «ЛЕФ», но в целом после революции занимал независимую позицию, не входя ни в какие объединения.

Первые стихи Пастернака были опубликованы в 1913 году (коллективный сборник группы «Лирика»), первая книга – «Близнец в тучах» – в конце того же года (на обложке 1914), воспринималась самим Пастернаком как незрелая. В 1928 половина стихотворений «Близнеца в тучах» и три стихотворения из сборника группы «Лирика» были объединены Пастернаком в цикл «Начальная пора» и сильно переработаны (некоторые фактически переписаны полностью); остальные ранние опыты при жизни Пастернака не переиздавались. Тем не менее, именно после «Близнеца в тучах» Пастернак стал осознавать себя профессиональным литератором.

В 1916 году вышел сборник «Поверх барьеров». Зиму и весну 1916 года Пастернак провёл на Урале, под городом Александровском Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва, приняв приглашение поработать в конторе управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими заводами Бориса Збарского помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности. Широко распространено мнение, что прообразом города Юрятина из «Доктора Живаго» является город Пермь. В этом же году поэт побывал на Березниковском содовом заводе на Каме. В письме к С. П. Боброву от 24 июня 1916 г. (на следующий день после отъезда из дома во Всеволодо-Вильве) Борис называет содовый завод «Любимов, Сольвэ и К» и посёлок европейского образца при нём «маленькой промышленной Бельгией».

Родители Пастернака и его сёстры в 1921 году покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. Луначарского и обосновываются в Берлине. Начинается активная переписка Пастернака с ними и русскими эмиграционными кругами вообще, в частности, с Мариной Цветаевой, а через неё – с Р.-М. Рильке.

В 1922 году Пастернак женится на художнице Евгении Лурье, с которой проводит в гостях у родителей в Берлине вторую половину года и всю зиму 1922–23 годов. В том же 1922 году выходит программная книга поэта «Сестра моя – жизнь», большинство стихотворений которой были написаны ещё летом 1917 года. В следующем, 1923 году (23 сентября) в семье Пастернаков рождается сын Евгений.

В 20-е годы созданы также сборник «Темы и вариации» (1923), роман в стихах «Спекторский» (1925), цикл «Высокая болезнь», поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». В 1928 году Пастернак обращается к прозе. К 1930-му году он заканчивает автобиографические заметки «Охранная грамота», где излагаются его принципиальные взгляды на искусство и творчество.

На конец 20-х – начало 30-х годов приходится короткий период официального советского признания творчества Пастернака. Он принимает активное участие в деятельности Союза писателей СССР и в 1934 году выступает с речью на его первом съезде, на котором Н. И. Бухарин призывал официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза. Его большой однотомник с 1933 по 1936 год ежегодно переиздаётся.

Познакомившись с Зинаидой Николаевной Нейгауз (в девичестве Еремеевой, 1897–1966), в то время женой пианиста Г. Г. Нейгауза, вместе с ней в 1931 году Пастернак предпринимает поездку в Грузию, где знакомится с поэтами Т. Табидзе, П. Яшвили. Прервав первый брак, в 1932 году Пастернак женится на З. Н. Нейгауз. В том же году выходит его книга «Второе рождение» – попытка Пастернака влиться в дух того времени. В ночь на 1 января 1938 у Пастернака и его второй жены рождается сын Леонид (будущий физик, ум. в 1976).

В 1935 году Пастернак участвует в работе проходящего в Париже Международного конгресса писателей в защиту мира, где с ним случается нервный срыв (последняя его поездка за границу). В январе 1936 года Пастернак публикует два стихотворения, обращенные со словами восхищения к И. В. Сталину, однако уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется – его упрекают не только в «отрешённости от жизни», но и в «мировоззрении, не соответствующем эпохе», и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок.    

В 1935 году Пастернак заступился за мужа и сына Анны Ахматовой, освобождённого из тюрьмы после писем Сталину Пастернака и Ахматовой. В 1937 году проявляет огромное гражданское мужество – отказывается подписать письмо с одобрением расстрела Тухачевского и других, демонстративно посещает дом репрессированного Пильняка.

В 1936 поселяется на даче в Переделкино, где с перерывами проживёт до конца жизни. К концу 30-х он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Шекспирa, «Фауста» Гёте, «Марии Стюарт» Ф. Шиллера.

1942–1943 годы провёл в эвакуации в Чистополе. Помогал денежно многим людям, в том числе дочери Марины Цветаевой – Ариадне Эфрон.

В 1946 году Пастернак познакомился с О. В. Ивинской и она стала «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.

В 1952 году у Пастернака произошёл первый инфаркт, описанный в стихотворении «В больнице», полном глубокого религиозного чувства:

 

О Господи, как совершенны

Дела Твои, – думал больной, –

Постели, и люди, и стены,

Ночь смерти и город ночной.

 

Кончаясь в больничной постели,

Я чувствую рук твоих жар.

Ты держишь меня, как изделье,

И прячешь, как перстень, в футляр.

 

«Доктор Живаго»

 

Роман «Доктор Живаго» создавался в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. Являясь, по оценке самого писателя, вершиной его творчества как прозаика, роман являет собой широкое полотно жизни российской интеллигенции на фоне драматического периода от начала столетия до Гражданской войны. Роман пронизан высокой поэтикой, сопровождён стихами главного героя – Юрия Андреевича Живаго. Роман, затрагивающий сокровенные вопросы человеческой жизни – тайны жизни и смерти, вопросы истории, христианства, еврейства, был резко негативно встречен советской литературной средой, отвергнут к печати из-за неоднозначной позиции автора по отношению к октябрьскому перевороту и последующим изменениям в жизни страны. Так, например, Э. Г. Казакевич, к тому времени главный редактор журнала «Литературная Москва», прочитав роман, заявил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция – недоразумение и лучше было её не делать», К. М. Симонов, главный редактор «Нового мира», также отреагировал отказом: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!».

Публикация романа на Западе – сначала в Италии в 1957 году прокоммунистически настроенным издательством Фельтринелли, а потом в Великобритании, при посредничестве известного философа и дипломата сэра Исайи Берлина – привела к настоящей травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, откровенным оскорблениям в его адрес со страниц советских газет. Московская организация Союза Писателей СССР, как и Правление Союза Писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства. Среди литераторов, требовавших высылки, были Л. И. Ошанин, А. И. Безыменский, С. A. Баруздин, Б. Н. Полевой и многие другие. Следует отметить, что отрицательное отношение к роману высказывалось и некоторыми русскими литераторами на Западе, в том числе В. В. Набоковым.

 

Нобелевская премия

 

С 1946 по 1950 годы Пастернак ежегодно выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе. В 1958 году его кандидатура была предложена прошлогодним лауреатом Альбером Камю, и Пастернак стал вторым писателем из России (после И. A. Бунина), удостоенным этой награды. Присуждение премии воспринималось советской пропагандой как повод усилить травлю. В писательской среде этот факт тоже был воспринят негативно. Вот что по поводу вручения премии сказал Сергей Смирнов: «…что они ухитрились не заметить Толстого, Горького, Маяковского, Шолохова, но зато заметили Бунина. И только тогда, когда он стал эмигрантом, и только потому, что он стал эмигрантом и врагом советского народа».

Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных властей она должна была запомниться как связанная только с романом «Доктор Живаго», антисоветская сущность которого постоянно подчёркивалась всеми, кому не лень, от литературных критиков до лекторов общества «Знание». На Пастернака было оказано и личное давление, которое, в конечном счёте, принудило его отказаться от премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Несмотря на исключение из Союза Писателей СССР, Пастернак продолжает оставаться членом Литфонда, получать гонорары, публиковаться. Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» он был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко в феврале 1959 года, где ему было предъявлено обвинение по статье 64 «Измена Родине», однако никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.

Летом 1959 года Пастернак начинает работу над оставшейся незавершённой пьесой «Слепая красавица», но обнаруженная вскоре болезнь (рак лёгких) в последние месяцы жизни приковывает его к постели.

Дмитрий Быков, один из серьёзных биографов Пастернака, считает, что болезнь развилась на нервной почве во время травли и возлагает на власти ответственность за смерть Бориса Леонидовича. Пастернак умер 30 мая 1960 года в Переделкине. Сотни людей (среди них Б. Ш. Окуджава, Н. М. Коржавин, А. A. Вознесенский, Г. Б. Плисецкий) пришли 2 июня 1960 года на его похороны, несмотря на опалу поэта.

 

По материалам Википедии

 

«Мне четырнадцать лет»

 

Я впервые открыл Пастернака не в четырнадцать лет, а в двадцать один – осенью 1976, в днепропетровской городской библиотеке. Каждый вечер брал два тома из большой серии «БП» – Пастернака и Цветаеву – и читал до закрытия зала. Спрос был огромен: то и дело ко мне подходили с вопросом, не могу ли вернуть хоть одну из книг? Приходилось отказывать. А когда сам выступал в роли просителя, отказывали мне. Иногда мило улыбаясь при этом.

В обоих поэтов влюбился, Пастернака в юности просто боготворил. И стихи, которые писал, были старательным подражанием кумиру. Слишком старательным.

Сейчас, сорок лет спустя, не боготворю никого: ни Цветаеву, ни Пастернака. Но стихи их сопутствуют мне всю жизнь.

Пастернак слит с ранней юностью. Неважно, чьей: его ли, моей, весенней грозы за окном, столетия, планеты, мирозданья. Эти стихи «целебны» не только «для туберкулёза» (О. Мандельштам), но и для уныния и грусти. Все, целиком: от «Февраля», написанного «навзрыд», до «единственного» дня, который длится «дольше века». Запрограммированность на счастье, заложенная в Пастернаке от рождения, была настолько мощной, победительной, что опрокидывала горести и невзгоды. Даже разнузданная клевета, травля, «бездна унижений», омрачившие его последние годы, оказались неспособны изменить главный жизненный вектор. Они смогли лишь сократить физическое существование поэта. Только физическое.

 

Прощайте, годы безвременщины!

Простимся, бездне унижений

Бросающая вызов женщина!

Я – поле твоего сраженья.

 

Прощай, размах крыла расправленный,

Полёта вольное упорство,

И образ мира, в слове явленный,

И творчество, и чудотворство.

 

Читая эти строки, будто переносишься в пастернаковское «вечное детство» (А. Ахматова). Сколько б тебе ни было: четырнадцать, двадцать, шестьдесят. Какое бы ни было «тысячелетье на дворе»: второе, третье, любое.

 

Борис Суслович

 

июнь-июль 2016

 

Иллюстрации:

фото Б. Л. Пастернака разных лет;

фото родителей поэта; фото брата поэта Александра;

фото сыновей поэта Евгения и Леонида;

фото Е. В. Пастернак; фото З. Н. Пастернак;

фото О. В. Ивинской; фото А. А. Ахматовой; фото К. И. Чуковского;

автограф стихотворения «Быть знаменитым некрасиво»;

дом в Марбурге, в котором жил Пастернак;

Переделкинский кабинет поэта;

обложки некоторых книг Б. Л. Пастернака.

Источники: Д. Быков «Борис Пастернак» (серия «ЖЗЛ»), интернет...

 

Посвящения поэту

 

Марина Цветаева

 

Борису Пастернаку

 

Рас-стояние: вёрсты, мили...

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

 

Рас-стояние: вёрсты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это – сплав

 

Вдохновений и сухожилий...

Не рассорили – рассорили,

Расслоили...

Стена да ров.

Расселили нас, как орлов-

 

Заговорщиков: вёрсты, дали...

Не расстроили – растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

 

Который уж, ну который – март?!

Разбили нас – как колоду карт!

 

24 марта 1925

 

Анна Ахматова

 

Поэт (Борис Пастернак)

 

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,

Косится, смотрит, видит, узнаёт,

И вот уже расплавленным алмазом

Сияют лужи, изнывает лёд.

 

В лиловой мгле покоятся задворки,

Платформы, брёвна, листья, облака.

Свист паровоза, хруст арбузной корки,

В душистой лайке робкая рука.

 

Звенит, гремит, скрежещет, бьёт прибоем

И вдруг притихнет, – это значит, он

Пугливо пробирается по хвоям,

Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.

 

И это значит, он считает зёрна

В пустых колосьях, это значит, он

К плите дарьяльской, проклятой и чёрной,

Опять пришёл с каких-то похорон.

 

И снова жжёт московская истома,

Звенит вдали смертельный бубенец…

Кто заблудился в двух шагах от дома,

Где снег по пояс и всему конец…

 

За то, что дым сравнил с Лаокооном,

Кладбищенский воспел чертополох,

За то, что мир наполнил новым звоном

В пространстве новом отражённых строф, –

 

Он награждён каким-то вечным детством,

Той щедростью и зоркостью светил,

И вся земля была его наследством,

А он её со всеми разделил.

 

19 января 1936 Ленинград

 

Александр Галич

 

Памяти Бориса Пастернака

 

«...правление Литературного Фонда СССР

извещает о смерти писателя, члена Литфонда,

Бориса Леонидовича Пастернака,

последовавшей 30 мая сего года, на 71 году жизни,

после тяжелой и продолжительной болезни,

и выражает соболезнование семье покойного».

Единственное, появившееся в газетах, вернее,

в одной – «Литературной газете»,

– сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.

 

Разобрали венки на веники,

На полчасика погрустнели...

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!

 

И терзали Шопена лабухи,

И торжественно шло прощанье...

Он не мылил петли в Елабуге.

И с ума не сходил в Сучане!

 

Даже киевские «письмэнники»

На поминки его поспели!..

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!

 

И не то, чтобы с чем-то за сорок,

Ровно семьдесят – возраст смертный,

И не просто какой-то пасынок,

Член Литфонда – усопший сметный!

 

Ах, осыпались лапы елочьи,

Отзвенели его метели...

До чего ж мы гордимся, сволочи,

Что он умер в своей постели!

 

«Мело, мело, по всей земле, во все пределы,

Свеча горела на столе, свеча горела..».

 

Нет, никая не свеча,

Горела люстра!

Очки на морде палача

Сверкали шустро!

 

А зал зевал, а зал скучал –

Мели, Емеля!

Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,

Не к «высшей мере»!

 

И не к терновому венцу

Колесованьем,

А как поленом по лицу,

Голосованьем!

 

И кто-то, спьяну вопрошал:

«За что? Кого там?»

И кто-то жрал, и кто-то ржал

Над анекдотом...

 

Мы не забудем этот смех,

И эту скуку!

Мы поимённо вспомним всех,

Кто поднял руку!

 

«Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку..».

 

Вот и смолкли клевета и споры,

Словно взят у вечности отгул...

А над гробом встали мародёры,

И несут почётный...

Ка-ра-ул!

 

1960

 

Герман Плисецкий

 

Памяти Пастернака

 

Поэты, побочные дети России!

Вас с чёрного хода всегда выносили.

 

На кладбище старом с косыми крестами

крестились неграмотные крестьяне.

 

Теснились родные жалкою горсткой

в Тарханах, как в тридцать седьмом в Святогорском.

 

А я – посторонний, заплаканный юнкер,

у края могилы застывший по струнке.

 

Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу,

хотя от стыда за страну свою плачу.

 

Какое нам дело, что скажут потомки?

Поэзию в землю зарыли подонки.

 

Мы славу свою уступаем задаром:

как видно, она не по нашим амбарам.

 

Как видно, у нас её край непочатый –

поэзии истинной – хоть не печатай!

 

Лишь сосны с поэзией честно поступят:

корнями схватив, никому не уступят.

 

4 июня 1960

 

Андрей Вознесенский

 

Школьник

 

Твой кумир тебя взял на премьеру.

И Любимов – Ромео!

И плечо твоё онемело

от присутствия слева.

 

Что-то будет! Когда бы час пробил,

жизнь ты б отдал с восторгом

за омытый сиянием профиль

в темноте над толстовкой.

 

Вдруг любимовская рапира –

повезло тебе, крестник! –

обломившись, со сцены влепилась

в ручку вашего кресла.

 

Стало жутко и весело стало

от такого событья!

Ты кусок неразгаданной стали

взял губами, забывшись.

 

«Как люблю вас, Борис Леонидович! –

думал ты,– повезло мне родиться.

Моя жизнь передачей больничною,

может, вам пригодится..».

 

Распрямись, мое детство согбенное.

Детство. Самозабвенье.

И пророческая рапира.

И такая Россия!..

 

Через год пролетал он над нами

в белом гробе на фоне небес,

будто в лодке – откинутый навзничь,

взявший весла на грудь – гребец.

 

Это было не погребенье.

Была воля небесная скул.

Был над родиной выдох гребельный –

он по ней слишком сильно вздохнул.

 

1960, 1977

 

Сара Погреб

 

В Переделкине

 

В гремящей небесной лохани

Подсинены белые тучи.

Покапало с них и подсохло,

И ветер обмёл все углы.

И вынутый мне попугаем

Закрученный трубочкой случай:

Пригорок спускается к соснам

И к серой плите из скалы.

 

О, дачных веранд запустенье.       

Прихожая. (Раньше бы – сени).

И узкая лестничка круто

Приводит вас прямо туда.

По вымытым

 в дождь непролазный,

По вытертым этим ступеням

Он в шлёпанцах – через ступеньки...

С обувки стекала вода.

 

А там – широко и высоко.

Простор поредевшей поляны.

Восток загляделся на запад,

И свет переменчив двойной.

На травах настоянный запах

Процежен сквозь марлю тумана,

И в блещущих стёклах сполохи,

И вечность бредёт стороной.

 

Там книги. Их меньше чем мало.

Там вдавленность узкой кровати.

Конторка его ожидает,

Запрятаны в ящик листки.

Повыросли быстро берёзы,

И, боже, берёзы некстати! –

Ведь застят любимое поле,

Дышавшее с правой руки.

 

Не диво, что угол поэта

Всему человечеству нужен.

Стихи его с музыкой мира –

Родня. Как полоска зари.

Смотрите, как вещного мало,

Как скупо,

 как вольно снаружи,

Когда так без меры – навынос

И так безоглядно внутри.

Подборки стихотворений