Борис Осенний

Борис Осенний

Все стихи Бориса Осеннего

* * *

 

Мир переполнен словами.

Средь вакханалии слов –

кто же в общении с нами

что-то услышать готов?

Слово – яйцо, но вытек

смысл из него – желток.

Вот и жуёт политик

жвачку газетных строк.

Зря вырубают рощи,

в текст превращают мир.

Не выходи на площадь

и не кричи в эфир!

Произнесенное нами –

речью стало чужой?

Ибо затопчут ногами

то, что сказалось душой.

Мир переполнен словами.

Как же сказаться – до дна?

Мысли неяркое пламя,

внемлющая тишина…

Искреннее (в нём искра?)

слово – летит в пустоту.

Мы не услышали? – быстро

гаснет оно на лету.

Сказанное украдкой

тихо, в беседе краткой.

Может, его доверишь

только тому, кому веришь.

Что не усилено матом,

не вываляно в грязи.

Тихо – тому, кто рядом.

Молча – тому, кто вблизи.

 

Перед телевизором

 

«Счастье найдено нами», – говорят последние люди, и моргают.

Фридрих Ницше

 

Как странно: утонуть во мгле экрана.

То похоть возбуждать в себе, то страх.

Блуждать в тумане. Чувствовать туманно.

Не понимать: ты друг себе иль враг.

Не в старой книге – в бездну провалиться,

увидев между строчек – лица, лица,

и в шелесте листаемых страниц

разгадывая тайну этих лиц.

Не летней ночью – в звёздных небесах,

когда душа, взлетая, замирает,

покачиваясь, словно на весах,

и слово Бог невольно повторяет…

… Сюжет растягивают, как резинку,

воруют у тебя часы и дни,

пытаются из глаз твоих слезинку

исторгнуть. Ну а ты её – сморгни!

Но если мы расслаблено моргали,

и что должно бы сбыться – не сбылось,

то наша жизнь нам вправду дорога ли,

или не стоит даже соли слёз?

 

 

* * *

 

Плод с какого сорвали древа,

и не знали, что в нём отрава?

И всё правое – стало левым.

И всё левое – стало правым.

Где добро, где зло – не дознаться,

да и нужно ли дознаваться?

Можешь врать – не боясь завраться,

удовольствиям предаваться.

Мы в уме – хоть, увы, не в здравом.

Нас понять не пытайтесь – где вам!

Ведь всё левое – стало правым

а всё правое – стало левым.

Всё навыворот. Наизнанку.

Вместо истины – что угодно.

И политиков перебранку –

слушай вместо песенки модной.

Матерщина и крики «браво»,

топот, свист, и слова припева:

Хорошо, что левое – право!

Хорошо, что правое – лево!

 

Смерть Никто

 

Он пуст, бедняга, пуст.

И в этой пустоте

слова что рвутся с уст:

не то… не так… не те…

Вот твой автомобиль.

Он был, как верный пёс.

Его сдадут в утиль

без четырёх колёс.

Вот женщина – она

как будто неплоха.

Любовница? Жена?

Внутри неё – труха!

Ты с ней – в стране теней,

где всё – нелепый вздор.

Пылинок танец в ней,

причудливый узор.

…Всё то, что есть вокруг

тебе ни враг, ни друг

На всём нарядный лак,

но сути нет – лишь знак.

А если бы начать

жизнь с нового листа?

Вот Каина печать –

сознанье: жизнь – пуста.

И в свой недобрый час

когда тускнеет свет,

о чём ты спросишь нас?

Услышишь ли – ответ?

 


Поэтическая викторина

Чужой

 

Чужой на меня глядит,

во мне вызывая стыд:

я хуже него одет,

да и машины – нет.

Со всех экранов глядит –

он лучше меня на вид,

моё занимая место,

удачлив и знаменит.

Он требует – вместе с ним

заняться чем-то земным.

Весомым. Железным. Полезным.

Но скучным. Безвкусным. Пресным.

Чужой искушает, как бес.

И мне уже – не до небес.

Что стало с моей душой?

В ней вечный мой враг – Чужой.

Он – из какой страны –

глядящий со стороны?

И жизнь моя, словно сон:

я делаю то, что он.

Чужой, что сидит во мне –

глядит на меня извне,

и мне велит: не смотри

на то, что в тебе внутри.

Там вовсе не ты, а я.

Сменяется ракурс, кадр.

И, значит, нет бытия,

есть лишь дурной театр.

 

* * *

 

Я вынырнул из глубины глубин.

И был я в тех глубинах не один.

Как много их, – так странно мне знакомых, –

расположились в снах моих, как дома!

И просыпаюсь я в такую рань,

с испугом вспоминая эти лица,

понять не в силах, где меж нами грань,

не ведая, как провести границу.

Во мне, быть может, множество других,

со мной совсем несхожих, добрых, злых.

И сам, наверное, мог бы быть другим я.

И у него – моё бы было имя!

Я мог бы быть другим. Во мне другой –

мной (усыпив меня) завладевает.

Вот он с экрана мне махнул рукой.

Вот, развалившись в кресле, он зевает.

Красавчик искушающий – с реклам,

подсовывая нам ненужный хлам,

при этом улыбается невинно.

Его лицо – как бы из пластилина!

Всё знают точно, что они умрут,

и всё же – нагло врут, безбожно врут,

и с важной миной мелют горы вздора.

Они ведь лишь – наёмные актёры.

И мир мой самобытный – страшно хрупок.

Как самому себе не изменить?

Как совершить свой собственный поступок?

Как не позволить душу подменить?

О, нужно просыпаться спозаранку,

пытаясь вправду жить – не делать вид.

И отыскать живое место, ранку, –

где совесть шевелится. Мысль болит.

 

* * *

 

Я не знаю, кто, я не вижу, как…

Вот он снял пальто, вот надел пиджак.

Он лицо сменил, да и тело – сменил.

Он везде и всюду. И всем он – мил.

У него всё чужое – а своего,

своего у него – ну совсем ничего.

И пиджак чужой, и галстук чужой,

да и мысли своей – ни одной за душой,

и чужие слова – говорит чужим.

Он их так произносит, – невольно дрожим!

Я не вижу, как, я не знаю, кто…

Их таких, одинаковых, тысяч сто,

ну а может и больше. У них вся власть.

Нашу жизнь стремятся они украсть.

И с экрана призрачная рука

дотянуться может до кошелька.

Только что им жалкие эти гроши?

Мы, глупцы, – нам неведома ценность души!

Некто требует: «Душу мне, душу дай!

А не то – укатаю, сошлю в Китай.

Позабудь о том, кто зовётся ближним.

И о тех, кто будут потом, – о дальних.

Ты в природе и в человечестве – лишний.

Ты – товар, ты один из нас, виртуальных.

Но не вздумай и пробовать быть настоящим.

Настоящий не виден толпе полуспящей.

Настоящее призрачным станет, как дым,

если мы, виртуальные, – победим».

…Это по телевизору или во сне?

«Виртуальным будь в виртуальной стране!

Комбинация атомов ты, иль знаков –

ты рождён, чтоб исчезнуть. Исход одинаков.

Притворяйся живым! Беззастенчиво лги!

Настоящие нам, виртуальным, – враги».

 

* * *

 

Я человек эпохи постмодерна.

Но почему в душе моей так скверно?

Как будто бы в ней вырубили сквер,

и мир уже непоправимо сер.

Где жизнь, покачивавшая ветвями

и тихо шелестевшая листвой?

Одни громады города – над нами

да шума неумолчного прибой.

Деревья мы увидим на экране.

Ведь кто на жизни пир уже не зван, –

тем, развлекая или же тираня,

с успехом заменяет мир экран.

Моя душа – как город, многолюдна.

И в ней не умолкает болтовня.

Но я прошу её: хоть это трудно,

услышь не телевизор, а меня!

Моя душа – компьютер персональный.

Она – в Нью-Йорке, в Лондоне – везде.

Ей отчего-то очень нужен дальний.

А ближний – словно на другой звезде.

И время мчится, но идёт по кругу.

И если я кого-нибудь люблю,

то встреча превращается в разлуку,

а сумма встреч-разлук равна нулю.

Я – человек эпохи постмодерна.

Но что же означает это «пост»?

Мы, люди, уподобились наверно

собаке, что кружась, свой ловит хвост.

И мы кружим (зачем – не знаем сами!)

Ум – изворотлив, Бог же – замолчал.

А нужно бы свести концы с концами,

но так, чтоб вновь суметь достичь начал.