Сколь ни живи, сколь ни учи наук – жизнь знает, как прельстить и одурачить, и робкий неуч, молвив: «Это – луг», – остолбенев глядит на одуванчик. Нельзя привыкнуть и нельзя понять. Жизнь – знает нас, а мы её – не знаем. Её надзором, в занебесном «над» исток берущим, всяк насквозь пронзаем. Мгновенье ока – вдохновенье губ – в сей миг проник наш недалёкий гений, но пред вторым – наш опыт кругло глуп: сплошное время – разнобой мгновений. Соседка капля – капле не близнец, они похожи, словно я и кто-то. Два раза одинаково блестеть не станет то, на что смотрю с откоса. Всегда мне внове невидаль окна. Его читатель вечный и работник, робею знать, что значат письмена, – и двадцать раз уже я второгодник. Вот – ныне, в марта день двадцать шестой, я затемно взялась за это чтенье. На языке людей: туман густой. Но гуще слова бездны изъявленье. Какая гордость и какая власть – себя столь скрытной охранить стеною. И только галки промельк мимо глаз не погнушался свидеться со мною. Цвет в просторечье назван голубым, но остается анонимно-бо́льшим. На таковом – малина и рубин – мой нечванливый Ванька-мокрый ожил. Как бы – светает. Но рассвета рост не снизошёл со зрителем якшаться. Есть в мартовской понурости берёз особое уныние пред-счастья. Как всё неизымаемо из мглы! Грядущего – нет воли опасаться. Вполоборота, ласково: «Не лги!» – и вновь собою занято пространство. 1981
Популярные стихи