Бах Ахмедов

Бах Ахмедов

Четвёртое измерение № 14 (290) от 11 мая 2014 года

Внутренний миг

 

* * *

 

Как в фильмах Робера Брессона,

мы падаем зеркалом вниз.

А рядом течёт отстранённо

экранная странная жизнь.

 

Вот стрёкот невидимой плёнки,

и танец дождя за окном.

Вот грифель, предательски ломкий,

рисует игрушечный дом...

 

И голос за кадром так глухо

бормочет бессмысленный текст.

Быть может, однажды по кругу

ходить нам с тобой надоест?..

 

...А если судьба отразится

в осколках холодного дня,

оставь себе все мои лица

и снова придумай меня.

 

* * *

 

...А может, ему хотелось

какой-то отчаянной нежности?

Какой-то избыточной точности,

и слов каких-то иных?

Может быть, ему верилось

что жизнь в границах погрешности,

и все ещё образуется

в прозрачном храме весны?

 

А может, ему дышалось

какой-то другой свободой?

Душа говорила: «Хватит!»,

а разум хотел прилечь.

Но всё умолкало в полночь,

и всё погружалось в воду,

в холодную чёрную речку,

а может быть, просто в речь.

 

Киношное, математическое

 

Двадцать четыре кадра длится одна секунда.

Двадцать четыре секунды длятся одни сутки.

Двадцать четыре года

уместятся в несколько кадров.

Может быть, фильм о жизни

закончится раньше, чем титры.

 

А после начнётся миф,

придуманный режиссёром.

 

* * *

 

Вспыхнет фиолетовое пламя

На ладони маленькой твоей.

Всё, что не случилось между нами,

Обретёт бессмертие на ней.

 

Пробегут по пальцам музыкальным

язычки холодного огня,

словно сон, мучительно реальный...

Сон, в котором больше нет меня.

 

Едоки картофеля

 

Они пришли под вечер: едоки

картофеля. Те самые, Ван Гога.

Вошли гурьбой, оставив башмаки

тяжёлые у самого порога.

 

Угрюмы были лица едоков –

осточертел, наверное, картофель.

Я предложил им хлеб и молоко,

я им сварил мой самый лучший кофе.

 

Они смотрели молча на меня –

на лицах бесконечная усталость.

Они бы посидели у огня,

да дров за эти годы не осталось.

 

И в тот момент мне было невдомёк,

что ждали от меня они ответа

на свой вопрос: зачем, зачем Ван Гог

их наградил таким дрожащим светом?!..

 

Зачем, его страдания впитав,

они однажды поняли, как страшен

его любви таинственный состав,

в безумье, как в спасение, бежавшей?

 

Они всё ждали, что я им скажу.

А что сказать?.. И в горле стало сухо.

И страшно стало, словно я держу

в своей руке отрезанное ухо.

 

Попытка элегии

 

Луна пошла на убыль...  И уже

не кажется тревожной в летнем небе.

Ночь переходит в лёгкое «прости»,

что в темноте бесследно растворится.

А города меняют имена,

как будто убегают друг от друга,

и всё никак не могут убежать.

Попытки обрести своё молчанье

однажды увенчаются успехом,

быть может, неожиданно для нас.

Тем лучше, друг мой...

И права случайность,

спасающая нас от всяких связей,

и всяких слов точней и милосердней.

 

Медитация на фоне пустой чашки

 

В этой маленькой кофейне,

напоминающей кусочек Лондона,

хорошо сидеть напротив тебя,

слушать твои красивые глаза

и наслаждаться каждым глотком

крепкого кофе.

 

Голоса вокруг сливаются в ровный гул,

и наши слова нетребовательны,

как бабочки.

 

Тема случайности рождает музыку.

На белой доске напротив

нарисованы пирожные,

которые никто не съест.

«Пожалуйста, без аналогий!» – говоришь ты.

 

А я смотрю, как у тебя за спиной

открывается дверь и входит будущее.

Оно внимательно оглядывает посетителей,

выбирая себе очередную жертву.

 

«Что же ты замолчал?» – спрашиваешь ты,

постукивая маленькой ложечкой

по пустой чашке.

 

* * *

 

День, похожий на странную опечатку,

оставляет в растерянности сетчатку.

И простая фраза: «Устало сердце...»

из сгущения сумрака вдруг возникнет.

Может просто нужно чуть-чуть согреться?

Может, голос родной, наконец, окликнет?

 

Сделать шаг в темноту, раствориться, слиться,

словно вырвать ушедшего дня страницу.

А в затылок ночь уже дышит сиро...

Как принять этот образ пустого мира?

Как найти опечатку в безумном тексте,

где когда-то мы были с тобою вместе?..

 

* * *

 

Иногда кажется, что теряешь вес.

Не летишь, но словно немного над.

Иногда кажется, что исчез,

и не страшно, что никогда назад.

 

Иногда кажется, что слова

так условны, словно граница дня.

Иногда думаешь: жизнь права,

и вдвойне права там, где нет меня.

 

Иногда кажется, сделать шаг,

и пройдёшь легко, как нейтрино, сквозь.

А на самом деле, твоя душа,

наконец, прозрела, отбросив трость.

 

И отныне будет только «ввысь» и «над».

И уже, увы, никогда назад.

 

* * *

 

Аквариум залов музейных...

Немеешь как рыба, плывёшь,

На тихую вечность глазея

И жабрами чувствуя дрожь.

 

О эти живые портреты!

Как всё они знают про нас...

Мерцание тёмного света

И взгляд снисходительных глаз.

 

А после так страшно наружу

Из этих глубин выплывать...

И думать устало про ужас,

Где время начнётся опять.

 

* * *

 

Последние дни уходящего лета

полны одинокого тихого света.

И кажется, солнце немного устало

Смотреть, как дежурит старик у вокзала.

 

Зачем поезда он всё время встречает?

Он разве не помнит?

Он разве не знает?..

В глазах навсегда поселилось безумье,

а он всё стоит, растворяется в шуме.

 

Он ждёт, он уверен, сегодня уж точно!..

Он знает, ещё не поставлена точка.

И всё не напрасно: его ожиданье,

и жизнь, и вокзала холодное зданье.

 

Сто лет пролетело, а может быть, двести...

А он всё стоит на излюбленном месте,

и смотрит в глаза равнодушные строго,

как будто найти в них пытается Бога.

 

* * *

 

Сколько ещё будет написано слов?..

Они притворятся моими, но я-то знаю…

И вот пространство, где больше не видно углов.

Подобие рая?

 

Сколько уже навсегда затонувших строк…

Но если хотя бы одна доплыла до неба,

может, в ней я обрести бы свободу смог,

вернулся бы снегом…

 

А после я просто ждал бы земной весны.

Доставил бы людям радость тем, что таю.

Не знаю, зачем я смотрю и смотрю эти сны.

Не знаю…

 

* * *

 

Обретал надежду и терял.

Мучился мерцанием судьбы.

Жизнь летела в небе сентября

и пыталась прошлое забыть.

 

Хорошо, что листья невпопад…

Хорошо, что смысла нет в словах.

Что ещё расскажет это взгляд

осени, сгорающей в кострах?

 

Кто её к огню приговорил

За её живую красоту?

Может, тот, кто так боготворил

неосуществимую мечту?

 

Всё напрасно – осень не сгорит.

Горький дым и долгие дожди.

Истина с тобой заговорит,

просто будь собой и подожди.

 

* * *

 

Внутренний мир – это внутренний миг,

тающий, неуловимый.

Свет на воде, исчезающий блик,

вечное встречное «мимо».

 

Камни и ветер, вода и песок –

что-то сильнее навеки.

Как беззащитен и как одинок

внутренний Бог в человеке...

 

* * *

 

Какие красивые листья...

Какие осенние мы.

Плывут одинокие мысли,

мечтая достичь тишины.

 

Какое бездонное небо...

Как много цветов у него.

А мы все пытаемся слепо

разбить на кусочки его.

 

Мы слишком привыкли к осколкам,

Их можно в руке удержать.

Их можно расставить по полкам,

а можно, как пазл, собрать.

 

И вот уже новые лица –

так просто картину сложить.

Какие смешные границы,

в которых приходится  жить.

 

* * *

 

У каждого времени года

бывает своя свобода.

Свобода дождя и снега,

свобода чистого неба…

У листьев – желтеть и падать

в прозрачную вечность сада.

У истин – в глубинах сердца

надеждой незримой греться.

И в этой свободе каждый

находит себя однажды…

И вдруг понимает: время –

свобода остаться в теме

своей же судьбы и правды.

А всё остальное – праздность.

И может, спасенье в этом –

быть глубже своих ответов…

И может быть, суть природы

быть выше своей свободы.