Ася Шевцова

Ася Шевцова

Четвёртое измерение № 25 (517) от 1 сентября 2020 года

Беспорядковый номерок

* * *

 

не брали вора на поруки

на веру слов и в долг не брали

вот кот запрыгнул на харуки

и нет ни мысли о морали

 

напившись чаю с бергамотом

от снега еле не ослепнув

смогли сквозь зимнюю дремоту

понять что жизнь великолепна

 

а вот бы нас раздеть разуть бы

уже рождались стариками

пытались собственные судьбы

чинить кривыми мураками

 

* * *

 

смотришь сквозь окно в потолке,

врёшь на светло-карем глазу.

каши не сварить в котелке.

каши не сварить на газу.

 

мирно не ужиться ни с кем.

что за суета, что за стыд?

взгляд на одиноком носке,

вдруг остановившись, застыл.

 

в наскоро надетой туфле

гнать за горизонт провода.

вот тебе и флэт, и памфлет,

вот тебе и хлеб, и вода,

 

вот тебе и бог, и порог:

незачем в зиме прозябать.

воздуха слоёный пирог

вязнет, застревая в зубах.

 

чтобы кто-нибудь, где-нибудь –

знать необязательно, кто –

был и обогрет, и обут,

весело пихался локтём.

 

медленно подходишь к окну,

даром, что оно – в небеса.

где-то бог внезапно икнул,

только захотел написать.

 

* * *

 

Поддержи себя сам, раз никто поддержать не смог.

За плечами оставь города, надоевший смог.

Тяжелы твои лёгкие, сам, словно лист, худой.

Пробегись по поляне бегущей своей строкой,

ты так жаждал успеха – вот он, бери рукой.

Напои наконец-то себя ключевой водой.

 

Помоги себе сам, как никто другой не помог –

как для горла больного целебен исландский мох,

так и ты избавляешь других от глухой тоски.

Ты меняешься к лучшему от перемены мест,

тебе всюду везёт – так цени свой крутой замес.

Что алмаз – ювелир, ты сжимаешь себя в тиски.

 

Поводи себя сам по красивым местам за нос,

и пускай говорят за спиной: это блажь, занос.

Ты шути надо всеми и вся для отвода глаз.

Передай от себя всему миру большой привет

и познай до конца все законы и тайны Вед.

Покажи себе сам, что такое высокий класс.

 

Положи себя сам на перину из листьев спать.

Пусть усталость твоя постепенно идёт на спад.

На своей репутации пятна давно замыл.

Все бетонные стены вдруг стали тебе тесны.

Чувствуй летнюю лень, восхитительный вальс весны,

просветление осени, острый озноб зимы.

 

* * *

 

дай мне, господи, острый нюх.

хвойный запах беды – везде.

не пускаешь меня к огню,

так пусти же меня к воде

 

старой доброй седой реки,

где смеются, как дураки,

где становишься дорогим

не за что-то, а вопреки…

 

дай мне видеть своих вокруг.

вот спасибо, что их сберёг.

поиграем с тобой в игру?
ты – охотник, а я – зверёк,

 

беспорядковый номерок

в красной книге ещё живых,

по которым сибирский рок

собирался рычать и выть.

 

дай не то мне, за что молюсь

всё настойчивей с каждым днём:

дай раскрыться, как тот моллюск,

и спокойно залечь на дно.

 

* * *

 

Шуршание шин по вечерней дороге.

Настойчивый шёпот: не стой на пороге.

Счастливый билет, а на нём три шестёрки,

и голос, звенящий железным восторгом:

«Под чуткими взглядам коми и чуди

я видела чудо, я видела чудо!

Запели немые, прозрели слепые,

из палок и грязи я домик слепила!»

 

Потом «Наутилус» и пух тополиный,

уставших высоток стоят исполины.

Ты тоже полина, особенно утром.

Остры ощущенья, острижены кудри…

Ходьба под прицелами тысячи ружей.

Внутри так же пасмурно, как и снаружи.

Надёжность доказана, как теорема.

Так тикает тихое дикое время.

Проснулась – и на тебе, солнце в зените.

Ты – кукла, которую дёргать за нити,

ты – глина, которую давят и месят,

ты – писк не прочитанных мне смс-ок.

 

Вчерашняя радость осталась на завтрак,

и фильм по Discovery про динозавров.

А вечером станешь опять недотрога.

Шуршание шин по вечерней дороге.

 

* * *

 

Называют Вас просто «родинка» –

уменьшительно, скромно, ласково.

Учиняют тут песни с плясками,

на плече обнажая родинку.

Сны пускаются во все тяжкие:

ладно, если бы их заставили…

Города Ваши все заставлены

пожилыми многоэтажками.

На вагон весь орут динамики:

«Уступайте места беременным!»

Разбудите же в октябре меня,

и тогда поглядим динамику –

как мы выросли сильно за лето,

на щеках исчезают ямочки…

Хорошеем, – хоть ставьте в рамочку, –  

новорожденным светом залиты.

Да какие тут танцы с бубнами?

У обиды нет срока давности.

Молодые безмолвно давятся

будней полусырыми клубнями.

Ваши качества и количество

переходят дорогу «ланосам».

Остаётся Вам молча кланяться.

Улыбайтесь, Ваше величество.

 

* * *

 

Вот она жизнь – давай её вместе праздновать,

пусть закипает водой на конфорке газовой.

Сколько мы пережили – такого разного,

знаю и так, молчи, не трудись рассказывать.

 

Пили закат – кровавое солнца варево,

ели себя – за промахи, сделав топливом,

все доброты запасы – во имя старого,

всё, что успели сделать – смешного, тёплого.

 

Так насладись сполна мировой акустикой,

эхом замёрзших мыслей в пустынной комнате.

Это дворовое чувство – оно огромно так…

Капает снег на руки облезлых кустиков.

 

Так остроумен, приятен для осязания

весь этот блюз и весь этот вечер замшевый.

Необходимость показывать силу заново

больше не сможет задеть за живое заживо.

 

Вся эта оттепель, этот простор её,

грубая лень, одеяльная шерсть колючая…

Они вместе с нами, пожалуй, войдут в историю.

Ты мне потом расскажешь её при случае.

 

* * *


Тихо, как будто мышка,
Люба подкралась сзади.
Дышит курносым носом,
Кажется очень хрупкой.
Сердце – не просто мышца, 
Сотни ударов за день 
Беспрекословно сносит. 
Так говорила Любка. 

Вере темно и страшно. 
Смотрит на мир сквозь щёлку. 
Стоит толкнуть немного, 
Чтобы открылась дверка. 
«Вот вам кураж вчерашний, 
Не убивайте только!» 
Людям бросаясь в ноги, 
Слёзно просила Верка. 

Что до вселенской стройки, 
Там безнадёжно дело. 
Надя растворы месит – 
Дыры в кирпичной кладке. 
Мальчик в больничной койке 
Знает, что жить – неделю. 
Спросит: «А можно месяц?» 
«Можно!» – ответит Надька. 

Щупай рукой упруго 
Долгий-предолгий ящик: 
Нет ли письма в конверте? 
Поздно. Уже светает. 
Пишут тебе подруги: 
Верка – вперёд потащит, 
Надька – сильнее смерти, 
Любка – вообще святая.

 

* * *

 

Мы скрывались за никами,
Оставались заиками,
Когда слово заныкали.
Шли вперёд персонажами
«Книги мёртвых по-нашему»,
Ибо жизни не нажили.

Обвивались верёвками.
Похвалялись обновками.
Обзывали воровками
Всех, кто пели утопии,
А потом вдруг утопали,
Мы не подлинник – копия.

Говорили хэштегами.
Врачевали аптеками.
Вороными и пегими
Гарцевали пегасами.
Вспышки вывесок газовых –
Мы боялись, погасим их.

Но вино было в истине,
Были сны шелковистыми,
Ни вдохнуть и ни выстонать.
Но не с нашим характером
Ездить танком и трактором
В центре лунного кратера.

Мы смотрели, как улица
Наполняется ужасом,
И танцует, и кружится.
Препаратом без вкладыша,
Душным запахом ландыша
Заживём – ну и ладушки.