Арон Липовецкий

Арон Липовецкий

Четвёртое измерение № 17 (509) от 11 июня 2020 года

Плацкартный вагон

Что делает Ави


Что делает Ави, что делает Ави,
откуда мне знать?
А был бы он Вовкой, гонял бы в футбол,
шёл бы в рощу играть.
Что делает Йони, что делает Йони,
откуда мне знать?
А был бы он Лёнькой, на рынок он шёл бы
с отцом торговать.
Что делает Роник, что делает Роник,
откуда мне знать?
А был бы он Санькой, бежал бы за Танькой,
портфель ей таскать.
Что делают парни, соседские парни,
откуда мне знать?
Что делают Ави, и Йони, и Роник,
хочу я понять.
И где теперь Вовка, и Ленька, и Санька,
откуда мне знать?

 

И не смотреть по сторонам

 

И не смотреть по сторонам,
на пейзажи за окнами,
тогда получится не расплескать. 
Рука подрагивает,
чашка дребезжит на блюдце,
как будто я иду по проходу
плацкартного вагона
поезда Москва – Владивосток. 
 

«Вчера»

 

Вчера – это мы услышали.

Это всё, что мы поняли

в настоящей английской речи.

Мы слышали её впервые в жизни.

Вчера мы ничего не понимали,

но слышали этого парня Пола

с магнитной плёнки,

которую принесла в наш класс

практикантка из педа.

– Английский существует, – сказала она.

– Давайте переведём его вместе! –

и обманула нас, создав иллюзию,

будто мы перевели его сами.

 

Там, в иллюзорном мире, было

тёплое солнце весны и учительница,

которая может быть весёлой и лёгкой.

Там бьёт по ноздрям

острая терпкость «Yesterday»

в красиво распавшейся 

на понятные слова

английской речи.

Пашка Маккартни 

поёт про девочку вчера, 

без которой нельзя

ни сегодня, ни завтра, никогда.

Сладкое узнавание настоящего,

его голоса, его руки на плече.

Поэзия существует,

«Я так верю в то, что случилось вчера»

  

Песня путника

 

Была одна девочка в школе моей 

Посмотрит – и псина сорвётся с цепей, 

Плечом поведёт – и вспорхнёт воробей, 

Коснётся – и падаешь в царство теней. 

 

На камень ступеньки привстанет она – 

И хлынет вослед за волною волна. 

И, смытый волнами в пучину морей, 

Скитаюсь по свету и грежу о ней. 

 

Мужчины не плачут

 

Днем с конницей он громил фашистов,

потом был сончас и полдник с пенкой,

а, когда всех детей разобрали, 

оказалось, родители за ним не придут,

он остаётся в «круглосуточной группе».

 

Назавтра всё продолжилось, 

и он был особенно храбрым в бою.

И потом на загорелых руках у папы 

было стыдно сидеть, как малышу,

он всё-таки в средней группе.

 

Папе он не расскажет, 

что даже за играми не забыл 

себя одного в тёмной гулкой спальне, 

среди рядов пустых кроватей.  

Тут и там непонятные звуки в тишине,

и он один во всём детском саду.

– Я не плакал, папа, мужчины не плачут. 

А ночь всё тянулась и не кончалась.  

Надо было откинуть одеяло, слезть с кровати,

в холодной пугающей темноте найти горшок, 

а он струсил, большой, а струсил.

Крепился, терпел до утра, но уснул 

и описался, как маленький.

А вдруг родители не простят?

 

Классик

 

Саше Штейнбергу, 22 ноября 2016

 

Поскальзываясь на утоптанном снегу, 
мужичок толкнул дверь в коптёрку 
прямо шкаликом в правой руке. 
Сбылось твоё предсказание: 
– Вот он, вот он пошёл, пошёл за угол, 
ко входу в подвал, нашёл свой стакан. 
Ты не знал? Он прячет стакан за кирпичами. 

Солнце сияло весной сквозь запылённое окно, 
наши сигареты были только что раскурены, 
перестройка развела инфляцию оптимизмом, 
выезд в Израиль внезапно стал доступен. 
И мы всё ещё были молоды. 

Всё это мы ещё припомним судьбе сегодня. 
Поговорим и о Риме и твоей любимой вилле Адриана, 
которому я не могу простить его успехов в Иудее. 

А пока мы стоим в 89 году 
на третьем этаже филиала института, 
в курилке на задней лестнице.
Ты отправил статью 
и ещё не знаешь, что она станет классикой, 
не ссылаться на которую будет невежеством. 

Раздумывая о метаморфозах судьбы, 
я освобождаю указательный палец 
и нажимаю на кнопку звонка. 
И, когда ты откроешь дверь, 
то освободишь и остальные мои пальцы, 
сжимающие бутылку. 
И мы примемся в Иудее дегустировать коньяк, 
заложенный ещё рабами Рима.
 

Мост

 

Жизнь - это узкий мост
и не надо бояться его перейти

Раби Нахман из Брацлава

 

Тебе дано один раз пронестись  
сгустком миражей и воспоминаний
по узкому шаткому мосту,
по квантовому туннелю времени.

Здесь нельзя сбавлять скорость,
оглядываться
и нелепо бояться.

 

* * *

 

Чувство ритма,
когда отбиваешь свои 60 плюс
на 40 минус самочувствия.
Скоро стану
классным ударником
в джаз-банде
«Было неплохо».

 

Великие боги

 

Тем временем звёзды,
Утвердившись на дне водоёма,
Вершат судьбы.

Сильвия Плат, пер. А.Л.

 

Великие боги: 
Юпитер, Нептун, Плутон,
Сатурн и Марс, Венера и Меркурий…
– изгнаны к себе – на планеты и спутники –
Селена, Эрида, Парки, нимфы и музы
– приживалки во млечной пыли…


Эти изгои возвращаются отражениями.
Ворожат со дна океана, 
проникают через цветочные вазы,
подсматривают из стакана воды, 
утопают соблазнами в линзах наших глаз.


Вершат наши судьбы,
уступая мелкие заботы 
земным богам.

 

Маркс

 

Какое пророческое прозрение
было у Карла Маркса! 
Во тьме Европы
с тлеющими гегелями и и фихте 
он увидел его.
И ткнул в него пальцем:
– Призрак бродит по Европе! 
И назвал его по имени: 
– Призрак Коммунизма!

 

яблоко ребёнку

 

ещё не родившись
ты посвящена яблоку

пока дитя не родилось  
останься в раю с яблоком

мандрагорово своё 
забери яблоко ребёнку

 

Столпник

 

А ты видел где
он стоял на столпе?
Солнце палит, сухая щебень,
бездорожье, безлюдно.
Влез от зверья подальше
на столпик свой невысокий.
Отстоял ножки свои
тощие кривенькие
до дыр
на подошвах
бедуинских.
Мощи свои
чудотворные
отстоял
напрочь.
И вопрошал  годами
Сын человеческий
сына божьего:
– Ради чего?
– Амен, – гуляет эхо.

 

Иерусалим

 

Как буланый верблюд о двух холмах,
Иерусалим попирает прах.
Что ему твоя совесть, гнев и страх,
Что ему аромат пирогов,
Да итоги валютных торгов.
Он колоду держит в своей горсти
Приходи и ты на миньян к шести.

 

* * *

 

Я не русский, я просто татарин,
И на Чуйском ворсистом тракту
Этой ночью пуховой затарен,
Сплю под Спасом в душистом скиту.

Обменяю товар на варенье,
Трели, косточку, гулкий глоток.
Налитые дорогой колени
Отогреет узорный платок.

И пока этой ночью торгую,
Как футляром, где прячут Талмуд,
Комариные самки, тоскуя,
Иудейскую кровь соберут.

 

* * *

 

Или я не дружил с нищетой?
Я давно её прихоти знаю,
и колючий сухарь за щекой,
и пробежку за тесным трамваем.
Зря, малыш. Зря ты клянчишь тепла.
Ты силач, ты ловкач, ты не трус.
Привыкай! Выжигает дотла.
Не испытывай жизнь на прикус.