* * *
меж чуждых улиц и чужих пенат
кто сам себе не брат
тому не быть богату
молча я руку протягиваю брату –
чем жизнь красна
мой брат с тобой мы заперты – во мне
ещё звучит простуженное эхо
нет звука – шорох смеха –
и смеха нет
мы сами родина мы сами и родня
пучок надежд и горсть воспоминаний
с полсотни слов и несколько названий –
прости меня
* * *
словесной прелести
прохладная слюда
пленяет тускло-серебристым ухо
и замирают перепонки слуха
и в раковине плещется вода
умри пловец на тонкой ноте ля
плыви пловец на нищету коралла
туда где в скалах перлы расплескала
и перья пены скомкала земля
* * *
Где звук, которого начало в слове «дар»?
Где закачается последний шорох всхлипа?
Закончится ли жизнь подножкой гриппа?
Зацепится ли смерть за шар?
Где друг, которого в упор не вижу, друг?
Где жар души растраченной вдвоём?
Мы. кажется, нашли мы может быть найдём
в заборе вечности дыру.
Мы совладельцы безмятежных шуток
друзья пернатых и цветов,
но жуток взгляд весёлых незабудок
на нас в упор – из-под кустов.
Где шанс, которого крыло вдали маячит
и кажется – лишь помани...
усни – проснись – опять усни,
но это ровно ничего не значит.
Вчера я встретил бледного Петрушку
и нервную его подружку.
Белила смазывая и сутуля спину,
вопросами терзал он Коломбину:
где звук, где друг,
где шар, где дар,
где незабу...?
* * *
я долго жил себя не слыша
был сад
и ветер дул едва колыша
паруса
моя зима полна цветными
мой день безветренно высок
снами и знаками лесными
песок
очерченные умираньем
мне снятся чёрные
воспоминаньем
печаль строга
снега
1976
* * *
В. А.
полузакрыв глаза
закрыв один
закрыв другой
закрыв глаза
тем пристальней
рассеянней
вернее
мой внутренний прищур тебя не оскорбит
твой внутренний покой мне возвещает осень
полузакрытые
закрытые
глаза
тем пристальней
я ничего не вижу
мне не о чем с тобой словами говорить
я молча в темноте протягиваю руки
* * *
мое несчастие двойное
– печать тоски –
какая злая паранойя
мне трёт виски
каким волнением волнуем
– печаль тонка –
я знаю: вечер неминуем
и ночь близка
* * *
Я искал пьянящего духа,
я испытывал тонкий резон,
а теперь какая разруха –
не поймёшь, где начало, где сон.
А пока я брожу по парку
и сморкаюсь сочно и гулко
удивляясь тайно подарку
самому себе и прогулке.
............................................
Когда же в далёких селеньях
мне отмерят отсель и доселе,
принести слезу поздравленья
кто придет на моё новоселье?
Абсолют
в этот краткий миг разлуки
называющийся встречей
в этой обморочной ночи
называющейся днем
в миг меня постигшей смерти
называющейся жизнью
в этом бденьи-нераденьи
нерешительных минут
по протоптанной
дорожке
из незапертой
калитки
на замшелую
полянку
тихо выползла
улитка
по прозванью
Абсолют
* * *
Какой-то временем задушенный поэт
с недоумением оглядывает век,
пока орда нечёсанных примет
его оплевывает имя рек –
кого стыдиться, если нет окраин,
и кашель улицы – апофеоз тщеты,
а дом, в котором проживаешь ты,
пока что не построен.
Садится солнце за большую реку
как красный слон, бредущий умирать,
готовый стать
цветком в петлице века.
Бредёт поэт, он – красный слон,
огромный, одинокий и нелепый –
и только к тем, кто от рожденья слепы,
причастен он.
* * *
Мне снился сон перемещений
среди несметных орд.
Из всех возможных направлений
я выбираю – норд.
Я между лиц ищу подобий,
но нахожу едва ль.
Из всех предложенных загробий
мне всех родней – февраль.
Из блюд, предложенных на ужин,
я выбираю стынь.
Кому я нужен и не нужен
среди моих пустынь.
Желанная атараксия –
мой вечный дом,
а за окном моя Россия
мне машет сломанным крылом.
* * *
О этот юг
о эта Ницца
о это ю –
в руке синица
журавль взмывает в облака
и ветра влажная рука
касается руки поэта
и море посредине света
и звёзд прозрачная река
О это о –
в руке синица
о эта жизнь –
слепая птица
журавль корчится в пыли
ещё не в силах разлучиться
и с этим о
и с этой Ниццей
и с морем посреди земли
* * *
Пускай дрожит вода в фонтанах,
пускай поёт сосновый воздух,
пусть ветер строит в небе замки,
пусть волны синевы нездешней
прохладой дышат мне в лицо,
пусть наклоняются бутылки,
и наполняются стаканы
росой Прованса и Ривьеры –
нас всё равно не изменить:
мы тайной радости послушны,
нам все иные тошны, скучны,
и этой страсти простодушной
нам никогда не изменить.
* * *
Г. Худякову
По комнатам среди зеркальной влаги
летали перламутровые флаги
дымилось утро и полуодета
бродила тень угрюмого поэта
среди зеркальной влаги и окон
разламываясь задыхался звон
голос скрип и кашель – это
приехал друг угрюмого поэта
приехал старый друг – струна дрожала
накалывая тоненькие жала
приятно встретить из иного круга
явившегося спозаранку друга
* * *
А. Введенскому
твоя стыдливая ухмылка
твой взгляд и вдоль и вдаль и вкось
твоя подруга любит пылко
свою кудрявую авось
кудряво жить
любить стыдливо
с ухмылкою неторопливой
бутыль за узость не
пенять
и пустотою наполнять
когда бутылка обмелеет
когда подруга осмелеет
твоя кудрявая авоська
тебя в упор не пожалеет
к губе приклеена закрутка
из дула дым скользит как утка
жизнь пролетела как ухмылка
она не стоит и обмылка
* * *
1
Утром стало ясно – день дождливый
и вечером – нашествие друзей
2
В тот вечер мир устал пугать
своих затравленных младенцев
он выжал неба полотенце
мелькнул дождливый день
под вечер налетела мошкара
все было как вчера
но не давило олово забот
радовало слово
его акустика и свежая печаль
3
Я заснул с нетерпением
я проснулся с предчувствием
мне не надо сочувствия
просвещённых друзей
чёрно-белых ферзей –
меньше всего я нуждаюсь в их понимании
лучше всего они понимают язык невнимания
когда их не видишь в упор
короток разговор
я давно уж не жду с нетерпением
кубков кипения
единения душ
предпочитая
душевную сушь
нью-йоркскую глушь
утренний кофе
и душ
* * *
…я покинул улицы мои и переулки
дворики, дворы и подворотни,
арки и подъезды и мосты
серые остылые квартиры
длинные пустые коридоры
камни и заборы и кусты
у-у-у... я пролетаю
самосветящийся воздух
строгие прозрачные колонны
облачные своды и сады
я возвращаюсь на родину
скольжу по гулким пространствам
перетекающим и уходящим
на все четыре стороны света
без предела для глаз
медленно одиноко и безмятежно
провожаю отстранённым взглядом
острова, корабли и храмы
мимолетящие
плывущие рядом
и остающиеся позади
вечной неподвижной кометой
о-о-о… я пролетаю
самосветящийся воздух
этажи голубого неба
щедро отмеренные пространства
скольжу неслышно себе навстречу
я возвращаюсь домой
Монтеверди
Боже, вздох, каскады вздохов!
Я умираю от нежности.
На тебе и на мне печать тлена.
Мы гибнем, гибнем!
Но он наш этот отравленный миг:
он дрожит от судорог света,
он пропитан горечью смерти.
О господи, я переполнен слезами!
Сердце не вмещает нежности,
которая плачет во мне.
Как сладко,
как больно обнимать тебя,
друг мой, жизнь.
Встретим же мужественно
то, что нас ждет,
что бы нас ни ждало.
Слава всему преходящему, тленному.
Прощай всё.
Прости – до свидания…