Все стихи Антонины Калининой
Alba
Проснёшься – зимний, синий
За окнами рассвет,
И, чиркнув по обоям,
Рукой нашаришь свет.
Зажмуриться и сжаться...
Очнись, душа моя!
Как больно просыпаться
Нам от небытия
Hor. 3,9
reiectaeque patet ianua Lydiae
– Невозможно, любя, верить забвению
неужели забыла ты?
– Но, зато, разлюбив, верим охотно мы,
что забыли – не первыми.
– О, скорей оглянись назад!
Знаю: в памяти град тёмный отыщется
Череда фонарей ярко-оранжевых
И окно под мансардою.
– Как хотела бы я снова сказать тебе:
я как прежде люблю тебя.
Но не этим сильно воспоминание,
Не биением сердца, нет:
Нам с тобою такой помнится молодость,
А сейчас – уходи скорей!
– Невозможно, любя, верить предательству
Неотходчивой памяти.
Поднимись в октябре лестницей узкою –
Слышишь эхо шагов своих?
Ветер смолк за окном, дождь застучал опять.
Скоро смеркнется, скоро вновь
Загорится огонь в дальнем акрополе
Скрипнет дверь – и войдёт прежняя Лидия.
* * *
Время напрасно ушедшее,
сумерки ранние, светлые...
Влажного ветра весеннего
в створы раскрытые веянье.
Замерло время бездонное
Почками верба оделася
Тени, далёкие, давние
Вновь от земли подымаются,
Снова в оттаявшем воздухе
жить и дышать принимаются.
Тени ли веют фиалками?
Скоро в хрустальную вазочку
Встанут скрипучие ландыши,
Тёмный букетик тугой.
Из цикла «Ветхий дом»
1. * * *
Здравствуйте. Это квартира
Двадцать пять?
Можно у вас кое-что забрать?
Забытое при переезде
В тысяча девятьсот восемьдесят шестом.
Глоток морозного воздуха
Из заиндевелого окна.
Вечера
в постели без сна.
Новоприобретённое
Уменье читать и писать.
Отражение в зеркале
Когда мне лет пять.
Сумерки, голоса, электрический свет,
Полосами ложащийся
На жёлтый паркет.
Забыто
В восемьдесят шестом году.
Впрочем, вряд ли я это найду.
Ни у вас,
Ни в соседней квартире
Номер двадцать четыре.
Ни в целом мире.
2. Первый снег. Санки
Брезжат тьмою пасмурные дни
И в разрывах между облаками
Тёмных звезд солёные огни
Расцвели горючими кругами.
Тьма повсюду. Я хочу уснуть.
Школьник я, вернувшийся с прогулки.
Обновляют слёзы санный путь,
И темнеет рано в переулке.
Лимонница (1)
(Слышно далёкое оперное пение и потрескивание граммофонной записи)
Помнишь
слякотную весну?
Ещё далеко
До лета лимонниц,
До оранжевых
языков пламени
вдоль железных дорог,
когда жгут прошлогоднюю ржавую
нежилую траву.
Весна всегда обещает так много.
Лёгкий дымок курится над землёй.
Поедем с тобой
за город, где холодней –
Встретить спиной
взгляд
воскресающих длинных теней.
Помнишь весну, когда я умерла?
Принеси мне прозрачный венок.
Мать-и-мачехи жёлтый цветок
Пусть ляжет мне на висок.
– Загорается жёлтый стог
посмотри, эта почва
бархатная, коричнево-талая, пегая,
весь в прогалинах снежный изодранный бок –
Обнажается тленье и прель
перед тем, как земле зацвести.
О, Эней! Приходи ко мне в гости
и подольше у нас погости,
жёлтый пепел сжимая в горсти!
Пусть в лицо тебе неожиданно
прянет лимонница:
прозрачно-жёлтая бабочка –
воскресшая и ослеплённая,
всё забывшая,
новорождённая
сгоревшей Дидоны душа.
Лимонница (2)
Памяти Т.Р. и всех ушедших
Мне пришёл привет от бледной тени,
Через Лету протянулась ветвь.
Время пробуждения растений –
И ответный сердце шлёт привет.
Может, это грусти и тревоги
Отзвук, отголосок нежилой?
«На другую сторону дороги
Не спеши перебежать за мной».
Бабочка-лимонница вспорхнула,
Чёрный бархат пахоты прогрет –
Прорастает нынче, что минуло –
Горький сев прошедших лет.
Ветвь едва заметно зеленеет,
И тогда мне видится сперва:
Под крылом туманится и мреет
Розовая дымная Москва
Как бы я хотела вновь спуститься
По прозрачным улицам твоим
И в далёкой церкви причаститься
Там, где мёртвым жить дано одним.
Неужели сердце бьётся снова?
Тлеет прошлогодняя трава,
И бессмертный вкус живого слова
Оживляет мёртвые слова.
Здесь не крокус – жёлтый одуванчик,
Бедной мать-и-мачехи сынок,
Рано поседевший бледный мальчик
К нам весну приводит на порог.
Протяни из тьмы скорее руку,
Выходи на яркий свет дневной!
Мы перенесли с тобой разлуку,
И теперь, воскреснув, ты со мной.
Словно ризы ветхие, мы сбросим
Эти непрозрачные тела.
Может, это и не ты, а вовсе
Это я сегодня умерла.
Орфей
Che farò senz' Euridice?
Свод небес, зимой затменных,
Опрозрачнился до дна.
На обители блаженных
Надвигается весна.
Цвета моря и сирени
Округлённый окоём,
Как черно ложатся тени
В бархатистый глинозём!
И под небом невечерним
Согревается земля,
Постелив к стопам дочерним
Вновь расцветшие поля.
Светоносный, золотистый,
Первый баловень весны –
Вспыхнул крокус остролистый
У подножия сосны.
Сладко имя «Прозерпина».
Семицветная дуга –
Мост, от тёмного притина
Переброшенный в луга.
Здесь, у берегов блаженных
Жду я – вдруг уже пришли
Из пределов отдалённых
Золотые корабли?
Из пределов, где так поздно
Ноздреватый снег лежит,
Где июньский гром так грозно
И торжественно дрожит.
Дождь прольётся над садами,
Что мне памятны поднесь,
Что стоят перед глазами
В поволоке слёз и здесь.
И, едва блеснув, излука
Речки, вьющейся в лугах,
(О, промолвишь ли – «разлука»?)
Вновь угаснет в берегах.
Обернусь – и не узнаю
Тени, что идет за мной
Вдоль расселины, по краю,
нерешительной стопой.
Эвридика, Прозерпина –
Не успею прошептать,
Островная примет глина
Лёгких ног твоих печать.
Тень
Крокусы бледно-лиловые,
гости из мира подземного,
вестники первой весны.
Тень из жилища забвения,
ризою тёмной окутана,
пробует воздух стопой.
Вольница! Жёлты весенницы.
Пьёт она солнца сияние
вновь на зелёных лугах.
Как беззаботною бабочкой
выпорхнуть, зная, что вечером
ей воротиться домой?
Домы у теней все тесные.
Крокус раскрылся безлиственный
над бархатистой землёй.
Рдеет гранатное яблоко.
Меркнет накидка шафранная.
Веет далёкой грозой.