Аннa Вязьмитинова

Аннa Вязьмитинова

Все стихи Аннa Вязьмитиновой

Grass Cross

 

Прислушиваюсь к эху голосов,

Поющих о судьбе в одеждах ливня –

Посланники ненайденных миров,

Где в сердце ночи, гордом и невинном,

 

Звучит разноимённая мольба:

Цернуннос, Пан, Лешак и Шишигами.

Откройся, незаметная тропа

Под шелестно-живыми куполами.

 

Спешащему придётся поостыть:

Кем бы он ни был, тут он чужестранец.

Влекущие к всеведенью мосты

Мне на вопрос: «Всё – труд?» ответят: «Танец».

 

Сквозь остов страха вольно проросли

Миндаль и мирра, лотос, мох и клевер.

Руины боли нежно заплели

Акация, дурман и можжевельник.

 

Серп зрело золотящейся луны

Коснулся вод невыразимо свято,

А зеркала озёр обнажены

Как ожерелье чёрного агата.

 

Забыть нельзя. Напомнить не дано

То место, время, выбор и готовность,

В которых множества сошлись в одно,

В которых точку обретает повесть.

 

Но возносясь и падая, мне есть

За что держаться в ритме быстротечном:

Я кем бы ни была, сейчас и здесь

Верна непознаваемости вечной.

--

* Grass cross (англ.) – крест травы.

* Цернуннос, Пан, Лешак/Леший –

имена рогатого лесного бога у разных народов.

Шишигами – дух леса из аниме Хаяо Миядзаки

«Mononoke Hime», вполне возможно,

ещё и значимое слово.

 

Greeny

 

Я нашла изумруд под ногами зари –

Вечно мирное сердце весны.

Ход в холмах древней памяти вновь отвори,

Дверь под корни косматой сосны.

 

Забывая запреты пьянящей порой,

Тёплый ветер дыханьем вобрав,

Слушай тайну времён моховой тишиной,

Шепотками разнеженных трав.

 

Бывших почек смолисто-нежнеющий блеск…

Пробуждающий свежестью гром…

У дороги темнеет задумчивый лес,

Изгибаясь драконьим хвостом.

 

Если счастье искать – то всегда налегке,

Уходя от себя, обрестись.

Возвращайся, надежда в зелёном венке,

Незаметно упорная жизнь.

 

Пробивается воли окрепший росток,

Побеждая и тленность, и страх.

Молодого побега шартрё́зовый сок

Поцелуем горит на губах.

--

* greeny (англ.) – зеленоватый, с зелёным оттенком

* шартрёз – оттенок жёлто-зелёного цвета; французский ликёр

 

 

Imago

 

В имени ты каком, времени ты каком?

Некого удержать, если не удержался.

Дни будто сталь и соль, ночи как молоко,

Вихри из темноты в ритме рассветных вальсов.

 

Кокона мягкий свет, дымчатый полутон…

За пограничье шаг, стоящий всех сокровищ…

Сумеречный сюжет – чистый нопэрапо́н,

Спящий зародыш дум – дом для моих чудовищ,

 

Место живых огней, угол, где приютить

Можно иных богов, старых и очень старых.

Круг замыкает кровь – красно-сквозная нить,

Но разрывают суть, верность мечте и дару.

 

Полог-туман долин соком грибным пропах.

Сила, что жизнь и смерть в сердце укореняет,

Плавя тревожных лет жёлтые черепа,

Вызрела изнутри, внешнее созидая.

 

Ждать и беречь порыв, спрятанный до поры,

Где воплотится он, правильно неотъемлем.

Гладить пушистый мех, мшистый убор коры.

Ждать, выдыхая сны. Тёплую слушать землю.

 

_____

* imago (лат.) – образ

* нопэрапон (ноппэра-бо) –

безликий дух из японской мифологии

 

Ventus borealis

 

И знать грядущее не лучше,

И старой памяти не жаль…

Мистраль, не береди мне душу.

Мистраль…

 

Себе скажу: «Теперь недолго

Ты ожидай на рубеже,

Уже не связанная долгом.

Уже…

 

Когда сойдутся дни событий,

Уснёт всевидящий палач,

Не плачь над порванною нитью.

Не плачь…»

 

Паря в изменчивой погоде,

Сквозь воцаряющийся шум,

Прошу, пусть ищущий находит.

Прошу…

 

У всех, потёмки проходящих,

Пускай не кончится запал,

Кто звал живых и настоящих.

Кто звал…

 

На остриях жестоких судеб,

На перевалах мёртвых льдин

Один пусть никогда не будет

Один…

 

Лесных ночей оживший странник,

Как шепчущий у сердца шёлк,

Прошёл над городом усталым.

Прошёл…

 

И в снах тревоги не заметив,

Укрыл небесным рукавом:

Всего лишь поменялся ветер.

Всего…

_____

* ventus borealis (лат.) – северный ветер

 


Поэтическая викторина

А жизнь моя – вся хоррор и макабр

 

А жизнь моя – вся хоррор и макабр,

Напевы колокольцев костяных,

Роскошно мрачноцветный канделябр,

Нестёртые истории немых.

 

О жизнь моя! Прелюдия и кода,

Лоза и роза, факел и туман...

И голос, обретающий свободу

В речах воображающихся стран.

 

Бересклет

 

Красота подневольно-витальная есть

В поле пира войны-воронья.

На руке моей шрамы, колючая шерсть.

На руке твоей коготь и яд.

 

Суеты повседневной невидимый знак

Запечатал неслышимый крик.

На трёх лицах моих извивается мрак.

Облик твой тускло-тысячелик.

 

Багровеет в холодной ночи бересклет

Под гуденье ушастой совы.

Сапоги мои в чёрной и жирной земле.

Сапоги твои в соке травы.

 

Заклята

 

Я запятнана-заклята

Ящериной шкурой,

В сердце камерою пятой,

Камерой обскура,

 

Тьмою рядом профиль в профиль,

Тьмою под глазами,

Неотвеченным вопросом,

Невозвратным займом,

 

Бликами листвы зелёной

На кровавом камне,

Явью, в тайное влюблённой,

Тайной в слове яви,

 

Показаниями скрытых

И небесной бездной,

Амарантовой амритой

Ценно бесполезной

 

И насмешливо бесценной

Отворённой дверью,

Цепью неизвестной цели,

Всем, во что я верю.

 

Запах

 

Любой из нас – это запах.

София Еникеева

 

Мир – не иллюзия, мир – запахи, где фон –

Предсущее оно – ничто и нечто.

От них и для них порождается огонь.

Неуловимое беспечно-вечно.

 

Смерть – не проклятие, смерть – повод и узда,

Трагедий чернолунная соната,

Надёжный ластик на запятнанных листах

И винно-терпкое зерно граната.

 

Мы – не значения, мы – вздох и лепестки,

Мы – шёпоты и крики, кровь и глина,

Пути за звёзды, зов протянутой руки,

Среди теней такой необходимой.

 

Существование – что сумрак вечеров,

Дожди непрекращающихся мыслей,

Чувств и решений, диких песен старых снов.

Взлетишь ли, вдруг над пропастью зависнув?

 

Начал бессмысленный бесформенный бульон –

Клокочущая мглисто Уббо-Сатла –

Миров бесчисленных существований фон.

Когда нет ничего, есть только запах.

--

* Уббо-Сатла – бесформенная, беспредельная масса,

из которой зарождается и в которую возвращается

любая жизнь, одновременно сама тоже в каком-то роде

живое существо – персонаж из рассказа Кларка Эштона-Смита.

 

Зимний вечер

 

Дух снега духу-фонарю

Укроет плечи…

А ты вливался в тень мою

В обличьях женщин,

 

Вливалась буря-градобой

В сухую землю,

Во влажный мрак подкорневой

Вползали змеи,

 

И тёмно-древнее оно

С всевышним шансом

На стержень мира костяной

Напели мясо,

 

А в дом историй и богов –

Ладонь простую –

Серебряную влили кровь

И золотую.

 

В обличьях, судьбах, именах

Твой голос шепчет…

Снежинки о́бняли фонарь

И зимний вечер.

 

 

Зубы в хвост

 

есть ли кто-то?

нету?

а кто же я?

моя память – выжженная земля,

на земле той вычерчена змея,

зубы в хвост.

 

невесом ты,

лето

в ночь января.

дно упрячет медные якоря,

высь оплачет крылья из янтаря,

путь непрост.

 

горизонта

светом

край ночи пьян.

розу мира обнял простой бурьян,

вот я мощь люблю и люблю изъян,

дверь и мост.

 

найден кто-то.

этот?

не зря? не я?

моё время вечно, вечна земля,

на земле свивается круг-змея,

зубы в хвост.

 

И как ты говоришь, и как горишь

 

Не бойся, нет неважного. Ты сам

Что внешне, что внутри, что просто где-то

Не сдавшись, умножаешь голоса

Под чёрным льдом не забывавших лето.

 

Бесценно всё – гроза и тишина.

А жизнь, прекрасно так неидеальна,

Собой нужна и в нужности равна

Со вкусом смерти – дымным и миндальным.

 

Ты знаешь о спасительном тепле,

Всегда так искренне непроизвольном.

Дари вечерний ветер на крыле,

Стремление мечтать, любить и помнить.

 

Ошибка ли напеть «шумелка-мышь»?

Ведь важно быть не правильным, а верным.

И как ты говоришь, и как горишь.

И как молчит земля, касаясь неба.

 

Как растения

 

Память без памяти полнится неизбежностью.

Путь от мечты до сердца – одно лишь слово.

Главное в жизни в ней никогда не ново.

Силы, что двигают силами – волны нежности,

 

В чёрные космосы вросшие как растения:

Будто бы и волокнистость, и мягкость их –

Солнце, вода, земля, ветер в единый миг,

Переплетённые звук, тишина и пение.

 

Кроваво-красные новолунья

 

Моя женственность – знаменосица

С неулыбчивыми глазами.

Её полынные папиросы

Так будоражащи и горьки.

И наружу когда отпросится

Вновь из тесной своей казармы,

Кроваво-красные бусы носит,

Кроваво-красные башмаки.

 

Обнажённая, уязвимая

В мир непознанный попадает,

Где чернокудрая ночь-колдунья

Мягко погладит сведённый пресс.

Суть божественная/звериная

Видит ясно, как наступают

Кроваво-красные новолунья

Кроваво-красных живых небес.

 

Найтшейд

 

Мне не бодрствуется, не спится,

Вязнут в воздухе голоса,

И внутри хороводят лица

Незамеченного лица.

 

Сердце хлопает старой дверью,

Гневно щурясь, мол, не поймёшь,

Как по горестям и потерям

Протоптала тропинку ложь.

 

Слов «никак», «никогда», «а смысл?»,

По отравленному вину,

Что стекает с крутого мыса

Прямо в жаждущих утонуть,

 

Проложила свою дорогу,

А сойти ты боишься: вдруг

Нет и впрямь рубежей порогов,

Только замкнуто-злобный круг.

 

Рук не вытянув, не нашаришь

В тёмной комнате свой тумблёр,

Не попробовав, не узнаешь,

Из костра ли шагнёшь, в костёр…

 

Мне не спится, застыли звуки.

Изнутри, будто из тюрьмы,

Я вперёд протянула руки –

И нащупала руки тьмы.

_____

Найтшейд (от англ. «ночная тень») –

фамилия персонажа рассказа Рэя Брэдбери

«Что-то страшное грядёт»

 

Напомни мне, как дышать

 

Терялись во временах,

Забытых давным-давно,

Непрожитая вина,

Непролитое вино.

 

Усталостью от игры

Запрятанный рвётся зов

Как смолы из-под коры,

Толчками дурная кровь.

 

За плату не узнавай –

Закрыто вершит размен

Несеяный урожай,

Неспряденный гобелен.

 

Кипящей слезой горюч,

Заходится переход

Как чёрного солнца луч,

Затменной звезды восход.

 

Стреноженной боли вой

Встревоженно ждёт душа.

Напомни мне стать собой,

Напомни мне, как дышать.

 

Не замолкай: дорога нелегка

 

Не замолкай: дорога нелегка.

К моей душе протягивая душу,

Неведомым ведомый в пору суши,

Ты знал, что наша истина сладка.

 

Без точки обесточена строка.

Не здесь и не сейчас, но кто-то счастлив.

Своим кошмарам зашивая пасти,

Ты знал, что наша истина горька.

 

Всё длится вопросительно строка

Отрывками запомнившихся песен

Ожившего зелено-чернолесья,

Где прячется багровая река.

 

Не замолкай.

Дорога нелегка.

 

 

Не называйте в сумерках по имени

 

Не называйте в сумерках по имени

Скребущий коготь, алчущую пасть.

Над глупыми и мелочно трусливыми

Во все века неоспорима власть.

 

Стыдливо неизвестно настоящее,

Ведь память затянула пелена.

Для правящих мы значимся пропащими:

Вверх плыть не хватит воздуха со дна.

 

Но как ни укрепляй контроль над душами,

У жизни свой закон, предел и вкус.

Пути предупреждениям послушная,

Стихии струны чувствовать учусь.

 

Вихрится золотистая пыль времени,

Тая в себе невидимую ось.

Эпохи перевиты переменами,

Как паутинкой зреющая гроздь.

 

Кто пасть и коготь, яд и наваждение,

Приманка на сверкающем крючке,

Кто грязным объявляет наслаждение,

Удобной – узость в рамочном мирке,

 

Количеством легко калечит качество,

Меняет любопытство на покой,

А искупление на издевательство,

Где правдой именует громкий вой,

 

Чьи ма́шкеры от лиц неотделимые,

Полны ладони горечей земных…

Я называю в сумерках по имени –

И обнажаю сердце против них.

 

Необратимость ноября

 

Небо закрылось комьями седины,

Будто найдя с безмолвного перевод,

Кроны венцом отмечтанности в него

Тёмно-раззолочённые вплетены.

 

Судьбы – сухие листья по берегам

Незамирающих полноводных рек.

С миру по ветру кружится имярек

Прежде, чем опадает к твоим ногам.

 

Памятью мёртвых станет болеть надлом,

Ночью холодной скалиться бледный свет.

Ветхими днями будь изнутри согрет

Пряным питьём из памяти о живом.

 

Вздор, загостивший в тайных моих садах,

Прочь уноси привычных укоров плеть.

Вечно учиться или хоть раз суметь

Нам продержаться до… продержаться, да?

 

Тропы чудес предзимием серебря,

Трудится верный замысел-тихоход.

Дочери всех времён отмеряют год

Новой необратимостью ноября.

 

Нечто приходит ночью

 

Нечто приходит ночью,

Бьётся в сетях ветвей.

Шёпоты оторочат

Мантию из теней.

 

Нечто приходит ночью,

Бьётся в сетях окна.

Станут на срок короче

Сонные времена.

 

Нечто приходит ночью,

Бьётся в сетях ресниц.

Белый порог отточен

Клювами чёрных птиц.

 

Гостеприимна бездна,

Бархатна темнота,

Бьётся в сети железной

Ночь – моё сердце. Да,

 

В силах противоречить

Мёртвым огням извне,

Снова приходит нечто

Заночевать во мне.

 

Ночное вино

 

Неотвратимый закон,

Чем моя жизнь полна?

Плавится в утренний сон

Привкус ночного вина,

 

Плавится жадный туман

В белую прядь на виске,

Боль от невидимых ран

В орден почётный тоске,

 

Преданной как черноты

Глупые гончие псы.

Пыль превращалась в мечты,

Что возвращаются в пыль

 

С вытертого рюкзака,

В крошки табачные в нём.

Что в моей жизни пока,

Боги, рождённые днём?

 

Что в моей жизни всегда,

Боги ночных голосов?

Тусклая светит звезда

Сквозь городской колосок.

 

Мёртвые реки из слёз

Прачки, смывающей кровь,

Чем, кроме белых волос,

Жертву берёт старо-новь?

 

Чем будет жизнь полна,

Кроме следов и следов,

Кроме клейма и клейма,

Кроме несбывшихся снов?

 

«Милая, все ждут тепла:

Боги, туман, старо-новь.

Станет лозою зола,

Если пролить над ней кровь,

 

Кто-то из грузных плодов

Выпьет ночное вино,

Пусть наш закон и суров,

«Не» будет плавиться в «но»,

 

Где-то ослабится гнёт,

Пыль превратится в мечты,

Кто-то счастливым уснёт,

Может, однажды и ты».

 

Падаю и припадаю

 

Я падаю и припадаю

к неназываемому краю –

кайме провалов и болот,

к алмазу, чёрному топазу,

к рогам, корням, огням.

Неназванный, бери меня.

 

Искрой от сердца оживляю

седое пламя на рогах,

сухие корни оплетаю

покровом остролистых трав,

без ветра шелестящих от…

Напоенных живою кровью.

 

Не будет назван Том-Тит-Тот,

тот, кто... и даже тот, который...

С собой заканчиваю споры,

Иду в ночи, и в двери ночи,

иду вперёд и доверяю.

И падаю, и припадаю.

 

_____

* Том-Тит-Тот – аналог

Румпельштильцхена из английской сказки,

существо, имя которого нужно угадать.

 

Рубедо

 

Шали закатной спицы

Движутся к изголовью.

Солнце в глазах ярится,

Брызжет небесной кровью.

 

Жар предвкушая, страстно

Дрожь в тишину врастала

Цветом стеблей шипастых –

Спесью помпезно алой.

 

В танце огня и боя

Выстрадать вдох как подвиг,

Счастье на грани боли –

Сути порфирородных.

 

Кто разрешил оставить

Знак на ветвях кровавых

(Ведь всколыхнулась память

Занавесом багряным),

 

Сердце подвесив гроздью

Как семена калины?

Кто, собирая слёзы,

Делал из них рубины?

 

Я восхищусь опасным,

Выберу, не жалея,

Покрасоваться в красном,

Стать на любовь сильнее.

_____

* шаль (здесь) – отглагольное существительное

от слова «шалеть»

 

Труды и дни

 

В переплетениях трудов и дней

Особенная согбенная прелесть.

В колонном зале исполинских пней

Уснув, окаменела эфемерность.

 

В траве, снежинке, искре и золе

Всё в том же серо-чёрном спит ноябрь.

Мне чай налей под цвет пустых полей,

Разбавь росой с листвы рябин и грабов.

 

Мой мир за дверью, но и сам же дверь,

Меж паузами пауз тень от тени.

Простую математику потерь

На сложном вырисовывает время.

 

Трудов и дней циклический септет

Ничем не выделяю среди прочих.

Предвосхищая сумрачный рассвет,

Дрожит земля под весом змея ночи.

 

 

Чистовики забавных жизней

 

В путь без дорог давно пора им –

Сердцам, наполненным до края,

Чтоб звёздным светом выгорая,

Украсить болью ничего.

 

И прикипает к чёрной выси

Сигнал «доставленные письма» –

Чистовики забавных жизней

Для са́мого и самого́.

 

Чёрный герб

 

Чёрный герб земли под снегом…

Лента белая тумана…

Новым шансом, старым бегом

Вечер пряный, вечер пьяный.

 

В тёмный город светлый сумрак

Выдыхает воздух стылый.

Кто потерянно-безумно

Ищет счастья в нижнем мире,

 

Тот получит гневный холод,

Серой шкуры мерзкий глянец.

Жизнь – не гонка и не школа,

Жизнь – спектакль, жизнь – танец,

 

Жизнь – чудо, что смеётся,

И смеётся надо всеми.

Чёрный герб – безвестный спонсор…

Лента белая у цели…

 

Не поймать и не запомнить

Тишину победы бега.

Глаза озера бездонны

В облаках – ресницах неба.

 

Шестидесятая минута

 

Стрелково-круговой порукой

С надеждой связан сотворец.

Шестидесятая минута –

Начало-переход-конец.

 

Зрачок застыл спиральным скрутом,

Ладонных линий жжёт излом...

Шестидесятая минута –

Неколебимый эталон.

 

Хоть усугубь смешеньем смутность,

Хоть порциями дробно режь,

Шестидесятая минута –

Непокоряемый рубеж.

 

И в никуда из ниоткуда

Шагая, сердца не порань:

Шестидесятая минута –

Неназываемая грань.