Анна Михайлова

Анна Михайлова

Сим-Сим № 34 (274) от 1 декабря 2013 года

Свет и тени

 

Решётки на окнах

 

Есть в человеке всё:

и любовь, и ад.

Даже тень от оконной решётки

отбросит назад.

Лампочка затрепетала

десятками ватт

от напряжения,

вложенного в слова.

 

Легче бежать от страха,

предав любовь.

Нет безопаснее места

безлюдного дна.

Помни, хороший мой, –

свет не воюет с тобой,

он, игнорируя все решётки,

сочится в проём окна.

 

Громко бранимся,

тихо благодарим,

молимся про себя,

едва разомкнув уста.

От нашей хулы

содрогаются все миры.

Сорванный грим

обличает решётки

холодную сталь.

 

Больше откройся людям –

увидишь страх,

залив глаза собеседника,

вернётся, как бумеранг.

Все, прогорая, горечь

развеем в прах,

но лучшее всё же

возносится с дымом

в Небесный Храм.

 

Поэтому время гореть

и сбрасывать тень,

оставив её на асфальте,

становиться светлей

и не казаться святым –

человек в темноте

подобен луне,

обращённой всегда

одной стороной к земле.

 

Веру в себя

легко

убивают слова.

Право судить людей

не вверено нам.

Подребезжит и погаснет

лампочка в 40 ватт,

ибо бегущих от тени других

пугает своя

тёмная сторона.

 

Стекло

 

Мир человека

внешностью потаён.

Сеет его рука

неизвестные семена.

Время проявит всходы

сквозь плодородный дёрн.

 

Корни каких растений

вскормит твоя глубина?

 

Сколько око не три –

не станет оно окном.

В душе не своей

свою клянёшь кривизну,

клянчишь её исправить…

без сорняков

стенки сердец прозрачны,

свет проникает внутрь…

 

Лёгкая жизнь –

пламя для мотылька.

Что позволишь посеять,

то и пожнёшь.

Зерна добра и зла –

клетки в живую ткань;

рвёшь, разделяя –

пропалываешь молодёжь...

 

Мнимым огнём

стимулирует мишура,

всё оставляя,

наивно лелеять ложь,

не наблюдая стекла,

сквозь себя поманившего в рай…

Лучшее, что случится –

шишку набьёшь.

 

Почва из душ содеет

палитры личин;

так стволовая клетка

в нас воплотится любой.

Не всякое слово злато,

что сочно звучит,

но каждое – семя…

сквозь линзу рассмотрит Бог.

 

Отраженье

 

Я закрываю глаза в поисках света...

Не нахожу...

Бельё постирано,

снято с верёвок кем-то,

заботливо сложено в шкаф...

 

Темноты моей омут

мягко горящие окна смывают,

когда приближаюсь к дому...

 

В сумраке проступают

контуры гор и бокалы впадин.

 

Словно рассветный луч,

прикасаясь к ночной прохладе,

будит замёрзшую землю,

ей возвращая цветность...

 

И я понимаю, что свет от меня –

отраженье звезды планетой.

 

Контраст

 

Нарочно распахнутое окно

в ещё холодную весеннюю ночь,

где греют лишь взгляды

хранящих покой фонарей,

освещающих сеть дорог,

позволяет снова почувствовать

внутреннее тепло

/опровергнув цикл Карно/,

что выделяет

вечный двигатель-память

о тех, кто совершает добро.

 

Ветер поднимет с обсохшей дороги

пыль и мусор,

оставленные осенней порой,

пусть заодно и из сердца выметет

пепел сожжённых обид.

Я думала, тяжкого прошлого камень

засел навечно,

попав за моё ребро,

но он, сгорая в душе антрацитом,

греет так, что в мороз меня не знобит.

 

Мрак отступил на улицы города,

где был развеян, обезоруженный

пиками тополей…

На явном контрасте мурашек,

бегущих по коже вверх,

сжигая, как кучи листьев весной,

горечь прошлого,

я согреваюсь, отыскивая в золе

брильянты воспоминаний,

рассыпанных многими

вечерней росой по зелёной траве.

 

Скворечник

 

Новый скворечник…

Гвоздь сквозь гнилую кору

пронзает ствол.

Вновь милосердие

рассыпает просо,

не разбирая птиц.

В каждого

вложенный свет выносить –

не воровство.

Но мы,

выискивая достойных,

так и оставим его в горсти.

 

Душа,

пробиваясь сквозь плоть,

молит лететь во двор.

Если добро беспристрастно,

то человек – слепой, –

строит дом для того,

кто не вернёт

затраченного с лихвой,

но прячет свечу под кроватью,

словно преступник –

топор.

 

Иллюзия остановившегося времени

 

Опечатана вечность

для душ, изнутри запечатанных.

Не отворится дверь

на биенье сердец заколоченных.

На сетчатках зрачков,

как на двух беспросветных ватманах,

не рисуется красочным мир,

что попал в червоточину.

 

Одиночество-чревоугодник,

раскрывшее челюсти,

поглощает всего человека,

обращая в заложника.

Не хватает ни сил, ни желанья,

ни просто, смелости,

приподняв свои веки,

впустить светового художника.

 

Только стрелки часов,

обращаясь по кругу ускоренно,

выше скорости света,

рождают иллюзию скучную,

будто замерло время,

заставив отбросить в сторону

все желанья до лучших времён,

но они уже стали минувшими.

 

Слепота

 

Когда-то время казалось резинкой,

сутки растягивающей на годы,

и я различала звёзды четвёртой,

спускаясь с горы на «Каме»,

представляя себе,

как своими стихами

спасаю народы.

Теперь я слепа,

и идущий за мной

рискует свалиться в яму.

 

Верила, что поэзия – двигатель,

тянущий в небо ракету,

что поднимает с глубин корабли

и доставляет до суши,

столкнув частицы, рождает фотоны

и освещает планету…

 

Я заговаривала ею камни

сдвигаться с проходов,

ведущих в души…

 

Не разрывая плоти,

проникала в сердца,

понимала их раны,

не исцеляя,

банально падала,

когда иссякала топка…

осознавать истинность солнца

во мраке собственного «бездарно»…

 

Свет ли моя источает поэзия

или то видимость только?

 

Из ямы

 

Сегодня ты в яме –

с кем не случалось такого...

Стираем колени, скитаясь по дну,

мозолим ладони

в поиске несуществующей двери

рая земного…

Мы роем сырой песчаник,

шарахаясь червяков,

но им подобно...

 

По мере опустошенья души

наступает вакуум –

тяжкое бремя – лишь в мире материи

он невесом и невидим.

Тропа Одиссея

до вновь обретенной Итаки

плутала меж гиблых болот

и теней Аида.

 

Но, вверх запрокинув голову,

небо увидим открытым –

оттуда спускаются вниз

звёздные лифты.

Сквозь плотные тучи,

железобетонные плиты

нас поднимают на тросах,

из света свитых.

 

Подчас подбираются кошки

к нашей центральной проводке,

и, кажется, всё бесполезно –

врачи и подковки.

В петлю не лезть,

не спасаться бутылкой водки,

цепляясь за край

брошенной Богом верёвки.

 

Цикличность

 

Грусть, зараза, приходит часто,

когда, вроде, всё хорошо.

И нет для неё никакого повода,

кроме подъёма ни с той ноги –

есть любимое дело и парень,

лучше которого никто ещё не нашёл...

Но иссякает вода из русла –

жаждет новый изгиб.

 

В кольце горизонта блестит

заходящего солнца берилл.

Как выглядит пламя рассвета –

его просыпаю, не помню ни одного.

Поэтому ветер из памяти циклы

подъёма и спада воды испил,

заставив грустить о конечности

всё моё естество.

 

Листик мелиссы в чае

умерит жажду и всё, что душу томит,

и можно опять идти

пыль выбивать из дорог,

доколе я сквозь шаги не услышу

сердца, опустошаемого людьми –

чтобы не полнилось дымом,

просит вносить добро…

 

Самоуверенность

 

Не лгите, мои чувства, –

слух и зренье,

не льсти, душа,

о близости спасенья…

Деревьев зелень

шепчет летом бредни,

держась за ветви к октябрю

из сил последних…

 

Живём, коль не по Богу,

то по ветру,

и души листьями несём

во власть Деметры,

их погубив. В заливе

снова волны –

качает лодки сильный страх

при вере сонной.

 

Завуалируют звезду

спасенья тучи –

не усомнимся ли в огне

её могучем?!