Анна Михайлова

Анна Михайлова

Сим-Сим № 10 (250) от 1 апреля 2013 года

Философия остывшего чувства

Фотосинтез

 

Выдыхаю тебя

с газом углекислотным.

Раскинув на кронах деревьев

листьев своих десант,

меня опьянил кислородом,

заполнившим все мои гроты.

Прости, что дышу им,

но умереть, задохнувшись, не вариант.

 

Но когда этот день

станет днём прошлогодним,

скорее всего, рассмеюсь

/перестав, наконец, скорбеть/

над тем, как, сидя в парке одна,

читала книгу, пригодную

лишь для того, чтобы все заглушать

иллюзии о тебе.

 

Но и эту любовь,

словно с дерева лист, сбросит октябрь.

Я вздохну с облегченьем,

потому что вдохну не тебя.

Корни начнут экономить влагу,

лишая питания листья... Хотя

фотосинтез какое-то время

будет ещё запрещать

смотреть на других ребят.

 

Пожар

 

Вмиг покарал огнём

крыши Содома

в праведном гневе своём

всемогущий Бог.

Кто-то сегодня ночью

подкинул соломы,

спрыснул бензином

и спичкой простой поджёг.

 

Пламя, казалось, мне

не оставит дома,

boyfriend отчаянной мерой

спалил мосты…

Не замечая людей,

только чуждый гомон,

я умоляла сердце –

прошу, остынь.

 

Мира не стало,

всё чернота поглотила.

Краски резали глаз,

а звуки – слух.

Но подхватила меня

какая-то сила

и не пустила совсем

погрузиться во мглу.

 

Вдруг, всё явилось вновь

из огня и дыма,

кроме, наверно,

единственного пустяка –

боли, что для любимого

я не прима,

заставляющей только его

во вселенной искать.

 

Холодное сердце Сета

 

Свет проливается на пол

из перевёрнутой чашки,

сумерки разбавляя

едва проступившей ночи,

не выявляя зерна...

 

Очищаю фисташки

воспоминаний

от скорлупы забвенья и порчи,

борясь с одиночеством.

 

Помнишь, как всё делили?

Теперь мы делим лишь память

о двух половинах монеты.

 

Время сдувало соломками

из бокала с мартини.

 

Пороги Нила преодолев,

оказались в разных

протоках Дельты.

 

Уютная комната

столько впитала

времени и пространства,

что кажутся много меньше

страны, моря, планеты –

и менее значимее эпохи,

разветвившие христианство.

 

Осирис ушел в загробное царство,

оставив тебе

холодное сердце Сета.

 

Мыльный пузырь

 

Мыльный пузырь бытия

разлетелся на капли,

упавшие мне на ладонь

проливными дождями.

Факты и знания

вдруг обернулись в цапель

и улетели, сжимая

бесплотность иллюзий

своими когтями.

 

Всё, что считали важным,

рассеялось миражами,

всех достижений груз

оказался ненужным.

Нити, сближающие людей,

стянули шеи

питонами и ужами,

обращая тепло любви

со временем в стужу.

 

Камни, обкатанные волнами,

намного теплее

ладоней любимых,

а горние гребни намного выше

самых благих

человеческих целей.

 

Проще сносить в одиночку

суровые зимы,

чем боль и радость делить.

 

Как бы мы сильно

обратного ни хотели.

 

Непознанное

 

Выскользнет сон,

независимо, из подсознанья,

заполнив тоской

дом, проснувшийся от луча,

между складками штор

проступающего на постель,

не отгонишь рукой,

лишь, откинув край занавески,

заглянешь в оконный створ.

 

Смотришь, как пар,

оседая на стёклах,

стекает холодной водой,

замерзающей

в красноречивое «нет»,

слетевшее с уст...

Заполняя легкие дымом,

пытаешься успокоить

сеть живых проводов,

что подобный исход

ожидает и нашей любви

распылённость чувств.

 

Знаешь, модель

можно, свернув в самолётик бумажный,

пустить в облака,

ибо любая модель субъективна,

но, исключив меня,

сделал её уязвимей к ветрам,

влажности...

 

Я близка.

 

Как бы ни отдалял,

независимо от себя,

стремишься меня обнять...

 

Тысячи раз

поженись, но роспись на стенах

хранит твою жизнь.

Шарфиком, связанным из слов,

шею укутав, выйди в мороз.

 

Солнечный край

не проявит тепла,

что тайно кто-то вложил

под сердце – подарком под ёлку...

Решись и открой...

 

Память снимает слепок

с образа, что так усердно

гонишь назад.

Он проступает во всём,

цепляющем душу, –

сладко-горькая боль...

 

Думаешь, это я

пытаюсь сквозь время-
пространство что-то тебе сказать?

Нет, то стучится в сознание

лично твоя

непознанная любовь.

 

Переходный период

 

Между дверью и проёмом двери нет угла,

никого не выпускать, не впускать, как в тюрьме.

Я божественное имя в картуш обвела,

бальзамирую останки, тесню на них змей.

 

Может, кто-то и способен стирать имена

с саркофагов и гробниц, в чёрном списке хранить,

хоронить своих владык без обрядов, вина

за падение династии будто на них.

 

Управлял моей вселенной, ровняясь богам,

пролетел расцвет эпохи, суждённой уйти,

для тебя на Абидосе воздвигла я храм

в Царский список твоё имя внесла, из пяти.

 

На артерии не давит потребность родства,

замещавшая промилле воздух в крови,

потому что фараон отошёл к божествам.

 

Я оставлю тебе сердце, в полях оживи,

коль позволит справедливый Осирис-судья.

 

От истории отречься – честь уронить.

 

Переходный мой период, не ты, уходя,

предлагает одиночество, справлюсь и с ним.

 

Что-то всё-таки потянет, уж сколько ни злись,

повозиться с артефактами, пепел стереть

в ожидании new царства, последнего ли? –

ведь эпоху сменяет другая, не смерть.

 

Выход

 

М. П.

 

Эмоции ищут щёлки,

находят — прощай, бесстрастье.

 

Лишь памяти клей осколки

способен заклеить в счастье

обратно. Я вижу лица.

 

Я плачу, а как иначе,

так просто душе разбиться,

а нити порваться, тем паче —

 

заклеишь — оставишь шрамы,

завяжешь — не станет гладко,

а в прошлом все наши драмы

хранятся хмельным осадком…

 

Феникс

 

Сколько меня людей

хоронило заживо,

запивая сладких и горьких

воспоминаний боль

водкой холодной

только от помысла вражьего,

желающего уничтожить

любую любовь.

 

Множество слёз пролила,

в саркофаге закрытая,

пока трепыхалось сердце

рыбой в сети рыбака,

и в асфиксии

рассматривала на плитах я

любовь, восстающую фениксом,

несмотря ни на какие

козни врага.

 

Прости меня за неё,

Богом вручённую.

С каждой смертью в ней

возрастает способность жить…

и, пробиваясь к свету

сквозь землю,

погибель чёрную,

она кажется приведеньем

тому, кто хочет

её убить.