Анна Германова (Гердмар)

Анна Германова (Гердмар)

Четвёртое измерение № 22 (406) от 1 августа 2017 года

Смола

Смола

 

Забывай, заравнивай, закрывай

западни глухие окольных троп,

заметай могильный курган, трава,

зашивай щербатые рты костров,

прорастай под теменем сквозь висок,

костяным осколком в пустой кувшин.

Время откочёвывать на восток,

не оставив западу ни души,

ни следов кибиточных, ни святынь

на равнине, выветренной дотла,

где за краем каменной немоты

запечатала горло моё смола.

 

июнь 2017

 

Яблони

 

Дом, который я покину,

птицам отдаёт лесным

стены, а репей и сныть

меж камней вбивает клином.

Сад всё выше зарастает,

растворяется в траве,

поднимается наверх,

погружается всей стаей

в реку млечной тишины,

там, где яблонь сотни сотен.

Свет от них текуч и плотен,

он снопом стоит сплошным

в этом царстве, славе, силе,

зыбкой горней синеве.

Две из них мы посадили

в год рожденья сыновей.

 

июнь 2017

 

Имя

 

Заронились зёрна в бурьян-траву,

растворились корни в могильном рву.

Восскорбеть соборне, сидеть шиву –

по кому и с кем?

Всех моих камней – пыль, зола и ржа –

по числу колен – мне не удержать.

По какой земле пролегла межа,

где, в каком песке

семена над ней носит суховей?

Кто из них древней, кто из них правей,

голоса моих четырёх кровей

не уймут речей.

В поле меж другими – им нет лица –

затерялось имя, отец отца.

Возношу над ними костёл, дацан,

церковь, семь свечей.

 

май 2017

 

Ключ

 

Смычок уходит, как весло

на глубину, достав

до дна, и музыка без слов

сбивается с листа,

заплёскивает по глаза

и наполняет вдох

так без остатка, что нельзя

светящейся водой

не хлынуть, не забить ключом

из трещины ключиц –

ни нот, ни знаков. Ни о чём

не спрашивай. Молчи.

 

май 2017

 

Брод

 

Меня всё меньше. Илистое дно

на карте не означенного брода

уходит прочь. Я с этим дном – одно,

я – камень, отороченный с испода

 

лишайником, мешающий везти

увязанную наскоро поклажу,

я – тростниковый берег и настил

неверный через топкий брод и даже

 

неровного дыхания пробел

над колесом, увязшим по ступицу.

Но в гиблый омут жалости к себе 

не приведи мне, Боже, оступиться.

 

март 2017

 

Несвобод

 

Ни в земле, ни на небе нездешний свет

не нашёл меня. В мёрзлых когтях ветвей,

в рыжей шкуре – невылинявшей листве,

на изломе зимы, на сколе

валунов, заложивших мне небосвод,

прорезается скрытое естество.

Как бы я ни пыталась зашить его

в мешковину моей неволи,

где бы ни хоронила – живёт, саднит,

истончает мне ночи, сминает дни,

заполняет на вдохе собой одним,

не пуская во тьме исчезнуть.

То в озноб загоняет, то в семь потов,

тесноту меж грудиной и животом

превращая в сплошной световой поток,

уходящий из бездны в бездну.

 

февраль 2017

 

* * *

 

Не смей заглядывать, не смей

за левое плечо,

там тень теряется во тьме

и время не течёт.

 

Забудь загадывать, забудь

и в песне, и во сне

свою предсказывать судьбу

чем горше, тем верней.

 

Позволь себе не ждать, позволь

не звать, не знать. Иди

на яркий свет, минуя боль

мгновенную в груди.

 

октябрь 2016

 

* * *

 

Я сделала всё, чтоб собой не быть

и сути своей не знать,

но ветер догнавшей меня судьбы

срывает и крест окна,

и камень стены, поднимает дом,

ворочает на плечах,

со свистом сметает шугой и льдом

крыльцо его и очаг,

 

ввергает в кипящую тьму, туда,

где самый язык иной.

Ни тени, ни отзвука, ни следа,

ни памяти нет земной

о том, как плела за струной струну,

ткала берега свои

так прочно, что стало б на жизнь одну

и мужества, и любви,

 

так вечно, что петли моих тенёт

срастались за рядом ряд,

но ветер, догнавший меня, дохнёт

огнём – и они сгорят,

не пустят сквозь пламени сноп тугой

назад, где собой не быть.

Не будет ни родины мне другой,

ни имени, ни судьбы.

 

август 2016

 

Преображенское

 

Не всё ль едино, где селиться?

Ремнями на спине следы

восточного крыла столицы –

её солдатской слободы.

 

Там дней алтарные покровы

сходили мороком, творя

стране последнего по крови

и слову русского царя,

 

что в славе плотницкой и силе

мостил костями материк,

простёртой перед ним России

преображая скорбный лик.

 

июль 2016

 

Вверх

 

И купол пронижет, и своды

неверному свету вдогон

не дух, что взыскует свободы,

но рвущийся в воздух огонь.

 

Ни облака в вихрь не завертит,

с крестов не стряхнёт вороньё,

отринув обыденность смерти,

минуя реальность её.

 

А в доме, оставленном тихо,

срастётся последняя дверь,

и стены сомкнутся, и выход

один лишь останется – вверх.

 

июнь 2016

 

Полынья

 

Мосты наводишь, лепишь пелену

кисельных берегов, на ней – дома,

но стоит оступиться в полынью

десятилетней давности письма –

 

и без остатка чёрная дыра

тебя вбирает, поглощает свет,

вычерпывает воздух. Умирай

в воронке слов, которым десять лет,

 

во льдах летейских, в пламени реки,

не ставшей ни свободой, ни судьбой...

Гори за то, что было не с руки

сжигать мосты и письма за собой.

 

май 2016

 

* * *

 

В день седьмой беззвучно от востока

до заката дрогнуло стекло

купола надземного. Глубокой

трещиной расколот небосклон.

 

Мир не вымер, и, не став короче,

тени не поднялись на дыбы.

Заливает вязкий сумрак ночи

то, чему назначено не быть.

 

Склеенный от запада к восходу,

дном наружу там, где был зенит,

свод небес удерживает воду

и проводит свет. Но не звенит.

 

март 2016

 

Приговор

 

Жги гортань, глотай отраву,

но ни слова никому.

Дней порожние составы

упираются во тьму,

 

рассыпаются на стыках

прежде прочные пути,

на живую шитый лыком,

прогибается настил,

 

ходуном идёт, и ведом

без суда мне приговор,

он двойным слепящим следом

режет улицу и двор,

 

птиц крестами в небе выткан,

каждым звуком в грудь гудит:

полно, разве это пытка?

То ли будет впереди!

 

декабрь 2015

 

Жатва

 

Терния, волчцы и плевел

заглушили семена,

запустело поле. В гневе

по нему метёт война.

 

Место злачное не пусто,

да не злаки в умолот.

Мерный гул сорокоуста

в грудь цепом пудовым бьёт.

 

Правых нет и виноватых,

гимн един. и флаг, и герб,

и межа одна на жатве,

где свистит Господень серп.

 

Небо дымом зарастает,

окоём огнём облит

там, где души отлетают

от поверхности земли.

 

ноябрь 2015

 

Рождественская колыбельная

 

Памяти Ивана Сергеевича Шмелёва (1873-1950)

и сына его Сергея (1896-1921)

 

Что ты, Ивушка? Не спится?

Над Парижем снег метёт,

сеет, оседает мжицей,

до утра не залежится,

в землю чёрную уйдёт.

 

А в Замоскворечье, в детстве

не снега – ряды хором! –

плавились – не наглядеться! –

предзакатным серебром.

 

Дом – сугроб. Сарай, ограда,

двор – морозная слюда.

Над Барминихиным садом

дышит первая звезда.

 

В окнах синь, лампадки в доме,

«слава в вышних…» – Рождество.

Ясли, мальчик на соломе,

свет снопами от него…

 

Свёл мой крестник брови строже,

надо лбом склубился сон,

безмятежен, нетревожен…

Так когда-то спал Серёжа.

Неизбывной скорби стон

 

до него не донесётся,

душу рви – не долетит.

Нет, мой мальчик не проснётся,

не вздохнёт, не шелохнётся,

в дальней он земле лежит,

 

где волна всей грудью бьётся

в крымский берег меловой,

где стоит слепое солнце

у него над головой,

 

а в ногах – морщины моря,

рукава дорог пылят,

веретёна осокорей,

зыбь седого ковыля…

 

Там вокруг него другие,

несть числа им. Не один

лёг в последний год России

в безымянный ров мой сын.

 

Над бурьяном грай вороний,

ни надгробья, ни креста…

Губы жалоб не проронят,

боль не срежет, смерть не тронет.

Дважды сердце не хоронят –

грудь разверстая пуста.

 

Октябрь 2015