слово вечность
в этом холоде живы в толпе среди спин
как в считалочке детской один плюс один
чайник ставим на кухне
всё меняем печали рубли и жильё
зачерствевшее гладим под телек бельё
от бессонницы или от скуки
жжём холодными пальцами ласково под
свитерами колючими
пальцы как лёд
не сердись мой хороший
пусть быстрей закипает на кухне вода
и смертельно уставшие спят города
почесавшись от редких прохожих
здесь от кубиков битого колкого льда
холодеет сильнее мертвеет рука
лучше было б в перчатках
слово вечность писать запивая вином
но когда прочитаем выходит оно
непечатным
мой ангел
кто учит любви в межсезонье
где облако снеготочит
тревожных бродяжных бессонных
совсем не умевших любить
кто в окна души запотевшей
продышит сердечка печать
подует укроет утешит
и выйдет к порогу встречать
о ком на бесстрастной аллее
рассыпаны точки ворон
и в общей случайной постели
по ком жарко плачет гормон
не вспомнишь когда это было
и даже не вспомнится с кем
но музыки рваные крылья
но ветер в твоём рюкзаке
зарубок оставит на камне
несчетно какое-то бря
прошу не влюбляйся мой ангел
а значит влюбляйся в меня
серый день с голубым свечением
ничего не знаю, но прощаю,
всем прогнозам, в общем, вопреки –
снег идёт беспечен и нечаян
сны клевать с протянутой руки.
это я на улице без шапки –
детству никогда не выйдет срок.
и бежит за мной смешной и шаткий
прямо в сердце – голубой щенок.
голубой огонь в глазах игривых –
мокрый нос – дурная голова.
осень, ты когда-нибудь любила
так, чтоб не расти потом трава?
чтобы о свеченье уколоться,
а на утро в свете утонуть.
и на дне дворового колодца
горечи пригубить по чуть-чуть?
серый день – набросок карандашный.
снег, щенок, айда меня искать!
ангел в тёплых тапочках домашних
крутит пальцем прямо у виска.
что с меня возьмёшь? когда без сдачи
выдано беспечности с лихвой.
верит сердце истово, щеняче,
голубому свету за спиной.
50 оттенков
иди сюда, смотри, как много нот
слетают, задевая за живое,
звучат из всех пустот, со всех длиннот
и только время дело наживное
в который раз показывает фильм
про пятьдесят оттенков золотого,
и мы огнём объятые горим,
но не подумай ничего такого.
взгляд опускает вниз нескучный сад –
где медяки сердец и снов ледышки –
берёзы щедро сыплют на асфальт
и оголяют белые лодыжки.
и не прервать паденья, не устать,
не отвернуться, сделав дело, сонно.
передаю тебе из уст в уста –
по буквам осень.
медленно.
дословно.
марина (морской пейзаж)
о, сколько раз я выживала тут,
бедром качая пёрышко тату,
на берегу в полмили от прибоя.
был день однажды словом здесь зачат,
где чайки всё ещё его кричат,
где смерть всего лишь версия покоя.
гуляют волны – ребятня и пьянь –
щекочет нос провинция шампань,
и карты есть, но крыть, пожалуй, нечем.
играет Бог в счастливых нас с тобой
в марине возле неба под чертой,
на молнию застёгивая вечер.
Перелётный дом
Если дом летает и птицей стремится вверх,
двери настежь и окна настежь открыв, смеясь,
громыхает лужёной крышей кирпичный стерх,
значит, он почувствовал крепкую с небом связь.
Так легко порхает, как будто умел всегда,
выше леса и радуги, выше домишек всех,
там бубнит диван и командует – от винта! –
и хохочут рюмочки, падая на паркет.
Чудеса и только, смотрите – небесный кит –
пьёт пьянящий воздух свободы из всех окон.
Но доверчиво ждут его одуванчики
свой чудной, беспокойный и… перелётный дом.
И собака воет: «давай, возвращайся, нууу,
мне не взять теперь твой растаявший млечный след!»
…Так приходишь домой,
открываешь ключом весну,
но ни дома, ни двери, ни даже ступенек нет.
Волшебный лес
Рос лес волшебный на пути зимы,
нас прорастал насквозь, трещали мы,
но крепли деревянными плечами.
В зрачках у леса чёрные грачи,
на сердце беспокойные ручьи
и холодок пугливыми ночами.
Смотрел с небес Господь, нахмурив бровь,
и говорил: вот пища, вот любовь,
ладонь большую ласково подставив,
берите смерть, печаль, ячмень, горох,
растите через боль, чертополох
и в облака макушками врастайте.
И мы росли, помешивая суп,
с плодящимися мухами в носу,
колючих деток к солнцу подставляя.
Года шумели – колыхался лес,
шла мирно жизнь с картинками и без,
и снег к весне, послушный Богу, таял.
(не) прощальное
как закончилось лето так сразу зима в глаза
хоть всмотрись хоть прислушайся точки тире тире
сыплет под ноги разное бисер и бирюза
сыплет под ноги тихое не поднимай потерь
мир открытая книга где начисто стёрт финал
по окуркам считают кто выбыл кому куда
это свадьба поминки бессменный базар вокзал
приезжаешь к концу опять без пяти наугад
не прощайся не надо пусть в титрах клубится снег
пусть ложится не с теми под ноги идёт не к тем
если есть там электрик пусть скажет да будет свет
как яичко пасхальное катится новый день
* * *
морозное небо вдыхая стоишь
с деревьями тощими в ряд
а сверху слетает холодная тишь
на свет
на фонарь
на тебя
тут корни пустить бы
залечь бы на дно
считая несчитанных мух
но дома уже открывают вино
и тянут бокалы к нему
с трудом пробираясь сквозь выпавший снег
сквозь белого поля покой
идёт по сугробам домой человек
и пёс да пребудет с тобой
Не мартини
Не мартини,
апрель подавали со льдом,
как соломинка – лучик ледащий.
И горластые птицы садились на дно
между будущим и настоящим.
И вставали стихи по весне на крыло,
оперившись, в окошко стучали.
Ждали чёрные паузы нас за углом
хлебобулочной светлой печали,
желторотых птенцов от сохи и тоски
с хрипотцою, клокочущей в горле.
...Прорастали под снегом апреля ростки
на тетрадном невспаханном поле.
Синее
Этот свет, эта тьма, этот плач,
голубая размытая краска,
хватит плакать, нашёлся твой мяч
на картине у Пабло Пикассо.
Балансируй, пока на краю
сквозь окошко чернеют вороны,
балансируй – сойдёшь за свою
в тупиках подмосковной промзоны.
Шарик вертится, Шарик у ног,
лапы толстые ставит на плечи.
Сколько ласки в глазах у него –
невозможной любви человечьей.
Сколько хватит тоски на двоих,
всё раскрашивай утренним синим:
этот мир, этот мяч, этот стих
и татушку у зоны бикини.
Ветер треплет макушки осин,
жизнь пройдя до её сердцевины,
также льётся простывшая синь –
прямо с кисточки Бога – на спину.
этот весь август
не считает август цветы и встречи,
щедро тратит звёзды – ему не жаль.
август – это вязкое слово вечность –
край дороги, там, где без края даль.
это пыль на содранных в кровь коленках,
тишина уснувших в дому вещей,
молока прилипшая к носу пенка,
вёрткий луч, сбежавший в дверную щель.
это в поле вызревшая свобода,
зёрна веры, лютик, ячмень, ковыль.
и глядящий снизу, вполоборота,
василёк невиданной синевы.
дом у речки белый одноэтажный
и в саду и в небе звенящий спас…
…и боишься выдохнуть: как же, как же
этот август весь уместился в нас.
© Анна Арканина, 2018.
© 45-я параллель, 2018.