Все стихи Андрея Сутоцкого
Архитектура «Домино»
Архитектура «домино»
Имеет слабое звено:
Чуть тронь непрочную деталь –
И, как фольга, мягчает сталь;
Крошится, сыплется гранит…
Никто, никто не возродит
Не удержавшихся высот
Без естества пчелиных сот.
А естество? – пойди, найди…
Прогресс шагает впереди!
Связь не крепка, не цепок строй,
Хоть трижды стены ты утрой.
Толчок, другой и… вот летит
Твой Вавилон непрочных плит.
бароккоэза
Ветра не утихнут над финским заливом,
В титановом цвете вздымая волну,
Едва ли заметив, что смурь уступила
Короткому лету, июльскому дню.
И над Петергофом разбрызгав фонтаны,
Хмельных азиатов слегка отрезвив,
Ветра не утихнут, и кажется странным,
Немножечко странным такой позитив.
Тела золотые богов незнакомых
В прислужливом чине спустились с холма,
Оставив дворцы христианским иконам,
Где правит по залам надменная тьма.
И в смешенных чувствах мне холодно сердцу.
Россия ли это? Боюсь угадать…
И только пугливо визжат иноверцы
Под брызгами струй, поросятам под стать.
Здесь вместо ключей открывают монетой.
Здесь тонет халтура в пакетах гостей.
И ради наживы использует лето
Причисленный к лику святых иерей.
Красива ль природа, одетая в камень?
Покойно ли уткам в гранитных стенах?
И не от того ли всё ловят руками
Туристы-китайцы подарки со дна
Балтийского моря? Тенисты аллеи...
Стараются ветви коснуться лица…
Устав восхищаться, иду параллельно
Невидимым душам, каналу Вселенной…
………………………
Три века спустя, так легко отрицать...
Петергоф
белый танец Коло
По белесым лысым сопкам
Налита брусника соком, -
Перекрасила медведей
В цвет коралловый до срока…
На просторах бесконечных
Ветер носится беспечный:
Ищет он остатки лета,
Остужая лета печи.
Груб и сед, пробрался ягель
В каменистые овраги…
Иль быть может это *лопи
Подают *Юмбелу знаки? -
Пишут их ударом в *кобдас,
Облачась в оленьи шкуры?
Ночь в полсвет. Тихонько курят
Три костра… И,… чьи-то морды
Проступают над кострами…
Разлетятся голосами
Мудрых *нойдов заклинанья
Голубой страны саами.
Вдохновлённые простором
Дышат правдой и восторгом
Золотые песни скальдов
О скалистых землях *норгов.
Нет сильней на свете силы,
Чем пастель камней под синью
Ледяного взгляда *Хеля.
Не туманы. Парусина
Заревых драккар воздушных,
Богу *Одину послушных,
Наползает еле-еле…
Пахнут снегом травы, камни…
Если тёплыми руками
Их коснуться ненароком,
Можно встретиться с богами,
Обнажив себя немного
И глядеть с надмирной выси
На людей глазами рыси,
Приготовившейся к схватке,
Заглушив в себе все мысли.
--
*лопи – северный народ
*Юмбел – саамский бог добра
*кобдас – шаманский бубен
*нойд – саамский колдун
*норги – скандинавские племена
*Хель – скандинавский бог смерти
*Один – верховный бог у германо-скандинавских
народов.
в гостях у тёти Шуры
- Ну, здравствуй тётя Шура! Я приехал…
Да неужели «восемьдесят пять»?!
- А ведь когда-то грецкого ореха
Была я крепче... Время – не унять:
Несётся так, что даже забываю
Саму себя… Живая? - не пойму…
И лишь когда кота я обнимаю,
Внимаю я урчащему ему…
В его глазах читаю я вопросы,…
Поглаживая хитрого в ответ…
Пришёл июнь, а кажется, что - осень…
И на ветвях всё тот же рыжий цвет…
И веришь, нет: у третьего подъезда
С седой соседкой - ровней по годам
Теперь я жду… как будто переезда…
… и плохо слышу: старость… глухота…
А по квартире детство - привиденьем
Всё ходит-бродит… Будто бы вчера
Я здесь блистал примерным поведеньем
И умилённо верил в вечера…
И отправляясь в дальние просторы
Подорожавших с возрастом миров,
Ужель я знал, что детства поезд скорый
Мне не вернёт весёлых голосов?..
Но как же так?.. Полвека на мгновенье?..
Проснуться силюсь, выбраться из сна!..
Но то не сон, а явь… И тем не менее…
Готов я класть поклоны в пояса,
Чтоб под ногами чувствовать опору
Во всём и сразу, с точностью до дня!
Но память – врёт. И врёт, как Эридора,
Бесцеремонно путая меня…
И я гляжу, гляжу на тётю Шуру, -
На юный блеск красивых карих глаз:
- Не унывай! Бодрись, тебя прошу я!
И обещаю: в следующий раз… -
договорим…
В серо-белом свете
(акварель)
Ветер с озера дует напористо,
Остужаясь ледовою коркою.
Слёзы марта. Агония, попросту…
Сесть у печки и…
выбулькать горькую.
Хорошо бы дровишки… – подводами…
До сарайки хожу поминутно я…
Эй, откуда такая ты бодрая,
Варьетешка пернатая, тутная?..
…стоячком на головке три пёрышка,
Хвостик жёлтенький, крылья – малиновы…
Как, скажи ты, не мёрзнешь, стыдобушка,
Клоунесса моя бесфамильная?..
Ни листочка ещё, ни травиночки…
Снег да грязь: голубая распутица.
А схожу-ка я в гости к Кузьминичне, –
Не в трактир за вином, не к распутнице…
Посидим с ней над Бхагавад-гитою,
Да чайком угостимся горяченьким,
Чтоб пришёл к нам в момент чаепития
Бодхисатва, огнями охваченный.
И сказал: «Ну, чего же вы мёрзнете
У Защитницы вашей за пазухой –
В безупречности чистого воздуха
И воды?..»
Но, тревожны и пасмурны,
Обволочены снежными тучами,
Иссушённые серыми мыслями,
Мы не спим, наготове по случаю…
И, наверное, смотримся кислыми.
Ночь пугает какими-то вспышками,
Завываньями, тресками, скрипами…
Кто мы, где мы – случайные, бывшие…
И куда мы, товарищи, прибыли?..
До свидания, тени и сумерки.
До свидания, печки и лавочки.
Усмехаетесь, местные умники?
Я вернусь,…
Только – с первою бабочкой.
в состоянии разлуки
Внимая тьме, он смотрит из окна,
Направив в ночь свои глухие уши.
Взгляд жаждет слёз: история больна…
А рядом - страх и… страх желает кушать:
Жуёт цветы, что всунуты в бутыль,
Сосёт луну и прячет под ладошкой.
А за окном - бесстрашные кроты
Несут свой флаг… похожий на подошву.
А может взять и броситься в кровать,
Запив слюной состав пирацетама?
Но страх растёт и… в завтра не удрать,
И… сужен круг безжалостных тамтамов.
В душе пожар. И голоден и гол
Подручный страха внемлет состоянью…
А под ногами - деревянный пол
Мостит гранитом ангел расставанья…
Вечерний лес
Совершенно обезволив,
Тянет долгую зевоту
Лес, прикрывшийся листвою …
Спать охота, спать охота…
Засыпают звери в чаще,
Залезают пчёлы в соты
И… внушает ночь не спящим:
«Спать охота, спать охота…»
Дремлют, греясь над кострами,
Мужики, забыв охоту,
Шевеля сквозь сон губами:
«Спать охота, спать охота…»
Ленту алую оставив,
Солнце скрылось с небосвода…
И вздыхает птичья стая
Подустало: «Спать охота…»
У большого водопада,
В скалах вечного покоя,
Сладко спит с волчонком рядом
Восхитительная Хлоя.
…и уплыл на лодке утлой
День, разбрызгивая ноты,
Не оставив и минуты,
Чтоб понять, как спать охота.
Всплеск
Я стараюсь, ищу замещения –
Не усталости, не одиночеству,
А, представьте, живому общению,
Чтоб без всякого имени-отчества,
Чтоб без всяких там звонких эпиграфов,
Предисловий, пустой отвлечённости
В утвержденьях, что жизнь не проиграна…
Отвечаю вам чуйкой печёночной:
Всё сведётся обратно к простейшему, –
Хитрым сделкам, проектам да выручкам.
Ну, чего не живётся вам, бешеным,
Короедам отбросов опилочных?!..
Вот сижу я в своём кабинетике,
Проглянцованный, злой, отвратительный
И монеткой крутящейся медною
Сделать страх свой пытаюсь невидимым,
Чтоб вообще раствориться, рассеяться,
По примеру воришки в примерочной…
Но они говорят: «Перемелется…»,
Говорят: «Не срывайся на мелочи…»
И… плетётся байда увертюрная,
Философия, в смысле – амбиции…
А сказать бы мне: «Парни, придурки вы…»
А прицыкнуть бы, ссука: «Убийцы вы!..»
Без улыбок, ровны, как коробочки,
Запустив пятерню в узкобрючие,
Улыбаются сытые сволочи,
Диалогу с врагами обучены.
Восклицают они: «Что за паника?!..
Ты ж такой же, как мы… Удивительно!..
Или, может, поднимешь восстание,
Став на часик пластмассовым лидером?..»
И сижу я, молчу, жажду мщения,
Головою кручу полимерною…
Ну, никак мне нельзя без общения:
Нет ему замещенья, наверное.
вспоминая бабушку
Говорила когда-то мне бабушка
Про нелёгкую долю свою.
Я садился к ней, помнится, рядышком,
Как, бывает, садятся к огню.
И тепло её слова почувствовав,
Неуёмный патлатый пижон,
Я часами внимал ей без устали
Добротою её заражён.
О трудах не знаваемых отдыха,
О годах нескончаемых войн
Говорила бабуля да охала,
Всё качала седой головой.
А в глазах её - солнышко юное,
А в речах - безмятежный покой,
Будто парус дорожкою лунною
После бурь возвращался домой.
С той поры мно<го времени минуло:
Был бы уповод… То ведь - года…
Но завёт меня снова по имени
Неземная её доброта;
Наставляет настойчиво, сдержанно,
Маячком указуя мне путь…
………………………
- Только Ты мне, Родная, по-прежнему
Помогаешь с пути не свернуть!
Глафира
(история деда Калинкина)
Однажды, по юности, был я влюблён
В соседскую девушку Глашу.
Я полем шагал к ней, в любви окрылён,
Апрелевским ветром пропахший.
Я к ней приходил с «колотушкой» в груди
И долго стоял перед дверью…
Мечтаньями душу свою бередил,
В случайное счастье не веря.
На вид – не красавица девка была…
Но, будто бы что-то увидев,
До алого цвета по ней я пылал,
В фантазиях нагл и бесстыден.
Я с ней говорил пречуднЫм языком,
Неточного слова пугаясь.
Буквально магнитом меня к ней влекло…
А значит - нельзя, не касаясь…
… и то молоко, что из крынки она
Мне щедро в бокал наливала,
Я пил и пьянел, как от кружки вина
И… было мне всё его мало.
Любили мы вместе гулять по полям,
Вдыхая весны ароматы
И там не стеснялись себе позволять…
По юности - не виноваты...
Отец этой девушки плотником был
И где-то крестьянствовал днями.
Но если когда нас вдвоём находил,
То в шутку смеялся над нами.
Он в шутку смеялся, а я каменел,
Оставив укол без ответа.
Ответить бы шутке, но, веришь, робел:
Подумать боялся об этом.
Ещё вспоминаю я случай один,
Что в душу вселил мне тревогу:
Морозец по осени землю схватил
И озеро тронул немного.
Со школы я выбежал разгорячён,
Чубастый высокий красавец…
И что мне до льда, коль сам чёрт нипочём!..
А лёд, как я помню, был с палец…
И тут же, к открытой воде поскользил,
Слетев по инерции в воду…
И там, бултыхаясь, взахлёб голосил,
Лицом, обратившись к народу.
В ответ, через слово, я слышал: «Давай!
Забрасывай ногу!!! Бросками!!!..»
Другими словами – тони-погибай,
Сдавая внешкольный экзамен.
Вдруг вижу: судьба!... От стыда обомлел:
Спасенью обязан Глафире…
… и мучаясь в чувствах, три дня проболел,
Дыша над картошкой в мундире.
Я к ней с той поры не захаживал… Да-а-а…
И чуб свой отстриг: наболело…
Она за него и схватила тогда,
Таща из воды моё тело.
Унижен, раздавлен, исчез ухажёр…
Какие тут, на хрен, цветочки!
И на сеновале, покоя лишён,
Я грезил, дошедши до точки.
Эх! - молодость, друг мой, уже не вернуть,
В девятом десятке хромая…
Лишь только, когда принимаю на грудь –
Глафиру свою вспоминаю.
Прошло с той поры шестьдесят восемь лет…
И знаешь, где встретил я старость?
В Глафирином доме. Да Глаши в нём нет…
Но, старая память осталась…
Гости
Успокойся, мой ветер, не дуй…
Ну, откуда в тебе столько злости?
Должен знать ты, что скоро придут
В этот дом долгожданные гости.
А идти им ко мне нелегко:
Километр больными ногами…
Это я всё бегом-кувырком,
Тет-а-тет с голубыми богами.
Вот придут они, два старичка,
На судьбу свою сетуя всуе,
И начнут мне, мужчине в очках,
Излагать,… новый мир образуя.
Дескать, надо душе отдохнуть
Да откушать цейлонского чая…
Тут захочется им намекнуть…
Ну а что намекать? – понимаю…
Будут долго они говорить
Про кота, что прожил восемнадцать,
Да про пса, что с котом разлучить
Было очень непросто, признаться;
Про советский кефир и Артек,
Про людей, дикарей и господство,
И ещё, что один человек
Каждый год приезжает на остров.
А «один человек» – это я.
– Приезжаю… Куда ж мне деваться?..
Не глядеть же на мир из окна…
Что, уже?..
– Да, пора одеваться…
А в сенях притаилась зима,
С холодильника холодом дышит…
– Ой, спасибо… Да я б и сама…
Скоро встанем в июне на лыжи…
Ветер, всё-таки, стих, молодец:
Ждёт сигнала, чудак, терпеливо.
Всё. Ушли.
– Ах ты ж, боже, капец!..
…тут же были настигнуты ливнем.
Грамотным завистникам
Кому интересно копаться в стихах,
Фиксируя слабые рифмы и звуки?
Раз может душа над стихом отдыхать –
Не стоит цепляться, кряхтя от натуги.
Я думаю, главное вовсе не в том,
Чтоб был безупречен продукт стихотворный,
А в том, чтоб от строк не тянуло ледком,
Апостольским стилем и чувством притворным;
Чтоб мысли понятно по строчкам текли
И не заплетались морскими узлами,
И не замирали, застряв на мели,
Теряя значение между словами.
Пишите, пишите, и будет дана
Вам нить золотая искомого стиля;
Пишите, пишите, ныряйте до дна,
Лишь только б вы в истинном творчестве были;
Не бойтесь завистливо алчущих глаз,
Малиновых паст, оскорбительных мнений, –
Талант прорастёт через весь этот пласт
И в будущем кто-нибудь скажет: «Вы – гений!»
И ночью, когда озарит вас огонь,
Откладывать жажду творить – преступленье!
Творите и ночью, паря высоко
На белом крылатом коне вдохновенья…
Иного поэтам пути не дано.
Так пусть они будут хранимы Богами!
Уймись, графоман! Ну, а он всё одно:
«Сей чтимый поэт не технично слагает…»
две правды двух гитар
1.
Я не блещу изысканной породой:
Что гриф, что кузов – пензенская ель.
Но факт есть факт: потребностям в угоду
Меня любил советский менестрель!
Я знаю тайны тысячи кроватей
И цепких пальцев влюбчивых юнцов,
Что рвали струны перед каждой блядью,
Скупая страсть за дрянь блатных певцов.
Избита вся я напрочь по общагам,
Искусана кострами в кровь и в крик…
Но веришь, нет – звучу и… обольщаю,
Хоть ковш воды залей в голосовик.
Ты не смотри, что портит переводка
Глазастой девки мой гитарный вид:
Бренчать шансон сподручнее под водку,
Что даже фотку может оживить.
Пущай колки привыкли к пассатижам,
И чёртов бант – петлёй на голове…
Но три блатных и… - Небо станет ближе,
Поскольку все вы с музыкой в родстве.
Гитарный ключ? Тебя я умоляю!
Что может быть удобнее болта
С хорошей гайкой? Нет. Не понимаю
Эстетства я. Такая уж видать
Моя природа… Чем те не порожек
Над первым ладом - круглый карандаш?
Что хочешь мне лепи на корпус… Можешь!
Твою любую вынесу я блажь.
Таких, как я, сейчас, поди и нету…
Все норовят догнать, да обогнать…
А для чего? Чтоб пошлые куплеты
Под элитарный «Fender» распевать?
………………………
О, как легко я вычеркнута вами…
Где благодарность, память и почёт?
Вкусив других, ровняете с дровами
Того кто дал вам троечный зачёт.
Вот так всегда! Как будто не держали
«скворечник» мой отстраивая звук
Псевдо-маэстры низменной морали
И трубадурни лёгоньких наук.
2.
Чтоб я открылась вам запросто так?
Дались мне Ваши ветренные страсти!
Ценитель мой лишён такой напасти:
Его душа работой занята…
Он гитарист от бога. По ладам
Живут его чувствительные пальцы,
Что создают отточенные танцы
Дробящих ритм высокомерных дам.
Не знаю я презрительных пород, -
И бук во мне завязан с палисандром.
Достаточно простого расгеадо,
Чтоб звук моей струны открыл вам рот.
Рождаюсь я единожды на свет,
Не торопясь, себя приобретая…
Ни где-нибудь в конвейерном Китае,
А здесь, где воздух музыкой согрет:
В Валенсии. Испания моя
Во мне живёт изящной цельной формой.
И мой нейлон вибрирует в минорных
Полутонах... Не трудно обаять
Такой, как я! Гляди и сожалей,
Что никогда не будешь ты достоин
Подобных мне любительниц гастролей,
Что льнут к рукам гитарных королей.
Сверкает лаком дека, будто брошь.
От «пятки» до «головки» гриф мой ровен.
Так значит я, ха-ха, дворянской крови?
А звук какой! Послушайте… Аж в дрожь
Бросает… Я - не признаю халтур.
Меня равнять с уродкой из фанеры?
К расстройству я чувствительна… А нервы
Мне так нужны для сложных партитур!
Естественно, что мой репертуар
Не ограничен глупой тарантеллой:
El músico не ведает предела
Возможностям подобных мне гитар.
И стою я не двадцать пять рублей…
Поди, достань: богатый разорится…
Но если хочешь звуком насладиться,
Иди за мной и денег - не жалей!
Заоблачные сны
Вчера мне снился сон, что Статуя Свободы,
Устав стоять, держа над головой огонь,
Решила разузнать: свободны ли народы,
И, обратившись вспять, пустилась в Пентагон.
А в Пентагоне том иных сюрпризов ждали.
Там грезили умы о рабстве мировом.
В среде горячих цифр на деньги шли медали
И плавились мечты в кипенье золотом.
Ступала Госпожа широкими шагами,
В шипящую волну швырнув скрижали лжи;
И всякий муравей дивился Медной Даме, –
В испуге обомлев, с пути удрать спешил.
И видела Она, светя над городами,
Боясь задеть ногой мятущихся людей,
Как люди тут и там друг друга поедали
И к жертвенным столбам вели своих детей.
Конечно, тяжело, недвижимо, бесплодно
Стоять из года в год и пришлых привлекать…
Мизинцем шевельнуть… – и то уже свобода!
А тут гуляй-броди!.. – такая благодать!..
По курсу – Пентагон... В стенах его расскажут,
В чём кроется секрет Нью-Йоркского столпа…
Но маленький нюанс: кругом дежурит стража
И «ждёт» своих «свобод» тюремная толпа.
Да только узок вход для этакой Громады, –
Бедняге не пролезть: домишко – не в размер…
А сверху голосят: «Эй, тётка, чё те надо?
Была бы золотой,… а так, по цвету – медь…»
Ужели невдомёк Свободной этой Бабе,
Что рой живых существ не может без границ:
Ни символ, ни слова, – ничто их не избавит
От рамок бытия, чтоб стать свободней птиц.
На этом берегу не ведают свободы,
Ошибочно узрев её в дожде монет.
Здесь всё живёт войной и лишь войне в угоду, –
На тех же семенах, что вывел Старый Свет.
Присев на Пентагон, задумалась Гражданка…
Корона в семь лучей, скрипя, сползла на лоб…
А где-то там, внизу, прицеливались танки,
Чтоб дом шести углов не превратился в гроб…
…………………………………
Мой сон оборван был горячим крепким кофе,
Что заказал сосед, задев меня локтём,
И тут увидел я знакомый женский профиль…
И… целый океан «свободы» под крылом.
Москва - Нью-Йорк
Золотой клёст
А завтра придёт золотой клёст.
Он знает то, что не знаю я.
Он может пургу превратить в дождь,
И жизнь, как ни странно, начать с нуля.
И сев на сосну, он снимет рюкзак,
Достав из него укулеле… И вот:
– Всё ту же, из Джаггера?..
– Классная вещь!..
Но всё же он хуже меня поёт.
– Откуда ты тут, золотой клёст?..
Какого тебя занесло к нам?..
И клёст, озорно распушив хвост,
Попросит в напёрсток налить вина.
А я возмущусь:
– Но ведь птицы так
Не могут на свете существовать…
На что он прищурится, как Д’Артаньян
И скажет:
– Боярским хотел я стать…
– А что помешало?..
– Да так, фигня…
Усы не приклеить: проклятый клюв…
Зато я, как видишь, насквозь золотой…
И тут я очнулся. Неужто сплю?..
Нет-нет… Перепарился, одурел…
В предбаннике жадно тяну пивко…
– А мне-то в напёрсток пивка налей…
Я вижу, живётся тебе легко…
С тех пор я не парюсь, в воде – как слон,
Всё жду визитёра, когда он придёт
С лиловых небес, тишине назло,
И, сев на сосну, «Paint it black» споёт.
Квипрокво
На болоте острова –
Необычное явленье.
Объяснишь ли в двух словах
Это несоединенье?
А на тех на островах
Белый гриб произрастает
От болота в двух шагах
И о том совсем не знает.
На болоте острова –
Многомачтовые судна,
Кои противостоять
Не смогли болоту. Трудно
Быть в отсутствии морей
Кораблём… И весь рангоут
Поглотил пурпур-кипрей…
Мачты-сосны – полуголы:
Парусина – до махры…
Но и после превращенья
Нахожу я здесь миры
В отраженьях посещений
Дальних стран. И даже гриб
С бурым бантиком брусники
Представляется средь рыб
Мне кораллом. «Донырни-ка», –
Будто дразнит он меня.
И, ныряя между сучьев,
Я срезаю хвастуна,
Чтоб ещё найти получше…
Вот и рюмочки волнух,
Словно жёлтые медузы,
Что торопятся ко дну,
Но, попав в корзины кузов,
Затихают, надломясь,
Красной шляпкою теснимы…
Я брожу не торопясь
Кораблей уснувших мимо…
В топь и в вязь, в болотный дух,
Долгой чавкающей тропкой
Я… в Австралию иду…
Сам уже не знаю толком:
Акваланг или рюкзак
За уставшими плечами?
И… акулии глаза
Грибника не замечают…
Китай
Страна философов, бойцов и мудрецов,
Твоё широкое скуластое лицо
Я чётко помню до морщин со школьных лет:
На карте мира изучал я твой портрет.
Как много тайн, и все они не без прикрас,
Скрывает твой кошачий взгляд раскосых глаз…
Поведай мне стихами древних, расскажи,
О чём поёт волна Янцзы, куда бежит
В траве мискантуса под милый шепоток,
Когда заря пускает розовый листок.
…………………………………
Голодным странником вступаю я в Пекин.
Вхожу в Гугун – Запретный Город… Старики –
Бритоголовые монахи, по стопам
За мною следуют совсем не для забав...
А здесь – весь Космос, каждый камень напоён
Великой практикой двенадцати сторон.
Гудит молитвою оживший полумрак
Людей в оранжевом… и, волю сжав в кулак,
Все в позе Лотоса с полдня без ломоты
Канджура жёлтые штудируют листы…
Простите, братья, но мне кто-то говорит,
Что суть буддизма – это тот же суицид...
………………………………………
Минуя львов в ногах Майтрейи у цветов,
Я ухожу вдоль трёх дацанов, трёх дворцов,
Что многоярусными крыльями взлететь
Готовы к небу, чтоб с землёю не иметь
Ма-лей-ших со-при-кос-но-ве-ний… да нет сил…
Иль ваш буддизм по состоянию – бескрыл? –
И так ушёл от Гаутамы далеко,
Что все учения в один смешались ком?
Отцы поэзии, прозрачных тонких форм,
Ход вашей кисточки волшебен и нескор…
Я всё пытаюсь уловить, раскрыть секрет
Отображения, хоть в том секрета нет…
Есть только дух национального родства,
Но не для экскурса чужого большинства.
…………………………………………
Я на Тайшане был, в Тибете, в Урумчи...
С предельной точностью природу изучив,
Я сам не раз изображал её красу,
Но тайны – нет, как линий нет, – рисунок сух…
Я с нетерпением… а вам – зелёный чай,
С которым вы в руках так любите молчать…
Не замечая суеты, часами вдаль
Глядите пристально и… пьёте свой Китай.
А мне по праздности с полночи вопрошать,
Не спать, записывать и спать вам – не мешать,
И всё не верить в миллиарды узких глаз,
Что засыпая, закрываются сейчас.
«Марс»*
Руби волну трёхмачтовый красавец,
Смывая ил с просоленных бортов,
Над бурым морем тенью нависая
Великолепных рыжих парусов.
Лети, корабль, не дожидаясь штиля!
Топи суда скорлупочных флотов!
С такой оснасткой разве до идиллий? -
Ты ищешь войн, и встретиться готов
В любой момент с «приветливой» пальбою
Несущих грязь вонючих бригантин.
Раскрыв крыла, любуюсь я тобою,
Как против тьмы выходишь ты один.
В полсотню ядер пушки греют воду!
Красно-лилов, - ужасен цвет пальбы!
И вот он – бой! И… замерли поодаль
Акульи спины – чёрные гробы.
Орёт природа взорванным трезвучьем,
Дымы и пену, с птицами смешав…
А там, вдали, огонь рождает тучи,
Пугливо пряча в тучах звёздный шар.
Не ты на море – море под тобою
Волною льстивой меряет борта, -
Всё ищет, сволочь, нет ли в них пробоин,
Чтоб с дерзким шумом ринуться туда.
Глухи, к несчастью, «брамселевы уши»*.
«крест из костей»* - мишенью на корме...
... и ром пять дней дурманом не заглушит
Победный рёв беззубых «королей».
…………………………
Недолгой жизнью будешь ты наказан:
Таких посудин - старость не найдёт.
Уйдёшь, растаешь в образах и фразах,
Сомкнув гульбу, тобой поднятых вод.
Пройдут века, а с ними – поколенья,
Трусцой сквозь ночь трусливо пробегут…
Пускай на дне… Да хоть на дне Вселенной!
Но страх живёт...
...и не заснуть врагу.
--
«Марс»* - величайший трёхмачтовый корабль Швеции.
«брамселевы уши»* - два небольших верхних паруса.
«крест из костей»* - деталь пиратского флага «Весёлый Роджер».
мелодия грусти
Ночь замедляет движение света,
Свет приближает движение ночи,
Делая чувства в два раза короче,
Чем дуновение спящего ветра.
Что-то торопит и путает мысли…
Падают вишни в холодные лужи…
Столько страданий, чтоб выйти ненужным, -
Старым ребёнком - капризным и лысым!..
Мнётся в руках золотая открытка
В несколько строчек. Банальные фразы.
Был ли он в жизни - доподлинный праздник,
Не из материй искусственных свитый?
Радость важна, но она утекает,
Скоро слабеет…
… и слёзы, и слёзы
Льют под валторны о тех грациозных,
Ставших беспомощными стариками.
не воспринятая древность
Среди рычащей городской шумихи
И толкотни измученных людей,
Глотающих в затяг пары бензина,
Стоял старик, с аккордеоном синим,
А рядом с ним - флейтистка, словно тень,
Поднять робея музыкальный вихрь.
Зевак столпилось… Кто-то близоруко
Острил в кулак, подначивал и… ржал.
Свистел деляга, требовал блатное…
И представляя видимо иное,
Флейтистку пошлой фразой обижал
Другой гурман, заказывая Круга.
И вот притопнув слабою ногою,
Старик схватил аккорд, затем другой…
Кивнул задорно робкой музыкантше
И заглушая надоевший кашель,
Облил толпу, минуя пять веков,
Далёких кельтов чувственным покоем.
Проснулась флейта… Кто-то смачно плюнул…
И… через миг зеваки разошлись.
Остался только пёсик вислоухий
Да в красной шляпке модная старуха…
Опять с блатными вкусы не сошлись.
И без оваций выстояв, к полудню
Флейтистка первой перешла на «б…».
не полностью
От чего же душе моей снова не весело?
Где свернул я с пути и пошёл ковылять?
Невозможно в любви удержать равновесие…
И чем краше брильянт, тем удобней терять…
Удивительный факт: не выходит не нервничать,
Дабы выровнять слог, не плутая в словах.
Разбивают сердца аккуратные мелочи,
Что нельзя обойти и… пе-ре-та-со-вать…
Никакой маскарад не спасёт от падения.
Гложет совесть в зацеп, а вины - не найти,
Чтоб спокойно войти в эпицентр осуждения
И, как жертву, себя на алтарь принести.
Кто, скажи, оградит от неверного помысла
И прицельной стрелы оскорбительных фраз?
От того, может быть, мы и любим не полностью,
Чтобы наша любовь не оставила нас.
Пасодобль
В порту боливийском – восторженный вопль:
Французский моряк танцевал пасодобль
С прелестной мулаткой под трио гитар,
Что даже приплясывал орангутанг…
– А он здесь откуда?.. сбежал с корабля?..
А что ж такой чёрный, чернее угля?..
– Так солнце ведь жарит… Видать, загорел…
– Ого, сколько смуглых, прожаренных тел!..
Французский моряк, воспылав от любви,
Ответное чувство в глазах уловил
И ножку мулатки, устав намекать,
Рукой непослушной стремился догнать,…
Что даже бычок на корову залез,
У бабочек даже возник интерес
И кран, что грузил на корабль мешки,
С мешками теперь отпускал и смешки.
– А что там за лайнер?..
– Должно быть – «Гренобль»,…
Что звучно трубя заглушал пасодобль.
И стало не слышно ни ритма, ни чувств…
А где же мулатка?.. Стучал по плечу
Влюблённого парня седой капитан:
– Какая любовь, когда столько путан?
По лесной дороге ночью
Петляет ночная дорога
Меж чёрных замшелых стволов,
Где в сучьях таится двурогий
Светильник: труслив и лилов.
А там, за колючею массой, –
Одна бесконечность тайги,
Куда лучше не забираться
Без ведома Бабы Яги.
Неужто, никем незамечен,
Дорогой ночною бреду?
И давит мне космос на плечи
В полуночно-синем цвету.
И виснет холстом перекрестным
Над гулким распевом хвои
Холодное звездонебесье,
Прошитое эхом совы…
Не перестаю удивляться,
Пугаясь себя самого…
А стволы всё ближе теснятся,
Тревожно вздыхают… И вот
Пять звонких ключей от Природы
В моих возникают руках.
Но… светят лесные уроды
Шальными глазами впотьмах.
Что тянитесь, цепкие ветви,
К дороге неяркой моей?
За что ж вы меня так, ответьте,
Пугаете, дети ночей?
Вам только бы сбить, посмеяться,
Запутать да страхов нагнать.
Хотите со мной поквитаться
За Солнечный Свет, вашу мать?
Шагаю, шагаю, шагаю,
А мне бы бежать… – не хочу.
Не звёзды ли мне помогают,
Отвагу даря по лучу?
То вспыхнет «фонарик» из леса,
То птица на ствол налетит,
То снова зачавкают бесы
Костяшками бойких копыт.
Вот стрелки на фосфорном диске
Сошлись на ноле… Вовлечён
Я в тайну – и тайну так близко
Не видел, вращая ключом…
И сосны на миг распрямились,
И шорох в кустах подзатих:
То светочи с неба спустились,
И, кажется, вижу я их.
Идут они, вон, стороною,
Над пологом леса в лучах.
Прекрасно! – охрана со мною,
А то уж я вовсе зачах…
Явились в сознанье молитвы…
И молвинец грудь мне обжёг…
…и падают с листьев улитки,
Не видя пути, на песок.
Про соломинку
А в аптечной среде безмятежной
Ожидает больного – надежда, –
Пусть сомнительная, неживая,
Но дающая смысл и желанье…
В странном запахе взвешенных смесей
Не шути о плохом и не смейся:
Неуместно, сойдёшь за болвана,
Называя лекарство – обманом.
– Сомневаешься?.. Что за причина?..
Погремушкой гремят витамины…
Витамины, как бусины держит
Очень крепкая нитка – надежда.
Изучай фармацевтику, если
Хочешь жизнь провести свою в кресле,
Разжижая себя аспирином,
Что томится в аптечных витринах.
Там названий полно, как известно…
– Дормипланта мне, будьте любезны…
Вот стоишь ты, сомненьями полон,
Исстрадавшись по женскому полу,
И не веришь, что действом несложным
Возвратить себе силу возможно.
Нет, по-моему, в химии этой
На любовь твою, парень, ответа.
И вообще, ты подумал бы прежде,
Чем входить в этот погреб надежды.
Но… звенит на дверях колокольчик,
Предваряя желанный укольчик;
«Дзинь-дзинь-дзинь», язычочком играя,
Старичков-простачков зазывая.
прогулки по Гиперборее
Там, в бескрайних просторах морошковых тундр,
Где пасутся веками гранитные сейды
На коротеньких ножках, я скоро найду
Верный путь к океану по Солнцу, на север…
Там пологие горы синей синевы,
Там безумные нойды застыли в камланье
И ложатся на камни небесные львы,
Что ещё именуются облаками.
Выйду я к океану и шумный прибой
Принесёт мне друзей – удивительных крабов,
Что начнут мне рассказывать наперебой
О подводных мирах, с человеком на равных…
И проявится сон из глубоких времён…
И поднимется Меру над чёрной водою,
Открывая врата светловласых племён,
Простирающих вдаль лучевые ладони.
И гляжу я на них, целиком поглощён,
И… теряюсь в словах, проходя пирамиды,
Будто это не я был вчера «просвящён»
Ритуалом мурмАнского псевдосемита.
В этих снах я постигну не азбучный мир;
Будут собраны знания мною, подобно
Сбору клюквы на бусы. И греческий миф
По Хибинам свои отпечатает стопы.
Буду слушать я музыку гор ледяных,
Снежных рун по апрелю разгадывать знаки…
И саамский колдун с невысокой стены
Отзовётся на свет: «Дуг лу галь Аннунаки*».
В путь! на юг! по камням, по болотам-ручьям,
Проходя сквозь туман в неизвестное время,
Чтоб над тихим костром растворить в себе чай,
Погрузившись на час в травы цвета сирени,
Где оленьи стада, с лёгким стуком рогов,
Ковыляют по сопкам, съедая по строкам
Белоснежные коврики белых стихов,
Превращая стихи в угловатый петроглиф.
Я бы жил здесь веками, в холодной траве
Оставляя следы в виде тени и пепла…
Освяти же мне, Индра, чело меж бровей
Золотою Звездой заполярного неба!
--
*Дуг лу галь Аннунаки - говорит большой человек
Из рода богов Аннунаки (с шумерского)
родниковая пригоршня
Шелковисто луг уложен
Серебристою косой.
Родниковая пригоршня
По грозе горька слезой,
Что вот-вот прольётся в травы,
Да в холодные дубравы
Струйкой робкою стечёт,
Боль из сердца извлечёт.
Пыльны пепельные крылья.
Обесцвечены цвета.
То ли сыч поёт надрывно,
То ли ветер-сволота…
И тревогою гонимы,
Шелестя, несутся мимо…
Землю осени багря,
Монограммы октября.
Серы пни и мшисты ямы.
Голос гроз охрип от стуж.
Белой вспышкой окаянной
Загнан в землю чёрный уж.
Шлейф дождя. Тропинки склизки.
Мучит жажда: путь не близкий…
И…
сколь ни была б горька,
Из пригоршней родника
Не горчит вода Отчизны.
русскому солдату
В окопах, будто в вырытых могилах,
Куда его загнал огонь войны,
По камню выцарапывая силы,
Он поднимался к жизни… А под ним
Цвела земля, - та, русская, родная,
Несущая веками лихолеть,
Что травами, погибших пеленая,
Назло врагам пускалась зеленеть.
И оглушённый взрывами снарядов,
С кровавым хрипом брани, на «ура»,
Он лил огонь, крестя фашистских гадов
Во имя правды, мира и добра.
И рёв, и стон, и холод оплеухи
Сырой Земли, что бой разборонил…
ДушА болит у Матери-Старухи:
«Не доглядела… Что же вы, сыны?»
И рвутся сны на жалкие лоскутья…
«Не спать… не спать…» Разведчик дал сигнал.
И танк ожИл - упрямая паскуда,
Затарахтел и… вытолкнул из сна…
Ожил другой… И вот уже их – двадцать…
Ах, если б не война, в звучанье том
Вполне могло солдату показаться,
Что шли комбайны в поле золотом.
Да только нет доверяя картине
И дав противотанковый ответ,
Одним броском был выигран поединок,
Без лишних слов: частушечный куплет.
И понеслось по флангу: «Батарея!
Прицел сто двадцать! А, твою! Огонь!..
Давай! Давай, братишечки, скорее!
Гляди! - ползёт!... И вы, давай, ползком!.."
Хлопок. Звон гильзы. Вспрыгивает пушка,
Под стать мустангу в маревых степях.
А в блиндаже, слюною брызжа:"Нужно!!!", –
Орёт полковник, время торопя.
Кустятся взрывы. Алою смородой
По тем кустам алеет чья-то боль...
Идёт война… четыре долгих года…
В одном строю
с солдатскою судьбой.
Страсть ботаника Валеры
Жил на свете ботаник Валера –
Обладатель незыблемых нервов:
Был спокоен, как камень в лесу…
Вот, случалось, стоит, на весу
Держит длинный сачок над красивым
Мохноногим жучком красно-синим
И не слышит, что рядом, в отвал
Разгружает песок самосвал.
Или вот ещё: в школе, бывало,
Подойдут к нему девять амбалов,
Отмутузят ребёнка вконец…
Ну а он – всё одно огурец:
Отряхнётся, очочки поправит,
Если стёклышки целы в оправе,
И обратно шагает в поля
С мотыльками цветы опылять.
Удивлялись мы этому другу:
Почему в нём ни зла, ни испуга,
Будто тело – дырявый мешок…
Эх, Валера, ну, что ж ты, дружок?..
Записался б на секцию, что ли…
Проявлял бы себя на танцполе…
Одноклассниц бы в вальсах крутил…
Позади тридцать лет. Без пяти
Долгожданных минут – академик.
Слава, почести, нолики денег…
Как-то раз в перелётном пути
Вдруг почувствовал боль он в груди.
Всё поплыло куда-то… Фортуна,
Где ж ты, сволочь?!.. Летит он с трибуны
В темноту…
Энтомолог, а-у!..
В кулуарах, глотая слюну,
Удивлённые шепчутся тени:
– А ведь был без пяти – академик…
Фламенко
В партере пахло струнными. Паркет
Мяукал в ожидании нескучном.
Медузы-люстры гасли… Маета
Полутеней совсем не докучала.
На полутон подкручивал квартет
Колки виол. И в стройности певучей,
Погнав волну мурашек по рядам,
Смычкам послушно струны зазвучали
Изящной увертюрой, чтоб начать
Могла гитара лёгкие триоли,
С expresión вступая из-за такта,
Заставив зал внимать её игре.
И вот, мой друг – испанский весельчак,
Родившийся под солнцем Каталонии,
Раскрыл пурпур упругим расгеадо,
Проворно взяв высокое баррэ.
Фламенкодор, дли музыку свою!
Гигантский бык – арундская громада,
Летит… в огонь. Ракушки кастаньет,
Что в пальцах сеньориты страстноглазой,
Под бой кахона грозного несут…
Витой пассаж к двенадцатому ладу…
Обманный ход и… бык теряет след.
Пунец платка. Пульгар. И словно дразнит
В касании возникший флажолет:
То плащ летит над синими рогами…
Эспадо – не горшок, чтоб на ухват!
И виртуоз – не в праве на ошибку!
Глаза быка – лучистый фиолет…
В мажорной гамме крепкими шагами
Безумный зверь чуть отошёл назад…
Не тот огонь, чтоб в нём гореть фальшиво!
Немеют пальцы в бисере «восьмых».
Гудят басы у нижнего порожка.
Сосредоточен взгляд, натянут нерв…
И груда мышц срывается… Клубится
Под брюхом пыль. И будто бы весь мир
Застыл и ждёт… мучительно-тревожно,
Чем «угостит» de toros, да в пример
Тому, кто музицировать боится
При виде сотен искрящихся глаз…
Налёт, подхват и… алая тряпица
Уводит неотступного врага.
Таков итог сей схватки. …Форте. Кода.
Зверь укрощён. И ритму в этот раз
Не суждено, по счастью, в пальцах сбиться
Того, кто страсть способен извлекать
Игрой фламенко гордо, благородно…
.......................
Роскошный бант виолончельных нот.
Ручьи из роз стекаются на сцену.
Аплодисментов тёплая волна
Под крики «браво» льнёт к ногам испанца…
И он всё кланялся…
А за спиною ждёт
Атаки бык и... розовая пена
Повисла на губах его. Струна
Не может долго жить без быстрых пальцев.
эстамп
«Большие батальоны – всегда правы»
Наполеон Бонапарт
Плывут дымы с туманом вперемешку,
Накрыв собой отряды мёртвых тел.
Провёл в ферзи обугленную пешку
Азартный мэтр внушаемых идей;
Помолодел, глаза горят победой…
Терзают ветры рваные костры...
С картавой птицей вместе отобедать
Зовут его ухмылистые рты.
Но глух mon cher, сродни портрету в раме...
На зов фанфар сбегаются полки...
Под bannieres с имперскими орлами
Встают и те, кто только что погиб...
Поля. Холмы. Театр военных действий...
И в первой ложе, правя свой бинокль,
Застыл тиран... Он жаждет скорой мести...
А сам, пардон, росточком - с черенок.
Эстамп
«Большие батальоны всегда правы»
Наполеон Бонапарт
Плывут дымы с туманом вперемешку,
Накрыв собой отряды мёртвых тел.
Провёл в ферзи обугленную пешку
Азартный мэтр внушаемых идей;
Помолодел, глаза горят победой…
Терзают ветры рваные костры…
С картавой птицей вместе отобедать
Зовут его ухмылистые рты.
Но глух mon cher, сродни портрету в раме...
На зов фанфар сбегаются полки…
Под bannieres с имперскими орлами
Встают и те, кто только что погиб…
Поля, холмы, театр военных действий…
…и в первой ложе, правя свой бинокль,
Застыл тиран, он жаждет скорой мести…
Он предвкушает ла̀вровый венок…