Апостолы
Тишина. Лунный свет. Комарьё. Плауны.
Сонно тянется к звёздам незрелый камыш.
– Брат Андрей, сеть мы выбрали той ли длины?
Первозванный, ответил бы. Часом не спишь?
– Ширина мне не нравится. Вон… пронырнул
И на берег карабкается, идиот!
Ну, а там, разумеется, ждёт Вельзевул,
Погляди, как хвостом в нетерпении бьёт.
– Нужно невод чинить, а не то – все уйдут!
То ли нить некрепка, то ли рыба плоха.
Может, брат, поспокойнее выбрать нам пруд?
– Нет. Из молоди хлипкой какая уха?
– Ну а этот – чудак. Испугался? Отплыл…
Нарезает круги. Ни туда – ни сюда!
– Знать философ… и разума гордого пыл
Не смогла затушить ключевая вода.
– Ничего, как замерзнёт, глядишь, и возьмём.
А сейчас потянули! Посмотрим, что там…
– Хороши: и белуга… и стерлядь… и сом…
Пётр! Ключи доставай. Загребаю к Вратам!
Дом поэтов
Холмы. Закат. Старинный дом.
В шкафах – на полках – пыль и книги.
В саду покрылись лужи льдом,
И скорым праведным судом
Осенний постриг на вериги
Сменил декабрьский мажордом.
Камин. Поэты. Рифмы бой
Милее соловьиных трелей.
Читает мэтр… и слог витой
Чеканной стройной красотой,
Стигматом на нескладном теле
Возносит в небеса… мечтой…
Гремит! Нездешний. Царь-глагол!
Кусает губы поэтесса
И шепчет: «А король наш – гол»,
Но сквозь метафор частокол
Талант, бродяга и повеса,
Врывается за Круглый стол.
Барокко. Кич. Бездушью – морг!
Себя и Музы обожанье.
Кто первый? Неуместен торг.
Когда строку ведёт восторг –
Какое, к чёрту, состязанье…
Есть только перед стилем долг.
Двоежёнец
Мне снятся сны: на русском языке
Ушедшие беседуют со мною…
Мне Украина – дом, но я не скрою –
Россию часто вижу вдалеке.
Пусть патриот плохой я, но мне ближе
Толстой, чем Леся, Пушкин, чем Франко,
Шевченко я ценю намного ниже
Шекспира, Гёте, Гейне и Фуко.
И многих я читал лишь в переводе
На русский, с детства мой родной язык,
Но «шокать», кстати, также я привык,
Как сало с луком «їсти» на природе.
Предпочитаю гетманский бардак
Корректному правленью самодержца,
Мне в водке часто не хватает перца,
И вольницу люблю я, как казак.
А за бугром – по дому ностальгию
Полтавский суржик друга вызывал.
Так, может быть, я двоежёнцем стал
И сплю я… не с одной Россией,
Но также с её младшею сестрой
(С последней – брак давно официален).
Пусть не инцест, но так ли я нормален?
Любить двоих. И с этой спать… и с той.
Двери
Боязнь пространства. Небо за стеклом
Холодное. За дверью – коридоры
Сплетаются запутанным узлом,
Сжимая безобразные узоры
На теле анаконды. Пью озон.
Толкаю ручку. Прыгаю. В полёте
Реву, как в стойло загнанный бизон,
И падаю на самой низкой ноте.
Глаза не приоткрыв, ползу кротом,
В конвульсиях презрев ориентиры.
Бьюсь больно телом о дверной проём
На выходе из собственной квартиры…
Из жизни звёзд
Звезда, к звезде прильнув фривольно,
Тихонько шепчет о своём…
Смеются обе, но невольно
Планету потчуют огнём.
Сгорает спичкой атмосфера.
Подумаешь! Планет не счесть.
Пусть грязная бродяжка Terra
Сочтёт их шалости за честь.
Звезда любуется звездою.
У телескопа – астроном.
Почти ослеп. Всему виною –
Протуберанцевый синдром.
До тошноты, плохой привычкой
Влечёт стриптиз небесных тел.
Универсальная отмычка
Чувств наших – звёздный беспредел.
Звезда звезде щекочет ножку…
Толчок. И дюжина комет
Приносит плазменную крошку
Мирам, в которых жизни нет.
Звезда в постели со звездою.
Ну что ж, Галактика, держись!
Быть может, ядерной зимою
На Землю изольётся высь.
Шатун угрюмый, Карлик Жёлтый,
К замочной скважине приник
И ждёт – тяжёлый, полумёртвый –
Сверхновой самый первый крик.
Антисуицидальное
Ни на чём никогда не спеши ставить крест,
Поразмысли ещё о тщете суеты
И сравни все ответы на вечности тест,
Убедившись в фатальном нуле пустоты.
Никогда ни на чём ставить крест не спеши,
Без тебя есть кому быть распятым судьбой,
Если веришь в себя – без сомнений греши!
Что с того, что Рогатый придёт за тобой?..
Ставить крест не спеши ни на чём никогда,
Лучше звёзды на грудь примеряй по утрам,
И тогда растворится тоска без следа
Под налитою сотней наркомовских грамм.
Не спеши ставить крест никогда ни на чём,
Может быть, развернётся удача анфас,
И запутанный узел отцовским мечом
Ты разрубишь и радостно пустишься в пляс.
Стена
Не тусовщик… Прости, старина.
Не люблю вечеринки с фуршетом,
На которых прозвали Поэтом,
Захмелев не от фраз – от вина.
Тесен смокинг, и галстук мне трёт
С непривычки багровую шею,
И тошнит от скабрезных острот –
Пошлость в виски топить не умею.
Для чего столько книг я читал,
Столько дрался, терял... Чтоб в итоге
Экстрасенс мне шипел «про астрал»,
Озабоченно щурясь на ноги.
Для того, чтобы спонсор блатной
(Покровитель шансона и Зоны)
Вёл себя панибратски со мной,
Говоря мне, с кем спит Примадонна.
Да не нужен мне этот гламур…
Старина! Мы об этом мечтали?
Об авто? О белье от кутюр?
О респекте в престижном журнале?
Помнишь, шли мы наивно и зло
Под «Пинк Флойд» с топорами на Стену.
Что же, брат, так нам не повезло –
Обрели ту же накипь и пену!
И теперь пустота пузырей
Покрывает экраны и лица…
Старина, мне Стена часто снится.
Она там же. И мы – перед ней…
Когда слова…
Когда слова ложатся на бумагу,
Как шпроты, увлажняя бутерброд,
Тогда испортит маслянистость сагу,
Солоноватой жирностью острот.
Когда слова, тяжёлые как гири,
Несклонны вовсе к перемене мест,
В классически безжизненном ампире –
Дворцом – застынет филигранный текст.
Когда слова, колючие и злые:
Кусаются, царапают и жгут –
Смысл, как слуга, живёт на чаевые
И не рассчитывает на законный суд.
Когда слова и жизнь неразделимы,
А масло лечит исцарапанную ткань,
Тогда по цели бьёт, а может, мимо –
Поступками заплаченная дань.
Античная арабеска
В садах Гаруна аль Рашида
Судья жестокий Шариат
Держал наложницей Фемиду
В гареме с дюжиной наяд.
Внимали пленные гяуры,
Смотря на обнажённый бюст,
Словам непревзойдённой суры,
Слетавшим из прекрасных уст.
Но и халиф небезупречен –
Изгнал Ибн Рушда аль Мансур.
Твердил старик: «Мир бесконечен
В материальности фигур».
Аль Фараби скучал в Аллепо,
Ибн Сина – где-то в Бухаре…
Жизнь поразительно нелепа –
Лепёшкой сохнет на жаре
Или скрипит рахат-лукумом,
Завязнув приторно в зубах.
Багдад с его столичным шумом…
Дамаска царственный размах…
Считают евнухи динары,
Эфенди ждут от неба чуда,
Но там навязчивым кошмаром
Парит огромная Гаруда.
Серп над вершиной минарета –
Вне геометрии Эвклида.
Сияет под лучами света
Дворец Гаруна аль Рашида.
Ливорно
Мыслимое – бесспорно.
Видимое – бесстрастно.
Купол ночной. Ливорно.
Девушка в ярко-красном…
Листья швыряет пыльно
Ветер в аллеях парка.
Я отправляюсь в Вильно,
Ты – к Триумфальной Арке.
Бар в полутьме террасы.
Вяло танцуют пары.
Гул отдалённый трассы
Рвётся в аккорд гитары.
Столик украшен стильно.
Кьянти и моцарелла.
Ты, как всегда, субтильно
Будишь во мне Отелло.
Как твой parfum – невольно,
И до скончанья века
В память вписалось «больно!»
Кистью Тулуз-Лотрека.
Слышимое – приятно.
Чувственное – прекрасно.
Струн перебор невнятный.
Девушка в ярко-красном.
Варнаки
Тракт разухабистый, скрип тележный…
Пьяный сосед бубнит невнятно.
Сон в томный полдень неизбежный.
Солнце в неряшливых бурых пятнах.
Мимо карета… на запятках
Сытый лакей в цветном кафтане.
Пальмы танцуют в дубовых кадках.
Правлю неспешно к господской бане.
Тпру!.. Дворовые хлопочут шибко.
Знать, не без порки воспитанье!
Грум угощает арбузной скибкой ,
Мелочи сыплет на прощанье…
Кланяюсь низко. Приказчик скромный…
– В граде ль хозяин? Какая свита?
Лес вдоль дороги густой и тёмный.
Быстро трезвеет варнак Никита.
Ветер. Полнеют деревьев тени.
Вскоре кортеж показаться должен.
В чаще друзья достают кистени,
Сабельки рвут из потёртых ножен.
Я распрягаю коней. Вестимо,
Малый не промах Ванюшка Каин.
Воз – поперёк! Не проедет мимо
Гордый, но глупый как пробка барин.
Визионер
Волхвы дрожали. Князь серчал.
Глумился, буйствуя, астрал!
С ухмылкой молот бросил Тор.
В котле варился мухомор.
И что потом? – Война и мир.
Ревнивый мавр, несчастный Лир,
Петрарки плачущий сонет,
Рабле полубезумный бред,
Губ скользких пламенный призыв:
Пещера, подступы, обрыв,
Твоё короткое каре
И наши стоны во дворе…
– Ну и при чём здесь Тор и мир?
Петрарка где, а где Шекспир?
Лауре и не снился мавр,
Марсель не Рим, Париж не Гавр…
– Узрел я так! А мухомор
Визионерский правит взор.
Принц датский, Лир, Пантагрюэль,
Сэр Бэкон, «Глобус», старый эль –
Фривольный антураж Буше –
И мы с тобою в шалаше…
Чёрт и звёзды
Кот мурлычет за углом.
Кат пошёл за утюгом.
На Харлее к Водолею
А затем к Весам – бегом.
Ну, набрал… За сто кило!
Чтобы ногу не свело,
По порядку на зарядку:
Хвост, усы и помело.
А не то – в кровях застой:
Не приснился бы святой…
Или пуще – в звёздных кущах
Не поймал бы… голубой.
Эй, братишка Козерог,
Наливай скорее грог!
Встретит Дева нас без гнева,
Может, пустит на порог?
Ну, куда там, свора Псов,
Быстроногих стервецов,
Обложила, как могила
Беспокойных мертвецов.
Не сойти и не свернуть.
Ускользну от них как ртуть,
Каждой масти дам по пасти!
Раздвигайся, Млечный Путь.
Что внизу? Большой чертог!
Папа-дьявол или бог?
Фу ты, ну ты, рожки гнуты!
И чего был ад мне плох?
Письмо с Внутреннего Севера
Прости, старик, за долгое молчанье.
Ты знаешь, как непросто выбрать час
Тому, кто выбрал собственным призваньем
Дорогу в небо через Алькатрас.
Как я живу? Обычно. Как и прежде,
Сминают снег полозья старых нарт
И в хижине старателей, в одежде,
Миг коротаю за колодой карт.
А груз всё тот же – письма да посылки,
С десяток книг: Берроуз и Лавкрафт.
Черпаю ложкой, без ножа и вилки,
Великого Безмолвия ландшафт.
Питаюсь олениной и беконом,
Пью виски, заходя к ночи в салун.
Бываю часто не в ладах с законом.
А женщины… ты знаешь, я – шалун.
Конечно, постарел…Не те запросы,
Да и Безмолвие немножко, но не то…
Замена сигаретой папиросы
Не превратила мой бушлат в пальто.
Прощаюсь. Жаль, что встреча невозможна.
Что делать двум безмолвиям в пурге? –
Одно из них стихийно и безбожно,
Другое – бог, но спящий в пустельге.
Цикута, всё-таки…
Текст – это мир! Мир – это Я!
Тогда и Я в своих стремленьях –
Сцепленья букв, а вся Земля –
Пергамент для стихотворенья.
Ты – это текст! Мир – это Ты
(Страница в мягком переплёте) …
По Брайлю, ощупью, мечты
Я пальцем жму на развороте.
Я мыслю знаками, а знак…
Как незнакомки образ чудный,
Меняет краски Мира так,
Что «опыт, сын ошибок трудный»,
В парадоксальности скорбит,
Не принимая результата,
И разбавляет скучный быт
Слог, в ожидании Сократа.
Быть может, разъяснит старик,
Как в руны воплотить минуту…
Но тишину не тронет крик.
Цикута, всё-таки… цикута.
© Андрей Медведев, 2007–2010.