Анатолий Нестеров

Анатолий Нестеров

Все стихи Анатолия Нестерова

* * *

 

А друзья сидят в печёнке,

мне враги сейчас милей.

Так и жду подвоха в чём-то

и подножки от друзей.

 

Всё смешалось в жизни... смутно:

где добро, где лживость слов.

...А к врагам ежеминутно

и к их подлостям готов.

 

* * *

 

А за окном опять гроза,

деревья радостно намокли.

И гром, раскатами грозя,

стучится прямо в окна.

 

Темно на улице… Темно.

Мурлычет что-то дождь. Не спится.

Стучится гром в моё окно,

никто другой не постучится.

 

 

* * *

                                

А мне казалось: я бессмертен!

Вот так и буду жить и жить.

И дням бесчисленным на смену

другие станут приходить.

 

Мы только в детстве вечно живы,

но подрастаем – и тогда

вдруг понимаем, что транжирим

невозвратимые года.

 

И вот однажды, среди ночи,

проснусь – и захлебнусь тоской:

о как пронзительно короче

стал срок, отпущенный судьбой.

 

И я пойму, что всё уходит,

что есть последняя весна.

И растранжиренные годы

мне отомстят за всё сполна.

 

* * *

 

Аллергия на осень…

Все куда-то спешат.

И листву свою сбросил,

не стесняясь, наш сад.

 

В небе грустно-осеннем

вдруг сверкнёт яркий свет,

словно в дни потрясений

бывшей радости след.

 

Он внезапен вначале,

как из прошлого весть.

Всё же в каждой печали

что-то светлое есть.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Ах, какие промчались года,

презирая в жизни ушибы.

Я теперь не верну никогда

эту радость моих ошибок.

 

Пусть обманчиво нас поезда

уносили в наивные дали.

Я теперь не верну никогда

эту радость моих печалей...

 

Белый танец

 

Белый танец, танец белый,

парень с девушкой кружит.

И стою я оробело,

и никто не пригласит.

 

Некрасивый и ушастый,

я один стою в толпе.

Танцевать хочу ужасно

и мне так не по себе.

 

Белый танец, танец белый… 

Это, кажется всерьёз.

Потому и оробел я,

и обидно мне до слёз,

 

что никто не приглашает,

я растерянный, смешной… 

Рядом счастье проплывает,

насмехаясь надо мной.

 

Снегом времени заносит

жизнь, те юные года.

Но сидит во мне занозой

белый танец навсегда.

 

* * *

 

Блажен, кто верует в бессмертье –

светла и радостна дорога.

И атеизму вдруг на смену

пришла открыто вера в Бога.

 

Устои рухнули, и разом

всё перепуталось в сознанье.

Душа тревожная и разум

найти не могут пониманья.

 

И потому бессонной ночью,

когда от ветра стонут двери,

хочу я верить очень, очень

и не могу я очень верить.

 

* * *

 

Бывают такие минуты,

сомненья души теребя,

что счастье никак не минует –

догонит, обнимет тебя.

 

И ждёшь, погружаясь в надежды,

не веришь, что будешь забыт.

Ах, как же мы в юности прежде

смеялись... смеялись навзрыд.

 

В гостях у Слуцкого

 

Он – мэтр! Он – брюзжит!

Он не доволен! Хмурит брови!

Мою расспрашивая жизнь,

вдруг сам меня на полуслове

внезапно важно оборвёт

и что-то веское добавит.

Прощаясь, скажет:

– Жизнь идёт!

А жизнь, поверь, дороже славы.

Но я ему, какой осёл,

совсем ни капельки не верил,

я думал: слава – это всё!

...Скрипя за мной, смеялись двери.

 

 

* * *

 

В закате есть такая нежность,

что сразу хочется забыть

и сумасбродных дней поспешность,

и жизни порванную нить.

 

Не замечая круг событий,

средь повседневной кутерьмы,

мы сами связываем нити

и разрываем сами мы.

 

И ждём, не ожидая часа,

когда же снова к нам придёт

то – ускользающее счастье,

что миф надежды принесёт.

 

* * *

 

В нашей жизни есть такая сила:

даже сам не веришь – только вдруг

ты уносишься туда, где «было»,

где вращает дни незримый круг.

 

Невозможно жить нам друг без друга,

но не предсказуемы пути.

Всё хочу сойти с того я круга,

всё хочу, но не могу сойти.

 

Ничего нельзя переиначить

и бессилен я перед судьбой.

...Прошлое собакою бродячей

тянется назойливо за мной.

 

* * *

 

В обойме памяти моей,

порой всплывают по ночам,

грустя о чём-то, радость дней

и радостно смеясь, печаль.

 

Всё перепуталось сейчас

в калейдоскопе жизни той.

И лишь один утраты час

парит, как коршун, надо мной.

 

* * *

 

В памяти продажной

я, увы, когда-то

растерял однажды

дни, минуты, даты.

 

По ночам не спится:

что куда уплыло?

Даже по крупицам

не собрать, что было.

 

...Бросил в речку камень –

и круги на смену.

Ненавижу память

за её измены.

 

* * *

 

В солнцебоком мае собирают мёд...

Не будите утром, может быть, я мёртв.

 

Осень наступила. Дворник листья смёл.

Не будите утром, может быть, я мёртв.

 

И зелёным летом – я транжир и мот –

не будите утром, может быть, я мёртв.

 

Разбудите утром звонкою зимой,

чтобы снег вращался буйно надо мной.

Чтоб звенела, выла, плакала метель

от моих печалей, от моих потерь.

 

* * *

 

В столе моём

рукописи,

радописи,

тревогописи,

обласканные,

обруганные,

вы – мои

многописи.

Пусть вас ожидает

разное,

пусть многое

невпопад.

Не знаю

лучшего праздника,

чем праздник души –

мечтопад!

 

* * *

 

В электричке – в сплошной кутерьме

полупьяный мужчина поёт.

Только строчка запомнилась мне:

«Я еще наверстаю своё ».

 

Пролетает верста за верстой,

так и годы летят в забытьё.

Что же ты замолчал? Что ты? Спой:

 «Я еще наверстаю своё ».

 

Всё нам кажется – сможем успеть,

что судьбою оплатится счёт.

Впереди и любовь, и успех:

«Наверстаю своё я ещё…»

 

Молча строчку пишу на стекле,

остаётся извилистый след.

Ничего нет на свете теплей,

чем надежды немеркнущий свет.

 

В электричке мужчина поёт

и выводит мотив не спеша.

… Я ещё наверстаю своё,

не грусти, не тревожься, душа.

 

 

* * *

 

В эти летние синие ночи

вспомнить прошлое я не прочь.

Ненасытные дни всё короче,

я забуду о них в эту ночь.

 

Я забуду о том, что когда-то

так не верилось глупому мне:

все мечты безнадёжно распяты –

надо мною смеются во сне.

 

И теперь ничего мне не надо,

обезумели наши мечты...

Но надрывно в плену листопада

рвутся к жизни с надеждой листы.

 

* * *

 

В эту зиму очень много,

много снега намело.

С небом сходится дорога,

всё бело, белым-бело.

 

Запорошены деревья,

снег и снег со всех сторон.

Я сейчас живу в деревне,

словно вижу белый сон.

 

Вдруг безмолвье нарушает:

«Но… живей… бери разгон».

Сани… Лошадь… Долетает

снег из пушкинских времён.

 

* * *

 

Нине

 

В январе вовсю морозы,

мы опять в плену стихий.

Ухожу я в дебри прозы,

забываю про стихи.

 

Словно окна забиваю,

словно с прошлым расстаюсь.

Забываю, забываю,

лишь тебя забыть боюсь.

 

На душе слегка тревожно,

грусть, как изморозь светла.

И снежинка осторожно

на лицо твоё легла.

 

И мороза паутинки,

словно сети января.

В этой жизни мы снежинки,

чур, растаю первым я.

 

* * *

              

Вдоль обочин кусты смородины

убегают дружной гурьбой.

Ах ты, Родина, милая Родина,

что мне делать, скажи, с тобой?

 

Больше чёрного, меньше белого,

реже радость спорит с тоской.

Ах ты, Родина, что ты сделала

и не только с одним со мной?

 

Вдоль обочин кусты смородины,

поезд мчится из кутерьмы...

Ах ты, Родина, милая Родина,

на обочине жизни и мы.

 

* * *

 

Ветер ошарашивает,

как вино «Мадера».

А мороз раскрашивает

стёкла – так модерно!

 

Хорошо на свете –

хорошо в груди.

Сквозь мороз и ветер

хорошо идти.

 

Пусть удачи редкие

ловишь налету,

как сквозь заросли

и ветки

просеку в лесу.

 

Ничего не прожито,

лишь в задумке песнь.

Нет на свете прошлого,

будущее есть!

 

* * *

 

Взбаламученных листьев лёт

и осенняя грусть ожиданья…

Только чудится сквозь шуршанье:

Час пробьёт!

 

В суете повседневных забот,

заглушив все земные печали,

вдруг пронзительно и отчаянно

Час пробьёт!

 

Безразличен звезды полёт,

когда руки – за ворот рубашки,

когда самый последний тяжкий

Час пробьёт!

 

Как прекрасно, что жизнь идёт,

что и солнечно, и ненастно.

Сожаленья смешны… Прекрасно

Час пробьёт!

 

Воронеж Мандельштам...

 

Пусти меня, отдай, Воронеж, –

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернёшь –

Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож!

Осип Мандельштам

 

Воронеж... ворон – ёж и нож!

Зачем настырно и упрямо

По страшной памяти ведёшь 

Меня ты в ссылку Мандельштама,

 

Где он по улицам твоим

Бродил, а я по ним летаю.

И до сих пор гортанный дым

От папирос его вдыхаю.

 

Доверившись объятьям слов,

Не чуя собственной страны,

Не знал – за тысячи шагов

И речь, и мысль его слышны.

 

Начало мести – из Москвы,

Она неслась по следу ловко.

Воронеж выронил…

                Увы!

Воронеж – только остановка.

 

Что жизнь... крути иль не крути,

Всегда расплата за победы.

Прощай Воронеж...

                смерть в пути,

Но Мандельштам ещё не ведал. 

 

 

* * *

 

Восхитительно свистели

на рассвете соловьи.

Койки шаткие скрипели –

это музыка любви!

 

Это шёпот, дуновенье

самых радостных ночей.

...В жизни есть всегда мгновенье,

что дороже жизни всей. 

 

* * *

 

Вот «коньки»  отброшу,

кто-то будет рад.

Не всегда хорошим

был я.

Виноват!

 

Кто-то пожалеет,

может быть меня…

Алые аллеи

на закате дня.

 

Столько было счастья –

превратилось в дым.

Всё же в жизни чаще

был я неплохим.

 

Был я непонятным,

мучился, любил.

В общем, много пятен –

самым разным был…

 

* * *

 

Вот и снова дожди нагрянули,

лужи, словно слёзы земли.

Мимолётно тоскою ранили

улетающие журавли.

 

Листья так легко обрываются,

дни так быстро тают вдали.

И пронзительно в сны врываются

улетающие журавли.

 

Стали сны облаками высокими,

только сбыться они не смогли.

Отодвину я шторы…  За окнами

улетающие журавли.

 

* * *

 

Я забыл свою первую строчку.

А последней я знать не хочу.

Владимир Соколов

 

Все удачи остались в прошлом…

Но врывается в миг суеты

день, который когда-то прожил

в неразумном порыве мечты.

 

Словно в чаще блуждаешь чаще

в этой жизни, где всё игра.

И всегда настоящее счастье –

это то, что было вчера.

 

Жизнь, увы, не дана в рассрочку,

а иначе – не хватит и сил.

...Только помню первую строчку,

а последние все позабыл.

 

* * *

 

Всё повторяется в природе:

и этот дождь, и этот гром,

и эти птицы в небосводе,

которых меньше с каждым днём,

 

и грусть осенняя мелодий,

и первый поцелуй зимы.

Всё повторяется в природе,

не повторяемся лишь мы.

 

* * *

 

Вы знаете,

когда приходит

старость?

Вы знаете,

когда берёт в плен

обречённость?

Я знаю!

Вот уже последние

три года живу

без грёз и в небе

звёзд не замечаю…

 

* * *

 

Года минутами шурша,

блуждают где-то в мирозданье,

где бродят первые свиданья –

и в сны приходят не спеша.

 

И, в этой лунной тишине,

звезда щеки моей касалась,

а мне, наивному, казалось:

ты возвращаешься ко мне.

 

 

* * *

 

Даже некому подать воды…

        Наливаешь микстуру 

                                     дро-

                                         жа-

                                            щей

                                               рукой,

и она мимо ложки по   

                        к

                        а

                        п

                        л

                        я

                        м

нехотя падает на пол.

Подушку поправить некому,

и она, сбившись, напоминает

 

             БУЛЫЖНИК

 

Даже хлеба кусок подать некому

в этой              пустой комнате.

И тогда             эту комнату пустую

заполняет  всесильное безразличие.

Безразлична вода –

                            жажда не мучит. 

Безразлично лекарство –

                           жажда по жизни не мучит.

Безразличен хлеба кусок –

                                  голод не мучит,

 потому что есть главная мука –

                           О

                           Д 

                           И

                           Н

                           О

                           Ч

                           Е

                           С

                           Т

                           В

                           О      

 

* * *

 

Декабрь лютует, лютует,

и снег под ногами хрустит,

как будто зима салютует,

как будто бы осень грустит.

 

И в этих морозах суровых

понять и увидеть должны:

глаза – неизбежность сугробов,

душа – неизбежность весны.

 

* * *

 

Дни, словно птицы, вдаль летят...

И в жизненном дыму угарном

я, как законченный лентяй,

их разбазаривал бездарно.

 

Всё было: грустно и смешно.

Не изменить судьбу, поверьте.

Играю в карты...  Пью вино...

Наивно думаю: нет смерти. 

 

* * *

 

Доволен я своей судьбою,

необходимое дано:

есть хлеб, есть изредка вино,

и небо есть над головою.

 

А что ещё мне в жизни надо,

чтоб быть счастливым на века?

…Меня касается твоя рука,

как в знойный день зелёная прохлада.

 

* * *

 

Дождик цедит и цедит,

грусть-тоску навевает.

Возле кладбища церковь,

где надежда летает.

 

Нараспашку здесь двери,

не заметишь улыбки.

Воздаются по вере

и грехи, и ошибки.

 

Это только лишь прежде

жизнь казалась, как пламя...

Отлетали надежды,

насмехаясь над нами.

 

Там, где церковь – ограды

и мечта, и тревога...

Для души – верить надо,

даже если нет  бога.

 

* * *

 

Долго бился за правду

с кем-то я в унисон.

Оказалось: не прав я...

Правды нет – только сон.

 

А взамен её – мука,

тяжело с нею жить.

Правда, правда – разлука

от сегодняшней лжи.

 

Я смирился и, право,

мне узнать не дано,

что я умер за правду

очень-очень давно.

 

* * *

 

Друг у друга не просим участья,

нам чужое смешно торжество…

В жизни нет, к сожалению, счастья –

только временный призрак его.

 

И успехи смешны, и печали,

грустен жизни недолгой итог.

Всё сбывалось, о чём мы мечтали,

оказалось всё это – не то!

 

На каком, я забыл, перевале

(разве можно всё вспомнить опять),

счастье мы по пути расплескали,

а по каплям его не собрать.

 

 

* * *

 

Занесло меня в Линьяно,

где у берега морского

дни мои, как из тумана,

выплывают снова.

 

Никогда здесь в жизни не был, 

я здесь пасынок – не сын!

Здесь такая ж синь у неба,

как в российском небе синь.

 

Может быть, чуть-чуть синее, 

чем на родине моей.

Но не значит, что сильнее

полюбил я, что синей.

 

Ты прости меня, Линьяно,

я забуду, пусть не вскоре,

дни, что прячутся в тумане,

волны, плещутся что в море.

 

И однажды, может, ночью

я проснусь от синей грусти.

Захочу в Линьяно очень, 

зная, море не отпустит.

 

* * *

 

…и в плен лукавыми глазами взят я,

я не могу сегодня не любить.

Росистым утром розы срезать рад я,

чтоб радость красоты тебе дарить.

 

Любви мгновенья вечности дороже,

но чтобы мне счастливым быть,

я должен знать всегда: и ты не можешь

меня сегодня не любить.

 

* * *

 

И снова листья падают,

как сотни лет назад.

Как позывные радио,

они летят...

                           Летят

над сонною Вселенною

немыслимой гурьбой,

над разными антеннами

и над моей судьбой.

Летят невыносимо,

от них спасенья нет.

Мечтают в небе синем

оставить тоже след.

Нас осень грустью красит.

Просвечивая век,

сейчас горит не красный –

осенний жёлтый свет.

Прохожие, как ламы,

задумчивы их лица.

...Как бабочки на лампу,

летят на осень листья.   

 

* * *

 

И что тревожило когда-то,

и что надеждою влекло –

осколком раненой утраты

предательски на миг вошло.

 

Куда-то в прошлое заносит,

которое забыть пора.

...Из памяти своей занозы

теперь не в силах я убрать.

 

* * *

 

Идут по жизни Квазимодо

с глухою смертною тоской.

Есть в мире вечные уроды,

есть в мире вечный непокой.

 

И очень трудно примириться,

хоть эта истина проста,

что  квазимодам прямо в лица

чужая хлещет красота.

 

 

* * *

 

Иногда вдруг пронзит порою:

признаём пораженья свои...

Как случилось с тобой, со мною –

мы несчастные дети любви...

 

И не в силах помочь я словами,

и бессильны молитвы твои,

и преследует нас временами

тень несбывшейся нашей любви...

 

* * *

 

Исконно русские стихи –

исконно русские грехи

царю молиться, Богу,

в поклонах биться.

И радости, и боли –

молиться.

И руки вновь заламывать,

и уходить в монахи.

Пытались зря замалчивать

стихи монархи.

С убийственностью страстной

решётками крестили.

Есть грех!

Грех самый страшный:

сама

себя

сечёт

Россия!

Земля в орбите войн и бед

и гибнут до сих пор ребята,

когда расстрелянный рассвет

становится закатом.

Касаться лбами пола,

упасть в грехах на снег?

Но чей-то крик напомнит:

– А Бога нет!

И если надо перед Богом

держать ответ за каждый вздох,

а каждый вздох выходит боком,

то мне такой не нужен бог.

 

 

Истина

 

Были дни: печали и радости,

и любили друг друга неистово.

Были годы такие разные,

и сквозь них продиралась истина.

 

Ни изъяна в ней и ни трещины,

но парит, как лукавое облако:

бродит счастье в облике женщины

и несчастье всё в том же облике.

 

* * *

 

Итальянское вино 

голову чуть-чуть вскружило.

И теперь мне всё равно

то, что будет, то, что было.

 

И теперь понятно мне:

ни за что я не в ответе, 

ибо истина в вине,

если есть она на свете.

 

Солнце бесится в окне,

я на «ты» с рассветом.

Всё же истина в вине,

если даже её нету.

 

* * *

 

Казалось, что тянутся годы,

а мы их транжирить вольны.

Но наши давно пароходы

уплыли под стоны волны.

 

И те поезда, что нас мчали,

теперь невозможно найти.

Давно износились, устали,

стоят на ненужном пути.

 

Надеждам ушедшим в угоду

я ночью c тоской иногда

всё слышу: гудят пароходы

и наши свистят поезда.

 

* * *

 

Как мне всё надоело,

не по мне это всё, не по мне.

Инородное тело –

это я в незнакомой стране.

 

Смысл жизни? Не знаю!

Он с годами потерян давно. 

Не один я блуждаю

в этой жизни, где всем всё равно.

 

Не один я тоскую,

рву рубашку и яростно рвусь

в очень-очень больную,

неизменно любимую Русь.

 

* * *

 

Как мне хочется всё бросить

и уехать далеко!..

Там, где щедрые берёзы

расплескали молоко,

там, где разговоры птичьи

нашим спорам не чета,

леса тайное величье,

даль хрустальна и чиста,

там, где время мчится скрытно,

пряча бег волшебный свой,

где сильней любого крика

в перепонки – тишиной,

где от зелени до сини              

обретений виден свет,

где печали нет в помине,

где и смерти даже нет,

я почувствую в осеннем,

в зимнем, в летнем – всё равно,

чудотворное спасенье,

что на время нам дано.

 

* * *

 

Как не хватает женских рук

в минуты горестей, разлук.

 

Как не хватает их тогда,

когда преследует беда,

 

когда, как будто пёс шальной,

тоска несётся за тобой.

 

Как не хватает женских рук,

когда предаст внезапно друг,

 

когда однажды вдруг поймёшь,

что правда превратилась в ложь. 

 

Во все года, во все века

спасенье – женская рука...

 

* * *

 

Как птицы в клетках,

бьются годы

в тревожной клетке века.

Сто равномерных бьются раз…

Тряхнёшь после дождя –

(в слезах вся) –

ветку

и капля, словно год,

                              о-

                                бор-

                                     ва-

                                          лась…

 

 

* * *

 

Капли времени – секунды

мельтешат отчаянно.

По лицу секут нас,

мы не замечаем.

 

Вглядываясь в Млечный,

ощущаешь вечером,

что горят не вечно

звезды эти вечные,

 

что свистят прощально

веткою секущей

в тишине печальной

капельки – секунды!

 

* * *

 

Когда звёзды веселятся,

когда они счастливы –

звездопад!

 

А когда они грустят

в плену мимолётных печалей –

 на небе темно.

 

Когда мы с тобою счастливы,

никто этого не видит –

мы же не звёзды!

 

А когда мы грустим

в плену мимолётных печалей –

на небе темно.

 

* * *

 

Кому мы нужны в эти годы?

Мы только друг другу нужны.

И наши давно пароходы

уплыли под стоны волны.

 

И те поезда, что нас мчали,

теперь их не можем найти,

давно износились, устали,

стоят на ненужном пути.

 

Надеждам ушедшим в угоду,

я ночью, порой иногда,

всё слышу: гудят пароходы

и наши свистят поезда.

 

* * *

 

Кучевые опять облака

опустились за дальние ели,

уплывая бессмертно в века,

а века не пришли, не созрели.

 

Голубая бездонная блажь

манит птиц и убийц на потребу.

Наша жизнь – это только мираж –

грусть земли и надежда на небо...

 

Листопад

 

Осень – Муза листопада,

листьям хочется лететь

за пределы той ограды,

где нельзя увидеть смерть.

 

Боже мой, и я не верил 

в завтра свой бросая взгляд,

что печали и потери –

это тоже листопад.

 

И в загуле листопада

мне подумалось о том –

чем чувствительнее радость,

тем грустнее боль потом.      

 

Лошади 

 

…Кони шли на дно и ржали, ржали,

Все на дно покуда не пошли.

 Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,

Рыжих, не увидевших земли.

Борис Слуцкий

 

А всё же лошади те выжили…

Когда тонули корабли,

до берега добрались рыжие,

стряхнули воду – и пошли!

Они пошли бродить по свету,

пошли разгуливать печаль.

Мне кажется, свистит не ветер, –

а лошади – галопом – по ночам.

Они бегут от глупой смерти,

от океанской злой воды,

как убегает грусть от смеха,

как всё живое от беды.

Я их за городом встречаю,

пасутся мирно на лугу,

и, грустно головы склоняя,

о прошлом память берегут.

И поднимают к небу морды,

ведь небо – океан – родня…

…Я лошадей не видел мёртвых,

они бессмертны для меня.

 

* * *

 

Любовь не ищут

на улице,

в ресторанах,

на корпоративных

вечерах,

в купе поезда

и даже в постели.

Любовь ищут

только в глазах...

 

 

* * *

 

Малыш

примеряет шляпу отца

Девочка

примеряет банты.

Женщина

примеряет серьги.

А сирота

примеряет на всех прохожих

своих родителей –

мать

и

отца.

 

Мелодия

 

Будто не было в жизни начала,

словно всё пролетело во сне.

Но мелодия, что отзвучала,

не умолкнет вовеки во мне.

 

Позабылось так много  и  всё же

кое-что породнилось с судьбой.

Но мелодия та, что тревожит,

хоть из прошлого – вечно со мной!

 

И зачем же она увязалась,

если в музыке я – примитив!

Непонятная грустная шалость…

Не могу повторить я мотив.

 

По ночам я её проклинаю…

Перед прошлым всегда мы в долгу.

Я мелодию знать не желаю,

а забыть я её не могу. 

 

* * *

 

Меняются года, надежды, вехи…

Подмостки те же, тот же гул.

В объятья нынешнего века

двадцатый век меня швырнул.

 

Он  был неистов, неразборчив

среди побед, среди – пробел.

Его непостоянный почерк

остался и в моей судьбе.

 

Я мимоходом здесь…  И пусть я

в том веке – часть его вины.

Расплата неизбежна: с грустью

смотрю на будущие дни.

 

* * *

 

Мне никогда не возвратиться

туда, где молод был и вечен,

где ветка ягодного тиса

напомнит мне о нашей встрече.

 

Где были радостно мы юны,

где птицы пели и смеялись.

Влюблялись снова в жизнь безумно

и ошибались, ошибались...

 

А небо так же всё высо́ко,

и лишь мечты мне надоели.

...Ошибки юности далёкой

любых удач всегда милее.

 

* * *

 

Мужчине надо душу отвести

и он уходит к женщине другой –

к случайной и полу-чужой.

Мужчине надо душу отвести.

 

Мужчина душу отведёт...

Всё в мире мимолётно, зыбко.

Потом в который раз поймёт:

и эта женщина – ошибка.

 

Потом вдруг вспомнит, что забыл:

могло же быть совсем иначе,

но в молодости упустил

ту женщину – свою Удачу!

 

Мужчине надо душу отвести,

забыть ухабы и ушибы.

Ещё не скоро до конца пути...

Вся жизнь – сплошная цепь ошибок.

 

* * *

 

Мчат года неумолимо –

и напоминают вновь:

всё проходит... неделимы

жизнь, надежда и любовь.

 

Догорают в хороводе

листья октября.

Всё проходит, всё проходит,

всё проходит... для тебя.

 

Не проходит только мимо

о годах ушедших боль.

Всё проходит... неделимы

жизнь, надежда и любовь.

 

Первый снег и в небе солнце,

и года, и дни, и миг –

всё на свете остаётся,

остаётся для других.

 

Остаётся, слава Богу!

И к другим вернутся вновь

и печали, и тревоги,

жизнь, надежда и любовь.

 

На пляже

 

Эй, на лодке спасательной, 

позывные лови.

И спаси обязательно

от внезапной любви.

 

Ах, какая же талия!

Я смотрю и молчу.

Бросить якорь в Италии

всё же я не хочу.

 

Только встретились взглядами,

улыбнулась слегка.

Для любви много надо ли? 

Не пойму языка.

 

С потрясающей грацией

рассекла волнопад.

Незнакомая, грацио,

за улыбку и взгляд.

 

 

* * *

 

На север, на север, на север

умчаться… Из дома рвануть

на сейнер, на сейнер, на сейнер,

чтоб в путь, только в путь, только – путь!

 

Чтоб море, бушуя, качало,

а счастье, как ветер, в груди.

Чтоб всё начиналось сначала,

хотя это всё позади.

 

Ударит солёной волною,

пошлёт поцелуи вода…

А там вдалеке, за кормою

летят, словно птицы, года. 

 

* * *

 

На склоне лет нас тянет к прозе,

но иногда, как выстрел, ток,

как поцелуи на морозе,

в сетях мы бьёмся чьих-то строк.  

 

Отозвалось чужое слово,

а я не вытянул игру…

Но прозы разорву оковы

и с рифмой на губах умру.

 

* * *

 

Надёжней смерти в жизни нет,

пожалуй, ничего на свете.

Обманет самый первый снег

и, налетев, пошутит ветер.

 

Мечта, попавшая в капкан,

мелькнёт опять звездой падучей.

Влюблённость первая – обман,

да и последняя не лучше.

 

И все печали, грусти, смех,

коснувшись, унесутся мимо...

Лишь поступью победной смерть

идёт ко всем неумолимо.

 

* * *

 

На Васильевский остров

я приду умирать.

И. Бродский

 

Настроенье скотское

ощущаю остро.

По совету Бродского

отыщу я остров.

 

Пусть он не Васильевский,

заурядный просто.

Только обессиленным

приползу на остров.

 

Позабыв сомнения,

(тишина повсюду)

поддержу я гения –

умирать здесь буду.

 

Здесь спокойно, верьте!

Мне нашепчет вечер,

что бессмертье смерти

бродит с нами вечно.

 

* * *

 

Не мечтай о постоянстве,

всё понять и всё успеть.

Нам в отпущенном пространстве

жить дано и умереть.

 

И увидеть звёзд погрешность –

не сбываются мечты.

И принять, как неизбежность, –

жизнь короче клеветы.

 

* * *

 

Не надо, не плачь. Ведь над нами

давно  стороною прошли

все тучи, которые снами

когда-то казаться могли.

 

Нам жизнь никогда не наскучит.

И мы веселее глядим

вослед уплывающим тучам

и верим, что всё впереди.

 

Что в будущем? Знать не желаю!

Что было? Я знать не хочу!

Счастливо сейчас припадаю

во имя мгновенья – к плечу!

 

* * *

 

Небольшое село Колодезное

вырастает из детства снова.

Там мечтает журавль колодезный

 в журавля превратится живого.

 

По ночам, когда лай окаянный,

когда филин ухает грозно,

всё он шею свою деревянную

тянет в небо, навстречу звёздам.

 

 

* * *

 

Ни тоски, ни любви, ни обиды…

Александр Блок

 

Ни любви, ни богатства, ни славы

ничего не хочу я теперь.

Неужели под шелест дубравы

приоткрыл я последнюю дверь?

 

Отзвенела и радость свиданий,

грустно канула в шёпот листвы…

Только бледная тень от желаний,

только боль от погасшей любви.

 

* * *

 

Нине

 

Никогда, никогда я не думал

и представить не мог наяву,

что я вместе с тобою умер,

просто делаю вид, что живу.

 

Просто делаю вид, что общаюсь,

 а сам мёртвый хожу средь живых.

Не прощаясь,

                       с тобою прощаюсь

 каждый день,

                          каждый час,

                                              каждый миг. 

 

Ночное кладбище

 

Тишина...

              Тишина жуткая,

               вечная.

Слышится мяуканье протяжное.

       И кресты,

              как руки человеческие,

когда в стороны протянуты.

       И могила –

                каждая –

                комната.

Всё закономерно,

                буднично...

Я пришёл сюда

                познакомиться,

я пришёл

                в своё будущее.

Уплывают звёзды

                тайно ночами

 в непонятное,

                далёкое,

                счастливое.

Что же моё будущее

                печальное,

что же моё будущее

                молчаливое...

А за кладбищем –

                троллейбусы,

                трамваи,

жизнь звенящая,

                провода поющие.

Я не выдержал...

                рванулся! 

                Убегаю,

убегаю

             из своего будущего.

Дождь стучит,

                как пальцы по клавишам,

дождь – в глаза,

                ничего не вижу.

И чем дальше

                остаётся кладбище,

тем я ближе к нему 

                и ближе...

 

* * *

 

Ночь –

           стекло увеличительное.

Ночью всегда увеличиваются

Неудачи,

   Страхи,

      Печали,

         Возможности,

            Способности,

               Победы,

                  Свои достоинства,

                     Ничтожество недругов

и т.д.

И только ведро

                        холодного утра,

Опрокинутое на голову,

                        Расставит все по своим местам.

 

* * *

 

О древний град!

Твои колонны и заборы,

твои колодцы и заботы

во мне.

Есть путь – назад!

Стать в жизни

умницей

и мирно проходить

по улицам

своей души.

Петь иногда псалом,

однажды

крик родить:

– Гляди!

Пса лов!

Хотят убить.

О убиенных покаянье,

разбросанные патлы,

и роют пока ямы –

в них будут падать!

 

* * *

 

О лепет листвы

лебединого лета,

где льются мелодии –

только лови!

Где сердце любовью

нежданно согрето,

где сердце дрожит

от надменной любви!

Я всё растерял по летам

тёплым летом,

а счастье чужое

лови – не лови!

Чужою любовью

не будешь согретым

и грустно бежишь

от соседней любви.

Когда-то прольётся

последнее лето,

когда же прольётся –

не стоит ловить

любовь, от которой

не будешь согретым,

любовь, от которой

не будет любви!

 

* * *

 

О наивность простая:

все мечты –

           иллюзии быта!

Это часто –

о небе мечтают,

когда крылья к земле прибиты.

 

Разве можно вздохнуть облегчённо,

если звёзды берёшь на поруки,

если бродишь, навек обречённый

на стихи,

           на любовь,

на разлуки.

 

 

* * *

 

Огни новогодние тают,

и ёлки о лесе грустят.

А наши вчерашние тайны

прощаться никак не хотят.

 

Мечты, словно вольные птицы,

уносятся в звёздную высь.

И пусть никогда им не сбыться,

я рад, что они родились.

 

И в ночь поздравлений отрадно

коснуться пленительных плеч.

Мне нового счастья не надо,

мне прежнее надо сберечь.

 

Одиночество

 

Одиночество в природе,

одиночество в крови,

одиночество в свободе,

одиночество в любви.

Одиночество в разлуке,

одиночество – в лицо!

Одиночество, как руки,

крепко сжатые в кольцо.

Одиночество при встрече,

одиночество в тоске.

Одиночество – навечно!

Разделить нельзя ни с кем

 

Озноб

 

Мелькнула жизнь,

как первая звезда.

От правды, лжи

нет даже и следа.

 

В ознобе грусть

маячит вновь вдали.

Со мною – пусть!

Озноб любой любви.

 

Озноб мечты...

Надежд... А мы с тобой,

как ни крути,

наказаны судьбой.

 

* * *

 

Ольга... Оля... боль... ольха...

Жизнь, как выйдет...

Смерть – одна!

Без тебя дожди – снега!

Солнце без тебя – луна!

 

Жизнь проходит...

               Смерти нет,

всё валяет дурака.

Глупых обретений свет

манит нас издалека.

 

Уплывает силуэт,

как танцовщицы Дега...

Встречи нет...

             Разлуки нет...

Ольга... Оля... боль... ольха...

 

* * *

 

Остаётся несказанным много,

слишком быстро проносится жизнь.

А в начале – одна лишь дорога

без печали, предательства, лжи.

 

Юность прожита так бестолково:

в глупых спорах, в наивности слов.

И совсем не за каждое слово

я сегодня ответить готов.

 

И поэтому мне в назиданье,

что растратил я годы, спеша:

…Между словом и гордым молчаньем

неразумная бродит душа.

 

* * *

 

Отлит я совсем не из бронзы –

из речки, из леса, из слов.

Отлит я немного из прозы,

но больше всего – из стихов.

 

Оттуда, где страсти клокочут,

где чувство вина и вины,

где самые белые ночи,

где самые чёрные дни.

 

Где рифмы рождаются трудно,

грубит, огрызаясь, строка.

Оттуда, где часто – минутно!

Оттуда, где редко – века!

 

Первый снег

 

И первый снег летит, капризный,

своею удалью кичась.

Я никогда не видел в жизни

такого хамства, как сейчас.

 

Снег налетел, как коршун, рьяно,

всё норовит меня задеть.

Как хулиган – задира пьяный

не хочет мимо пролететь.

 

Он наглый, дерзкий, бесшабашный,

ему под силу взять меня

и унести в тот день, вчерашний,

где юность прячется моя...

 

 

* * *

 

Передо мною морцо.

Морцо –

это залив.

Только твоё лицо –

невыносимо вдали.

И не пойму я:

ночь или день

в сердце пришли.

Ох, уж эти глаза –

сирень,

сирень и залив.

Словно в тумане свет,

мерцает вдали морцо.

Встречи нет.

И разлуки нет.

 

Только твоё лицо…

 

* * *

 

По дорогам по скользким,

по дорогам крутым –

по дорогам по скольким! –

жизнь свою я крутил.

 

Ветер злой и трёхъярусный

сёк меня, выжимал.

Но я снова, трёхъяростный

жизнелюб, выживал.

 

Били штормы и качки,

в щепки лодка, весло.

Но я словно из сказки –

мне везло и везло.

 

Было всякое с нами:

горько, грустно, смешно.

Стало синими снами,

что умчалось давно.

 

Пусть бывают потери –

жизнь всегда хороша!

Как же хочется верить,

что бессмертна душа.    

 

* * *

 

Подражание,

подражание –

отражение

ржавое

ржания.

Подражанием поражать

можно ужа.

Уж ползёт,

мир сужая

и шипит:

– жизнь чужая…

подражанье –

чужая межа,

на меже на чужой –

дрожать

и мешать!

К чёрту жалость

и жадно жить.

Подражателей заражая,

озорство заряжая,

бить витражи,

душ витражи.

Через век, через миг –

ни души!

Подражать –

по чужим следам бежать,

это, значит не удержать

своего рубежа.

От себя,

как от смерти бежать,

как от смерти –

не убежать!

Подражать –

губы жертвенно сжать,

перед словом чужим

дрожать.

Не желаю

жужжать подражанием,

а в стихах,

как в боях, –

мужать.

От рождения

в утро раннее

я кричу:

– Нет желания

подражать,

чтоб чужое перепевать.

Подражать –

жёсткий

в сердце удар ножа!

Это вечно в душе –

пожар!

Это враг тебе руку

пожал!

Это значит себя

не жаль!

Подражания продолжать,

продолжению подражать

не хочу!

 

* * *

 

Пока мы живы, и пока

всё в этом мире не случайно,

одна внезапная строка

покажется волшебной тайной.

 

Кто в радости, а кто в тоске

приемлет годы, дни бессрочно,

забыв, что жизнь – в одной строке.

…У всех последняя есть строчка.

 

Судьбу и дни не поменять.

О, как проносится всё быстро!

И, не задевшая меня,

жизнь пролетела, словно выстрел.

 

* * *

 

Пока наш добрый шар земной

ещё вращается,

не уходи... Побудь со мной –

грехи прощаются.

 

Кружило в жизни много бед –

они встречаются...

Ошибки, как шипы, в судьбе

ещё прощаются.

 

И только дней прошедших боль

упорно возвращается:

была расстреляна любовь,

а это не прощается...

 

* * *

 

Пора переживаний...

Пора перешиваний

надежд забытых

в новые надежды...

Пришла пора,

пора пера.

Забудем то,

что было прежде,

что не сбылось вчера.

Пришла пора –

а смену листьям

снежинок дружное паренье.

На смену старым чувствам,

мыслям

другие чувства

и броженья.

По нашим венам

век течёт,

он на крови

замешан дедов.

Но разве

прошлое не в счёт?

Всё в счёт,

что в мире этом.

Все в счёт –

и первый, и последний,

уснувшие

в тридцать седьмом...

И не пройдёт ничто бесследно...

...Но всё пройдёт

и мы пройдём...

 

* * *

 

После обеда

я вышел на балкон

и увидел, как резвятся,

весело прыгая,

                    две собаки.

Играя и повизгивая,

они утверждали

                    вилянием хвостов,

что жизнь,

          даже если она собачья – 

прекрасная штука.

И я этим псам весёлым

бросил кости,

         оставшиеся от обеда.

Но оказалось,

         что вместо костей

я им бросил

         яблоко раздора.

Веселье сменилось

         злостью,

а лай собак

         стал походить

на самый отборнейший мат.

И когда

         они были готовы

вцепиться друг другу в глотку,

я подумал,

глядя на них с высоты,

что жизнь –

всё же мерзкая штука. 

 

 

 

* * *

 

Поставьте всё на карту,

пока не бита карта,

покуда жизнь щенком

барахтается в речке,

пока вы состоите

из всплеска и азарта,

пока живёте вы

на этом свете вечно.

 

Поставьте всё на карту,

пока ещё не поздно,

покуда тайны и мечты

живут, не тают.

Серебряные песни

невидимые звёзды

пока ещё для вас

неслышно напевают.

 

Пока вы состоите

из бури и азарта,

покуда жизнь щенком

барахтается в речке,

поставьте всё на карту,

пока не бита карта,

пока ещё прекрасны

мгновение и вечность.

 

Поэт

 

Отплясали дни-скоморохи,

клоунада сошла на нет,

и вчерашние ахи-вздохи

позабылись... пропал поэт...

 

Но в плену пустозвонных оргий,

кто мог думать, что это – миг!

Отшумели навек восторги,

только бродит по жизни миф.

 

А когда сгущаются тучи

не на небе, в душе – комок...

Вдруг на помощь приходит Тютчев,

а ему помогает Блок!

 

* * *

 

Правдивы только зеркала…

Они не льстят, не унижают.

Они бесстрастно отражают

и чувства наши, и дела.

 

Твой взгляд, из зеркала маня,

коснулся трепетно, чтоб снова

я ощутил – из времени другого

с надеждой смотришь на меня.

 

В том времени, где ты была,

мне недоступен мир зеркальный

такой чужой, холодный, дальний…

…Правдивы только зеркала.

 

* * *

 

Предел возможностей, желаний…

Судьбы подвох или пробел?

Я в юности забыто-ранней

пределам верить не хотел.

 

Я думал, кстати и некстати,

что вечен мир.

            Он – без конца!

…За всё, за всё мы в жизни платим,

…А годы капают с лица.

 

Проездом...

 

Владивосток!

Владей восторг,

моей душой,

моим приездом.

Владивосторг!

Прими, Восток,

моих друзей приветы.

 

Когда увозят поезда,

мы тянем в будущее руки.

И всё же в чём-то города

похожи друг на друга.

 

Владивосторженно смотрю

на чудный Владигород.

И волны бьются в жизнь мою,

захлёстывая горе.

 

Владивосток!

Суровый, гордый,

я – гость,

но мы – друзья.

Прости,

что есть на свете город,

в котором затерялся я...

 

* * *

 

Прошедшей жизни юный бред

настырно ломится в итоги,

чтоб в суматохе бывших лет

уйти от новой суматохи.

 

И вот пера последний взмах!

Царапаешь для утешенья.

 –  А что на улице?

                           – Зима!

– А что в почёте?

                           – Вдохновенье!

 

Но шепчут по ночам года,

врываясь в точки болевые,

что не стареют никогда

ошибки наши молодые. 

 

* * *

 

Прощай, Пинета, море...

Сюда я больше не вернусь.

Но радости не смоет

от встречи будущая грусть.

 

Мечты, как волны, вольно

берут неистовый разбег.

Вся жизнь – сплошные волны:

прилив, отлив в судьбе.

 

И в волнах сумасшедших

подводит море мне итог:

не надо думать о прошедшем,

которое сберечь не смог.

 

 

Прыжки с трамплина

 

И когда мои лыжи летели,

сумасшедшим ветром гонимы,

мне казалось: они звенели,

словно струны у Паганини.

 

А земля становилась всё ближе,

словно саван, покрытая белым...

И дрожали натянуто лыжи,

и казалось – нет в жизни предела.

 

Ранен был неродившимся криком:

вот сейчас погибаю бесславно...

Но на миг я казался великим,

когда лыжи по снегу – вновь...  плавно...   

 

* * *

 

Рассвет в окно устало брызжет,

а я не сплю, в стихах погряз.

Мне шепчут Белый, Чёрный, Рыжий,

читаю их не первый раз.

 

И строк неуловимый трепет,

как та звезда среди полей,

которая, лаская, треплет,

а я лишь восхищаюсь ей.

 

Судьбе поэты непокорны,

смешались радость и грехи.

Со мною Рыжий, Белый, Чёрный

и жизнь, упавшая в стихи.

 

* * *

 

Семён Исаакович,

                           вы слишком рано...

Ваш воз никто не в силах волочить.

Стихи,

          как кровоточащая рана.

Бессильны даже лучшие врачи.

Среди серьёзных дел и спешных,

среди литературно-гордых «мин»,

канатоходец и волшебник

необходим!

Семён Исаакович,

                                зачем так рано?

Могли бы жить ещё

вы тысячу стихов

и пить «парное далеко тумана»,

непревзойдённый словолов.

Стихи... Стихи...

Как птицы улетают...

Гнездо разорено.

Полёт взамен гнезда.

Всегда не вовремя поэты умирают,

как и живут не вовремя всегда.

 

 * * *

 

Сколько не допето в жизни песен,

дней сгоревших, улетевших вдаль…

Как пиджак, который стал вдруг тесен,

я отбросил мнимую печаль.

 

Хватит мне печали настоящей,

хватит дней осенних, чтоб понять:

всё равно бессмертны птицы в чащах,

жизнь прекрасна – даже без меня!

 

И когда грохочут летом грозы,

я беды от них совсем не жду.

Знаю я, что счастливы берёзы,

устремляясь листьями к дождю.

 

Знаю я: в нелёгком мире этом

счастье чередуется с бедой.

Жизнь – как бег во время эстафеты,

и у каждого отрезок свой.

 

* * *

 

Словно ты из той весны,

самой первой нашей,

где слова ещё нежны,

мне рукою машешь.

 

Дни умчались – не видны,

что прошло – не слышишь.

Только я из той вины

до сих пор не вышел.

 

Только понял я теперь:

жизнь такая малость,

среди прожитых потерь

счастье расплескалось.

 

Годы, как удар волны,

не дают покоя.

До сих пор из той весны

машешь мне рукою.

 

Слово

 

От правды весомое слово

не просто по жизни нести...

Как в чаще, запутавшись словно,

растерян – и сбился с пути!

 

И вдруг ненадёжные вести

казались признаньем почти.

А мнимое слово от лести

легко и продажно нести.

 

Слова все настолько ничтожны,

всё стало настолько игрой...

...А ночью над ними тревожно

смеётся бессмертье порой.

 

* * *

 

Слёз больше нет.

           Не будем плакать

о днях,

           что корчатся в золе.

И смерть –

           единственная плата

за все тревоги на земле.

 

 

* * *

 

Снегопад, снегопад –

с неба пад.

Снежнопад.

Я попал под водопад

снежный,

я попал под снегопад

нежный.

Нынче ветер,

как лентяй,

прячется в ложбинке.

Без него сейчас летят,

хохоча,

снежинки.

Их за пазуху кладу –

нет,

они не тают!

Оттого,

что их краду –

улетают!

 

Снежки

 

Мы стоим под белым,

                словно снег,

                небом.

Мы кидаемся белым,

                словно небо,

                снегом.

Что наделал снег!

                Мы забыли возраст!

Падают снежки,

               падают,

               как звёзды.

Ты снежки бросаешь –

                пролетают мимо,

пролетают спутники

                высоко над миром.

Но летят в меня

                два твоих смешка,

но разят меня

                чёрных два снежка.

 

* * *

 

Совсем не золото молчанье.

Как говорить себя заставить,

когда врывается отчаянье –

не в силах в строчки переплавить

свои надежды и тревоги?

И вот ты на распутье вроде –

по неизведанной дороге

моё –

несказанным уходит.

Я вслед пытался –

из гортани

летело непонятно,

дерзко.

Что ранее звалось словами,

теперь –

всего лишь лепет детский.

За что такая кара?

Снова

молчу и днями, и ночами,

и не дано найти мне слово,

чтоб заглушить своё молчанье.

 

* * *

 

Среди волнений и стихий

невзрачен голос мой и тих.

Всегда останутся стихи,

но только не мои... других.

 

Я знаю, что пишу муру,

невзрачен голос мой и тих.

Я счастлив, что когда умру,

стихи останутся других...

 

* * *

 

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя...

Не потому, чтоб я её любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

Иннокентий Анненский

 

Есть в небе одинокая звезда,

она дороже мне и ближе,

чем сотни звёзд...

                и только я всегда,

всегда один смотрю и вижу,

 

как тянется ко мне, тепло храня.

А для других она незрима

не оттого, что самый лучший я,

а потому, что мной она любима.

 

И не дано другим её понять,

ей чуждо всё сейчас земное.

... И стала для меня, лишь для меня

твоя душа моей звездою.

 

Ссора

 

Небрежно прошлое откину 

и вдруг в отместку,

как щенок,

предательски мне тявкнет в спину

английский чопорный замок.

 

А в довершенье всех сомнений,

чтоб осознал свою беду,

как пулемёт «Максим»,

                                ступени

меня облают  на ходу.

 

* * *

 

То, что было, –

           отмечталось!

Отмечталось

           и забылось.

Но не всё,

           что не сбывалось,

отдалилось,

           отлюбилось.

То, что есть,

           как в клетке птица,

бьётся в радостной надежде,

чтобы вырваться,

                   пробиться,

сбросив лишние одежды.

… Юность дерзким поцелуем

по ночам порою будит.

И слегка теперь волнует,

то, что будет,

           то, что будет.

 

 

Тост

 

Пейзажист!

Пей за жизнь!

За краски, за холсты,

за то, что ты – есть ты.

За простоту!

За просто ту,

которой нет с тобой,

но явится судьбой.

За свой мольберт!

И что Мольер

на свете жил

и вечное творил.

И чтоб там ни было,

конечно,

за вечность пей,

за вечность!

 

* * *

 

Тридцать три…   пора распять.

И не раз, раз пять.

 

А за что? За что найдут.

Находить – весёлый труд.

 

Так за что? Что за вопрос!

Там Иуда, где Христос.

 

Предавать не надоест,

Лишь бы были гвозди, крест.

 

* * *

 

У безразличной жизни чёрствой

сполна я выучил урок:

поэтов любят только мёртвых,

живых любить – не вышел срок...

 

Удача

 

Остались в юности порывы,

когда рвались мы напролом,

и верили, что нас, счастливых,

удача спрячет под крылом...

 

Но оказалось всё иначе,

я думал – вот она, со мной...

Смеялась надо мной удача

и обходила стороной.

 

Она металась, как шальная

и таяла, как первый снег.

Бежал за ней, не догоняя,

и верил в призрачный успех.

 

* * *

 

Уже утраты и потери

ко мне приходят по ночам.

Ещё скрипят с надеждой двери:

Открыть. Шагнуть. Бежать. Начать.

 

Уже за прожитые годы

сомненья по ночам берут.

Ещё предчувствие свободы

и счастья будит поутру.

 

И длится ночь зимой, и длится…

Старея, юный снег кружит.

И, кажется, когда не спится,

что эта ночь длинней, чем жизнь.

 

* * *

 

Умерли вчерашние желанья,

предали вчерашние друзья.

И в плену наивных ожиданий

оставаться больше мне нельзя.

 

Затерялись в прошлом наши споры.

Кто из нас подумать мог тогда,

что промчится жизнь, как поезд скорый,

что обманут лучшие года.

 

Дни бегут… и финиш неминуем.

Радует снежинок кутерьма.

Первым снегом, словно поцелуем,

землю растревожила зима.

 

Торопливо снег летит на город,

весело танцуя на окне.

Неуютно прожитые годы

встрепенулись заново во мне.

 

* * *

 

Умирайте красиво,

без слёз и мольбы.

И скажите спасибо

за подарки судьбы,

 

что сияли нам звёзды,

птицы звали нас ввысь,

что ни рано, ни поздно

мы пришли в эту жизнь,

 

что баюкал нас вечер,

открывался нам мир,

и что были мы вечны

хоть на миг... пусть на миг...

 

 

* * *

 

Уходит лето...

           Листьев пад,

дожди давно траву скосили.

Нас тянет прошлое назад,

а отказаться мы не в силе.

 

Какой шикарный листопад,

бежать хочу за ним по следу...

А кто умеет предавать,

тот не узнает вкус победы.

 

Пусть листья радостно шуршат

в надежде – путь ещё не прожит.

И пусть обманчиво душа

меня волнует и тревожит.

 

Фет

 

Вдали от шума и от прений,

от суеты, фальшивых премий

писал стихи, встречал рассвет,

не думая о славе, Фет.

Он осознал давно, что слава –

пустая детская забава.

Важнее – плещется река

и серебрится в ней строка.

А если что-то в жизни вечно,

так этот синий майский вечер. 

 

Хлебников

 

По дорогам скитается Хлебников,

вот я  слышу его шаги.

Много ль надо ему? Хлеб и небо,

да всегда чтобы были стихи.

На стихах, словно князь на подушках,

сладко спит, от поэзии пьян.

Завтра скажет он мне: «Послушай!

Усадьба ночью чингисхань».

А пока он ободран и голоден,

и не признан почти насквозь.

Но такое приходит в голову,

что о голоде думать брось.

По России скитается Хлебников,

он на хлеб сыплет соль-облака.

Много ль надо ему? Хлеб и небо,

И глоточек один молока.

И ещё, чтоб встречать рассветы

и бумагу всегда иметь…

Чтобы стать известным поэтом,

Ему нужно одно – умереть…

 

* * *

 

Хочу я перед дальнею дорогой

лишь об одном тебя просить:

забудь, что было! Прошлое не трогай!

Не стоит память ворошить.

 

Не стоит ворожить на тех обрывках,

что вдруг предстанут пред тобой.

Забудь печаль, надежды и улыбки –

что было некогда судьбой.

 

Всё вычеркни из жизни.

                                    И внезапно

 

в глаза ударит новый свет.

…Лови губами призрачное завтра:

в нём нет меня –

                        в нём боли нет.

 

* * *

 

Что в этой жизни остаётся:

всё суета и маята...

Лишь иногда с надеждой бьётся

попавшая в капкан мечта.

            

А если вырвется на волю,

достигнет цели – повезло.

Что остаётся, кроме боли?

Любовь, надежда, ремесло...

 

Но как расплывчато и зыбко

уставшая маячит цель.

...А на ветру скулит калитка,

как пёс, посаженный на цепь.

 

* * *

 

Нине

 

Что ж, теперь ничего нам не надо,

было время – звенели года.

Листья юного нашего сада

улетели, не знаю – куда!

 

И опять, и опять бестолково

всё бросаю я в прошлое взгляд,

устремляясь за листьями снова,

будто можно вернуть их назад.

 

Вслед за листьями – дни, наши годы,

всё равно я доволен судьбой,

потому что смешны все невзгоды,

если счастливы были с тобой.

 

* * *

 

Что же шепчут нам метели?

Позабытые ноэли,

или то, что постарели,

всё в мечтах о пастореле,

мы с тобою в самом деле?

Помнишь, как зимою ели

шелестели, шелестели –

что-то светлое нам пели?

Мы с тобою ошалели –

снег в лесу лукаво ели.

Годы быстро пролетели,

нам казалось еле-еле

мы ползём к заветной цели.

Оглянуться не успели,

в наши волосы метели

моментально залетели…

Неужели?

 

 

* * *

 

Что пролетело – пролетело,

что не сбылось, то не сбылось.

Душа наивная хотела

любви без боли, грусти, слёз.

 

Душа обманчива… тревожит,

попав в объятья грёз.

Но всё же, всё же быть не может

любви без боли, грусти, слёз.             

-----=====LINE=====-----                                 

* * *

 

Венеция венчала встречу,

и в узких улочках постиг,

что мы на этом свете вечны,

но это миг, лишь только миг.

 

Я очутился в мире неком,

гондолы плавают везде.

И власть воды над человеком

здесь ощутима, как нигде.

 

Но словно дикий зверь в загоне -

волна, за ней опять волна...

Вода закована в бетоне

и власть её не так страшна.

 

Всё в этой жизни – ожиданье!

Всегда маячат рубежи.

Что вечность? Только мирозданье! 

А миг – единственная жизнь!

 

* * *

 

Что цыганка мне нагадала –

не сбылось, ничего не сбылось.

И несбыточно над годами

предсказание пронеслось.

 

К этим играм я не причастен,

юность кончилась... дурь не нужна.

...Иногда мне кажется счастьем

то, что жизнь нам однажды дана.

 

* * *

 

Шел ночью дождик в декабре,

верней, не дождик – ливень.

И птицы пели на заре

в провинциальных Ливнах.

 

И было трудно увязать –

совмещены в мгновенье:

твои далёкие глаза,

декабрь, ливень, пенье.

 

 

* * *

 

Это было, было всё когда-то...

Время лживо: то летит, а то ползёт.

Я не думал – в будущем расплата

мне предъявит позабытый счёт.

 

 Засмеётся над моим участьем,

 пронесётся пулей у виска.

 …Заблудилось в этой жизни счастье.

 Осень. Ветер злится. Дождь. Тоска.

 

* * *

 

памяти Евгения Шлионского

 

Этот меч занесён над всеми,

неизбежностью мстит своей.

Наступило грустное время –

я теряю лучших друзей.

 

В нас летят не шальные пули,

а болезни сражают теперь.

Мы за сорок едва шагнули,

как попали в объятья потерь.

 

Поднимаю горькую чашу

в память мёртвых по кругу живых.

До свиданья! До встречи, Саша!

До свиданья, Володя Белых!

 

Вышло так: я вас первый бросил,

бросил смерти, а сам живу…

Выхожу я сегодня в осень

и в ладони ловлю листву.

 

Снова прошлое я увидел,

жизнь прожитая вдвое ценней.

Нанесённые мной обиды

бумерангом вернулись ко мне.

 

Стала пухом земля вам. Спите.

Я могилы друзей ищу.

И шепчу я: «Меня простите…»

И шепчу я: «Себя не прощу…»

 

* * *

 

Я больше сюда ни за что не вернусь,

мечты, как всегда, обманули.

Пускай меня ранит безжалостно грусть

с упрямой настырностью пули.

 

Как мог я легко, безнадёжно пропасть

под шёпот ресниц и под шорох.

Теперь никогда, приоткрыв свою пасть,

меня не проглотит твой город.

 

Теперь нипочём, ни за что, никогда

не стану я пленником встречи.

Я общие наши с тобою года

швырнул в ненасытную вечность.

 

* * *

 

Я в юности болел

Бодлером то и дело.

В меня вошёл Бодлер,

душа моя болела.

 

Что сделал он со мной?

И, как мороз на ивы,

с бодлеровской душой

ворвался  в жизнь наивно.

 

Но я не обалдел

и не был обалделым –

в меня вошёл Бодлер,

но я не стал Бодлером.

 

 

* * *

 

Я иду, весьма небритый,

если б было, да кабы…

Не врагами – жизнью битый,

я – не баловень судьбы.

 

Жизнь – стеклянка!

Жизнь – болтанка!

Кто виновен, не поймёшь,

что живёшь, как наизнанку,

словно ты и не живёшь.

 

То ли время?

То ли люди?

Кто виновен, жизнь – игра?

Иль мороз, что нынче лютый?

Иль минувшая жара?

 

Или черти те, что нами

правят, прячась по кустам?

На чертей валить не надо,

может, ты виновен сам,

 

что идёшь весьма небритый,

что вздыхаешь:

«Эх, кабы…»,

что наотмашь жизнью битый,

что не баловень судьбы.

 

* * *

 

Я листьям бушующим рад,

их ветер презрительно сбросил.

Вхожу я опять в листопад,

влетает в меня снова осень.

 

Природа наметила срок,

наивно блуждая о встречах.

А наша судьба – между строк,

а строки все наши не вечны.

 

* * *

 

Я набросил сам аркан

на свою печаль.

Я умчался в Самарканд –

заново начать.

 

Думал, заново мне жить

уж пришла пора.

Думал заново я сшить,

что порвал вчера.

 

Нет иглы и ниток нет,

я плохой портной.

И лохмотья прошлых лет

Тянутся за мной.

 

* * *

 

Я постарел на три разлуки,

я опоздал на много встреч.

Как новой избежать разрухи?

Как мне прошедшим пренебречь?

 

Оно – мой камень преткновенья,

не обойти, как ни крутись.

И будущее – не спасенье!

От прошлого в нём не спастись.

 

За мною будут вечно следом

нестись из юности мечты,

наивные полупобеды,

и недолюбленная ты.

 

Как бились в крике твои руки,

я что-то всё сказать хотел…

…Я постарел на три разлуки

и на печаль я повзрослел.

 

* * *

 

Я раньше любил поезда,

хотелось мне ехать и мчаться...

Но что-то сегодня года

спугнули понятие счастья.

 

Мы пленники юности дней,

обманчиво жизни начало.

И преданных лучших друзей

украли навечно вокзалы...

 

* * *

 

Я счастлив был прежде,

хоть бедно я жил.

Щепотка надежды –

хватало мне сил.

 

И корочка хлеба,

пленительность звёзд.

И вечное небо –

без туч и без гроз.

 

Всё стало иначе

сейчас для меня.

Но дни мои плачут

о прошлых тех днях.

 

* * *

 

Я, контуженный любовью...

И твой женский алфавит

каждой строчкою любою

отзывается навзрыд.

 

Только понял слишком поздно –

задурманили мечты,

что когда сияли звёзды -

это ты... и только ты!

 

А когда, забыв про страсти,

жизнь созрела, грусть тая,

понял вдруг – среди несчастий

это я... и только я.