Анатолий
Ларионов

После грозы

Всё вымерло вчера.

И кончилось вчера.

В чернильных жилах вся,

катилась к морю туча.

И на крючок была

нанизана пчела,

и среди прочих звёзд

была звездой падучей.

И время запеклось

сиреневой чертой.

И горький майский мёд

сочился в неба чашу.

И думала пчела,

согнувшись запятой,

что вот – последний шанс

украсить глупость нашу.

10.05.83

К портрету В. Д. Гудиашвили

Мало ли, много

жизнь искажала...

К дому

дорога

долго бежала,

долго петляла,

долго кружила.

Много ли, мало

жизнь предложила?

Годы обочин,

горя, крушений...

Вздулись, как корни,

жилы на шее,

дёрнулись гневно,

будто очнулись.

Тут и в отечестве

встрепенулись.

«Смерть Пиросмани» –

не для Парижа!

«Кисть не обманет –

Родину вижу!»

Цвета густого

сурика – руки.

Тридцать шестого

года излуки.

Грязь не пристала,

не ослепила:

перелистала

и – отступила.

03.07.85

Старик

осень

и крошится воля

и беснуется родня

засыпая память солью

жажда мучает меня

с ней старик под руку бродит

и не помнящий родства

речь о будущем заводит

просто так

из озорства

ясновидящий калека

жрец хронической тоски

кто ты

тенью человека

в сад проникший воровски

хладнокровный искуситель

изолгавшийся мудрец

эха вирусоноситель

переживший иск истец

преклоняющий колени

у колодца без воды

кто ты

скорбный чёрствый гений

окружающей среды

ты же сам смертельно болен

страхом завтрашнего дня

осень

и крошится воля

память горькую кляня

06.07.87

* * *

До невесомости легка

невнятная пока

идёт последняя строка

идёт издалека

из детства

из чужой беды

из ранки у виска

из мёдом брызжущей среды

из мук черновика

идёт непрошено

как вор

как страх и как тоска

как неизбывный приговор

последняя строка

за ней молва

за ней зима

за ними пустота

и чтобы не сойти с ума

чуть в стороне мечта

ещё её дымится пульс

но полон рот песка

и спит давно

уткнувшись в пульт

смотритель маяка

и некому золу смести

с казённого листа

зажата молния в горсти

и дальше – немота.

02.11.87

Подмосковная баллада

Катуар. Начало марта.

Жёлтый снег в ночи увяз.

Два барака, как две карты,

вырастают в горький фарс

Сесть за эти карты, значит –

окунуться в долгий сон.

Два барака – две задачи.

Жизнь поставлена на кон.

Занавесочки цветные –

разноцветная тоска!

Цедят песенки блатные

два бича-истопника,

водку пьют, играют в кости...

Обворованы до пят,

раскладушечные гости

лишь отчаянно храпят.

Занавесочки-гордыни,

подмосковные шелка!

Два барака – две пустыни,

две судьбы-черновика.

От фундамента до крыши

из беспамятных времён

поднимается всё выше

список выжженных имён.

11.03.88

Памяти Осипа Мандельштама

И море чёрное, витийствуя, шумит

и с тяжким грохотом подходит к изголовью.

Осип Мандельштам

И молния, придя этапом к горизонту,

и гром, творящий слух, приравненный судьбе,

и сонмы кораблей, ведущие из Понта

отсчёт во времени, – всё сходится к тебе!

И всяк, найдя свой свет, готов предать огласке

кровавых куполов архаику. И вот

спешат пробить свой час куранты башни Спасской,

и, как дитя, притих видавший виды флот.

Всё сходится к тебе: и Рим, и Кремль! Воловью

покорность сбросил с плеч ахейский капитан.

И с тяжким грохотом подходит к изголовью

беспамятства лишённый океан.

17.07.88

Провинция

Жизнь оправдана до срока

до Гомера Данта Блока

не доходят корабли

на опущенные руки

и задраенные люки

на горбы и костыли

не влияют перемены

лишь уверенно в три смены

размножаются нули

становись и ты на вахту

воспевай баржу как яхту

коллективные рули

и пока кипит работа

во хмелю седьмого пота

жизнь оправдана для флота

погребённого в пыли

11.02.89

* * *

Время копит время скряга

как паук на волоске

опрометчивого шага

след зыбучий на песке

ни избыть его ни вызвать

из объятий паука

время копит чтобы взвыть я

не успел наверняка

как приду молить молиться

как прольётся ночь в глаза

ах как нынче суетится

встречной жизни стрекоза

то на зеркальце присядет

то в заре сгорит дотла

но и в траурном наряде

даль спокойна и светла.

18.06.89

* * *

За долгим взглядом узнаваний и тревог

укрыта от себя щитом самообмана

не совесть нет подобием капкана

почти уверенность что неизбывен строг

и строен глубоко сидящий в каждом гене

страх выскочка душитель естества

души из рабства и родства

уродств принадлежащих Мельпомене

как и не-знание не-верие и не-

желание увидеть Бога в ближнем

почти уверенность что ещё долго мне

свободы воздухом довольствоваться книжным

15.05.90

Ночь

Поздно, кажется, уповать на Спинозу

и душе, и духу...

Голыми крыльями цепляясь за асфальт привычек,

уже не подвластна тотальному самогипнозу,

в храм вползает без свечек и спичек

ночь – госпожа и служанка страха.

Судьбе сегодня сюжета не исказить такого

даже при наличии Босха и Баха

в российском воздухе, изогнутом, как подкова.

Оглядываясь и суетясь зализывая все углы и щели,

в запасе имея опыт кроликов и удавов,

она (и это уже взаимно) без всякой видимой цели

краски смывает с фресок и шелуху с уставов

быта небытия, возможного только в режиме веры

и только в наших широтах – самых широких в мире.

По ущемлённому позвоночнику её

ещё угадывается прыть гетеры,

но к рукам и ногам уже прилажены озноба гири.

И остаётся совесть,

хрупкая и отбеленная, как скорлупа

яйца, выеденного апологетами соцреализма.

Страшно, что и она тысячу раз слепа,

глуха и немощна, хотя и самоуверенна до комизма.

Давным-давно в храме ждёт Спиноза свою должницу,

и по такому случаю из обихода исчезли свечи.

Мы же склонны не замечать их вещие восковые лица,

во время канувшие и до времени обесцвеченные.

28.07.90

Из Крымских элегий

Якорной цепью сгущая пространства ртуть,

ночь изойдёт, исповедуясь звеньями всеми.

Море сотрёт с лица зыбких прозрений суть,

время остановив, ибо вне меры – время.

Взгляд отведу. Непосильный безвременья груз

склоны холмов хранят гончарного кроя лузами.

Дикого Поля с татарской судьбой союз

высушил степь и скрепил их бесплодья узами.

По плоскогорьям за ним бродят бок о бок сёстры,

обе – полынь да ковыль – ткут свой ковёр живой.

Крым в их глазах давно необитаемый остров,

выплативший налоги на совесть и страх с лихвой.

Город застыл одним дыханием и питаясь.

К серости крыш и чаек подмешана желтизна

вечности. Как сургуч на ценном грузе болтаясь,

осознаёшь ли, память, во что ты вовлечена?

10.06.97

* * *

Сирень персидская цвела

на кладбище еврейском

для нас мальцов она была

в пятидесятых резким

контрастом

страх и дерзость и

сиреневые грозди

смешались чтобы потрясти

и в плоть войти как в воздух

и красота рвалась с могил

не покидая праха

я ту черту переступил

мой возраст выше страха

22.03.04

* * *

Пьёт волна причал, да течёт печаль,

жаждой пенится.

Я бы промолчал. В солевых ручьях –

соль, как пленница.

Распогодится — белый след, как мёд

по губам бегом...

Притворялся столб, что он горб и горд

одиночеством.

Отпустил ветрам колдовать кули

с переменами.

Ах, устал Сезам совмещать нули

с Карфагенами...

Выйдет в срок тоска, да по росту, да

прямо в пригоршни.

Море, море, как мне войти туда

с этой пристани?

15.06.04

* * *

Отрываю от души куски

разбазариваю ростки

из горбатой доски

строю скит

пески

вокруг

и вдруг

васильки

замкнутый круг

из-за

моря самого синего

глаза

взгляда бессильного

и капля яда

в горсти блестит

не спасти

прости

не с руки

пески

и вдруг васильки

много ли надо

чтобы цвести

18.06.04

Чайный блюз

С.

Мы сегодня одни. Тает август. Варенье горчит.

И в подвале у нас поселилась домашняя кошка.

J. J. Cale концерт – как из прошлого – тихо звучит

и по кругу почти ходит старая чайная ложка.

Терпкий чай ароматом повис на крутом кипятке

и блаженствует пятка, в поношенном тапке болтаясь,

и серебряный Бог, в окольцованной тайно руке,

оживает на миг, верхних нот осторожно касаясь.

24.08.04

* * *

Т. Литвиновой

из сада

из ссадин

утрат

до утра

то слева

то сзади

подходит хандра

ползёт из отдушин

(ох) страха стена

и дышит

и душит

икону окна

но ты не сдавайся

скорми ей ростки

и сажей отважно

припудри виски

04.11.04

* * *

Спать осталось полночи

час или два?

сколько бы ни отсрочила

счастлива

ночь

и тому кто спит

пухом пуды невзгод

данный от Бога скит

под лопаткой

под

крышкой

только бы не давила

длясь в никуда молва

я ведь его любила

час ли

два

20.05.05

* * *

Не успев начаться, сник

день ноябрьский за перроном.

Как ослепший проводник,

он метался по вагонам.

Предлагал, хотя б взаймы,

в оторопь колёсным парам,

горсть юродивой зимы

с рельсов, шпал и тротуаров.

От нахлынувшей зари

оживали в окнах фрески,

и бежали фонари

на пари по занавеске.

05.11.08

* * *

Страница,

странница,

страна!

Щегол тоскует у развилки.

Дорога внутрь отключена,

и заблокированы ссылки.

Уже и почерк без очков

неассоциативно весел,

а сумму кляпов и жучков,

вживлённых в душу,

кто бы взвесил.

Но руки тянутся к тебе,

наощупь ищут шансы, квоты...

Щегол,

зачем твоей судьбе

из жизни выпавшие ноты!

08.01.09